Джонатан Барнс - Люди Домино

Стритер. Если принц и был в чем уверен, то только в этом. Ему необходимо было снова увидеться с ним. Только Стритер мог его понять. Только Стритер мог снова сделать этот мир сносным. Только Стритер мог унять его тоску, успокоить его томления, облегчить его чудовищную жажду.

Чувствуя покалывание в конечностях, словно в них вонзали тысячи иголок, принц скинул ноги с кровати и набросил халат. Каждый звук казался слишком громким, любой свет — невыносимо ярким. Он воспользовался телефоном у кровати, чтобы сделать два звонка: первый — мистеру Сильверману, второй — жене. Ему сказали, что и тот и другая недоступны. В конце концов принцу пришлось разбудить младшего дворецкого по имени Питер Тарагуд, которому он задал единственный вопрос, имевший для него теперь какое-либо значение:

— Где мистер Стритер?

Хотя Питер Тарагуд и решил, что принц вроде бы не в духе, он вежливо притворился, что ничего такого не заметил, и просто направил его в комнату, которую занял Стритер, обосновавшись в Кларенс-хаусе.

Однако как только принц ушел (Артур категорически отказался от сопровождения), Питер Тарагуд позвонил своему начальству — дворецкому по имени Джилберт Коплстоун и сообщил ему, что хозяин ведет себя как-то странно, говорит захлебываясь и походка у него какая-то неустойчивая. Коплстоун довел эти опасения до управляющего домом мистера Хамиша Тубервилля, который позвонил постоянному секретарю принца Галловею Пратту, соединившемуся в свою очередь с Кингсли Страттоном — его доверенным лицом во дворце, — и тот поговорил со своей любовницей — фрейлиной по имени Одри Клоу. Четыре часа спустя сама королева уже знала о странном поведении своего единственного сына. Отправленное ею ответное послание было настолько простым, что не могло не вызывать тревогу.

Все идет по плану.

Петляя по коридорам Кларенс-хауса, Артур увидел, как за окнами собирается густой желтый туман. И мерилом его возрастающей психологической неустойчивости был тот факт, что он принялся мучительно размышлять — действительно ли погода такая, как ему кажется, или это лишь игра его воображения.

Оказалось, что мистер Стритер обосновался в до крайности непритязательном крыле здания — на полпути по коридору одиночных комнат, обычно предоставляемых шоферам и работникам кухни. Испустив астматический вздох облегчения, Артур постучал в дверь и прислушался.

Когда остролицый Стритер открыл дверь, он был при полном параде и сиял улыбкой.

— В чем дело, шеф?

— Впустите меня.

Стритер отступил в сторону, вперив взгляд в наследника престола, который протопал внутрь комнаты. Обстановка здесь была почти аскетичная — голые белые стены, дешевая мебель, односпальная кровать со скомканным пуховым одеялом. Не было ни книг, ни сувениров, ни подарков — ничего, что говорило бы о какой-то жизни за пределами дворца. Единственным исключением была фотография молодой хорошенькой брюнетки в узких джинсах.

Артура хватило, чтобы доплестись до кровати и рухнуть на нее.

— Вы знаете, чего я хочу.

Вывернув наружу носки ботинок и застыв неподвижно, но при этом не утратив своего чванливого вида, Стритер сел напротив — на единственный стул в комнате.

— Знаю, шеф? Неужели?

— Правда ли то, что вы мне рассказали? О сделке? О моей семье?

— Да брось ты, ты же сам прекрасно знаешь ответ.

— Значит, Левиафан действительно существует? И война… я в ней участвую?

— Шеф, шеф, шеф. Я думаю, мы оба знаем, что не это привело тебя сюда.

Виндзор неопределенно моргнул, словно забыл, что собирался сказать.

— Ну, выкладывай, — сказал Стритер. — Скажи нам, зачем ты сюда пришел.

— Вы знаете, чего я хочу.

— Может, и знаю, шеф. Может, и знаю. Но что, если я хочу услышать это от тебя?

Кадык принца отчаянно задергался. Он почувствовал соль во рту, панический привкус пота.

— Я подумал…

— Ну?

Глаза Артура с мольбой смотрели на Стритера.

— Я подумал, может, у вас найдется немного чайку.

Стритер рассмеялся.

— Чайку?

Принц отважился на одну из своих неубедительных улыбок.

— Да, пожалуйста.

Стритер с издевательским сочувствием покачал головой.

— Ах, Артур. Эк тебя забрало-то. Но уж ежели ты просишь так смиренно… — Он залез в сумку, стоявшую в его ногах, и вытащил шприц с красноватой жидкостью.

— Бога ради, — пробормотал принц, — сейчас не время шутить с этими глупостями. Мне нужен чай.

Стритер поднял брови.

— И вообще, что это такое вы заправляете себе в вены?

Мистер Стритер не улыбнулся. Он казался серьезнее, чем Артур видел его когда-либо прежде.

— Этот наркотик называется амперсанд.

— Амперсанд? Никогда о таком не слышал.

— Амперсанд — это моя мать. — Стритер говорил медленно, модулируя каждое слово, словно вел речь о чем-то священном для него. — Амперсанд — мой отец. Амперсанд — моя любовница, моя жизнь. Амперсанд, ваше самое королевское высочество, — это будущее.

Артур застонал.

— Пожалуйста…

Стритер сел на кровать и начал закатывать рукав принцева халата.

— Что вы делаете? — Виндзор был слишком слаб, чтобы шевельнуться, слишком сломлен и жалок, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление.

— Я даю тебе то, чего ты хочешь, шеф. То, что тебе необходимо.

— Объяснитесь.

— Ты что — еще не сообразил? Он в чае. Всегда был в чае.

— Стритер?

— Ты принимал амперсанд с самого первого дня нашего знакомства. — Светловолосый, размахивая шприцем, ощупывал руку принца в поисках вены. — Теперь ты — один из нас.

После этого его королевское высочество принц Артур Элфрик Вортигерн Виндзор больше ничего не сказал, лег на спину, сдался и позволил остролицему сделать это с ним.

Когда все было кончено, он заплакал от благодарности, радости и ужасного чувства покорности. Он целовал руки мистера Стритера, он лизал его ладони, обсасывал пальцы. Он давал ужасающие обещания и жуткие клятвы. Он продал свою душу за еще одну чашку чая.

16

Я вышел из машины в дальнем конце Даунинг-стрит и обнаружил, что тьма опустилась на мир. В явном противоречии с телевизионным предсказанием безоблачного неба и луны на нем на весь Лондон опустился непроницаемо густой, причудливо вездесущий туман.

Туман был повсюду. Город погрузился в него — более густой, чем дым, он напитывал одежду и коварно проникал в легкие. Мы словно вернулись на шесть поколений назад, в эру газовых фонарей и двухколесных экипажей, древней королевы и кануна войны.

Меня поразила мысль, что эта эпоха, возможно, ближе, чем кажется, что лишь краткость человеческой жизни создает иллюзию отдаленности. Возможно, пройдет еще какое-то время, и пространство, разделяющее эпоху королевы Виктории и наши дни, будет казаться лишь краткими мгновениями, несколькими дергаными кругами, совершенными маленькой стрелкой по циферблату.

Весь Уайтхолл был перекрыт, и самая знаменитая улица Лондона была заполнена звуками и сценами войны. Бессильно светились в пелене тумана фонари. Люди в военной форме толпились вокруг бронетранспортера, который был подогнан почти вплотную к дому номер 10, и всюду сверкал металл автоматных стволов, раздавался рокочущий зык приказов, гулко бряцало оружие. Это шли приготовления к несчастью. Это была страховка против катастрофы.

Не успел я выйти из машины, как рядом со мной материализовался мистер Стирфорт с каменным, мрачным лицом. Он был в своей стихии — в окружении напыщенных суетящихся военных.

— Ступайте за мной, — бросил он и пошел прочь.

Я последовал за ним по Даунинг-стрит. Туман окутывал нас.

Мы были вблизи дома номер 10 и уже видели мистера Джаспера, когда Стирфорт передал мне телесного цвета кусочек пластмассы в форме, напоминающей головастика.

— Дедлок хочет поговорить с вами. Вы знаете, как этим пользоваться?

Я начал возражать, спрашивать, есть ли в этом такая уж необходимость, но Стирфорт больно сунул эту штуковину мне в ухо. Щупальце само пробралось в ушной канал. Я почувствовал сильный тычок во влажную перемычку и вскрикнул от боли и неожиданности. Боль почти сразу же прекратилась, хотя я с непреодолимым беспокойством чувствовал постоянное, настырное присутствие постороннего тела у себя в ухе. Я услышал в голове знакомый голос, слишком громкий.

— Добрый вечер, джентльмены.

Я представил себе, как он тягуче ухмыляется, глядя на другой берег реки из своего поднебесья.

— Вот распорядок на сегодня. Старосты уже выпущены из своей камеры. Их выведут под охраной из номера десять и поместят в бронетранспортер, который, как я понимаю, вы сейчас видите перед собой. От этого места они будут задавать нам направление на пути к Эстелле. Конец войны уже близок. Я бы сказал, что это повод для торжества.