Джеффри Хадсон - Экстренный случай

— Все, — сказал хирург. Он убрал руку из груди Грека Джонса, посмотрел на него и снял перчатки. Затем обследовал раны на груди и на руках и вмятину на черепе. — По-видимому, первичная остановка дыхания. Вон как его по голове трахнули. — И прибавил, обращаясь к Хэмонду: — Вы выпишете свидетельство о смерти?

— Сейчас этим займусь.

В этот момент в комнату вбежала медсестра.

— Доктор Хэмонд, — сказала сна. — Вас просит доктор Йоргенсен. Там привезли девушку в гемаррогическом шоке.

Первый, кого я увидел в коридоре, был Питерсон. Он был в штатском. Лицо его выразило замешательство и досаду. Он подскочил ко мне и схватил за рукав.

— Послушайте, Бэрри…

— Потом, — сказал я и поспешил за Хэмондом и медсестрой в другую шоковую палату. Там лежала плашмя на столе девушка, очень бледная. Запястья ее были перебинтованы. Она была в сознании, но помутненном — голова моталась из стороны в сторону. Йоргенсен, уже знакомый мне стажер, стоял, нагнувшись над ней.

— Тут у нас случай попытки к самоубийству, — сказал он Хэмон-ду, — Вскрыла вены на руках. Мы кровь остановили и делаем переливание. — Он выбирал вену для вливания. Выбирал на ноге. — Группа крови определена, — сказал он, вводя иглу.

— Почему на ноге? — спросил Хэмонд.

— Запястья пришлось забинтовать. А выше не хочется накладывать жгут.

Я подошел ближе. Это была Энджела Хардинг. Теперь она не казалась такой уж красавицей: белое как мел лицо, вокруг рта залегла сероватая тень.

— Ваше мнение? — спросил Хэмонд у Йоргенсена.

— Спасем, если не случится чего-нибудь непредвиденного.

Хэмонд рассматривал забинтованные запястья.

— Здесь, что ли, порезы?

— Да. На обеих руках. Мы наложили швы.

Хэмонд посмотрел на руки девушки. На пальцах проступали темно-коричневые пятна. Хэмонд взглянул на меня.

— Это та девушка, о которой ты говорил?

— Да. Энджела Хардинг.

— Заядлая курильщица.

— Присмотрись-ка получше.

Хэмонд взял ее руку и понюхал запятнанные пальцы.

— Это не табак, — сказал он. — Непонятно.

Я поднял ее руки. Подушечки больших пальцев и тыльная сторона обеих рук были испещрены мелкими порезами, недостаточно, однако, глубокими, чтобы кровоточить.

— Как ты это объяснишь?

— Пробы. У людей, которые кончают расчеты с жизнью, вскрыв себе вены, почти всегда можно найти на руках один, а то и несколько предварительных порезов, словно самоубийца хотел испробовать сперва, достаточно ли остро лезвие или степень боли, которую он собирается себе причинить.

— Это не то, — сказал я. — Видел ли ты когда-нибудь человека, побывавшего в поножовщине? Если обороняться от ножа руками, то руки оказываются покрыты порезами.

— Но почему ей пришлось…

— Потом расскажу, — ответил я. И вернулся к Греку Джонсу. Он находился все в той же палате, там же был Питерсон и еще какой-то человек в штатском.

— Бэрри, — сказал Питерсон, — стоит произойти какой-то пакости, и вы тут как тут.

— Так же, как и вы.

— Да, но это входит в мои обязанности, — он кивнул на своего спутника. — Поскольку в прошлый раз вы так разволновались, я привез с собой врача. Полицейского врача. Чтоб вы знали, что дело будет передано следствию. Парень по имени Грек Джонс. Мы это узнали, поскольку в кармане у него был бумажник.

— Знаю его. Где вы его нашли?

— Лежал на улице. На славной тихой улочке на Бикон Хилле. С пробитым черепом. Должно быть, упал на голову. На втором этаже, в квартире, где живет девица по имени Энджела Хардинг, было разбито стекло. И она тоже здесь.

— Знаю.

— Что-то больно много вы сегодня знаете.

Я пропустил его замечание мимо ушей и нагнулся над телом Грека Джонса. Кто-то стянул с него одежду, и теперь обнаружились многочисленные глубокие раны. На туловище и на предплечьях. Ноги остались неповрежденными. «Это, — подумал я, — тоже весьма характерно».

Врач выпрямился и посмотрел на Питерсона.

— Теперь трудно сказать, что явилось причиной смерти, — сказал он. И кивком указал на зияющее отверстие в груди. — Они тут так постарались, что уж и не разберешь. Но скорее всего это перелом черепа при падении. Вы говорили, он выпал из окна?

— Так получается по нашим предположениям, — сказал Питерсон.

— Сейчас составлю медицинское заключение, — сказал врач.

Я продолжал разглядывать тело. В особенности меня интересовал череп. Там бкла круглая вмятина величиной примерно с мужской кулак, но нанесена она была отнюдь не кулаком. Удар нанесли палкой или обрезком трубы, и притом С большой силой. Я присмотрелся повнимательнее и заметил коричневые частицы, деревянные, прилипшие к окровавленной голове.

— Вы говорите, перелом черепа — это результат падения? А что вы скажете насчет телесных повреждений?

— Мы полагаем, что он получил их в доме. По-видимому, подрался с этой девкой, Энджелой Хардинг. В ее квартире нашли окровавленный кухонный нож. Она, должно быть, бросилась на него. Так или иначе, он выпал из окна или его выкинули. — Питерсон замолчал и посмотрел на меня.

— Дальше! — сказал я.

— Да это, пожалуй, и все.

Я кивнул, вышел из палаты и вернулся с иглой и шприцем.

Нагнувшись над телом, я воткнул иглу в шею, так как вся надежда была на яремную вену. Возиться с венами на руках уже не имело смысла.

— Что вы делаете?

— Беру кровь, — сказал я, вытаскивая иглу. Шприц наполнился несколькими каплями синеватой крови.

— Зачем?

— Хочу знать, не был ли он отравлен, — сказал я первое, что пришло мне на ум. Положил шприц в карман и пошел было к двери. Питерсон, наблюдавший за мной, вдруг сказал — А ну-ка подождите минутку. — Я остановился. — У меня к вам будет вопрос другой. Согласно нашим предположениям этот парень подрался с Энджелой Хардинг. Затем Джонс вывалился из окна, а девица пыталась покончить С собой. Есть только одно маленькое несоответствие. Джонс здоровый детина, и весу в нем, должно быть, килограммов девяносто пять. Трудно представить, чтобы такая хрупкая особа могла его выкинуть в окно. Может, ей кто-то помог? — Он посмотрел на мое лицо, на повязку, покрывавшую порез. — Что, получили сегодня травму? Каким образом?

— Поскользнулся на мокрой мостовой.

— Получили рваную рану?

— Напротив, очень чистенькую.

— Когда-нибудь раньше встречали Джонса?

— Да. Сегодня вечером. Часа три назад.

— Интересно, — сказал Питерсон.

— Развлекайтесь догадками, — сказал я, — желаю удачи!

— Я ведь могу вызвать вас на допрос.

— Конечно, можете. Но на каком основании?

— По подозрению в соучастии. Да мало ли еще на каком.

— А я в ту же минуту вчиню вам иск. И сорву с вас миллион долларов.

— Только за то, что я допрошу вас?

— За подрыв моей врачебной репутации. Знаете ведь, репутация врача — это его хлеб. Даже малейшая тень подозрения потенциально наносит ему урон, Я запросто могу доказать на суде, что мне причинили убыток.

6

У меня было такое ощущение, будто моя голова зажата в тисках. Боль была пульсирующая, мучительная, ноющая. Идя по коридору, я почувствовал внезапный острый приступ тошноты. Ужасная слабость охватила меня, я весь покрылся холодным потом, но потом это прошло, мне немного полегчало, Я вернулся к Хэмонду.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ты становишься однообразным, — заметил я. — Не мог бы ты достать мне мышь?

— Мышь? В лаборатории у Кохрэна есть крысы; возможно, она не заперта.

— Мне нужна мышь.

— Давай поищем, — сказал он.

Мы направились в подвальное помещение. По пути Хэмонда остановила медсестра и сообщила, что родителям Энджелы Хардинг позвонили по телефону. Хэмонд попросил дать ему знать, когда они приедут или если Энджела придет в сознание.

Мы спустились в подвал и двинулись по лабиринту коридоров, пригибаясь под трубами. В конце концов мы добрались до помещения, где содержатся подопытные животные. Как и в большинстве крупных клиник, в Мемориалке имелся свой исследовательский центр, нуждавшийся в большом количестве подопытных животных. Минуя одно помещение за другим, мы слышали то собачий лай, то тихий шорох птичьих крыльев. Наконец мы подошли к дверце с надписью: «Мелкие грызуны» Хэмонд толкнул ее, и она открылась.

Мы выбрали одну мышь, и Хэмонд вытащил ее из клетки общепринятым способом: за хвост. Я взял шприц и впрыснул ей кровь, взятую из трупа Грека Джонса. Затем Хэмонд бросил мышь в стеклянную банку. Долгое время с мышью ничего не делалось — она только носилась кругами по банке.

— Что это за проба?

— На морфий, — сказал я, — сразу видно, что ты не патологоанатом.

Мышь продолжала кружить в банке. Затем она начала замедлять бет, мышцы ее напряглись, и хвост задрался.