Лиза Уэлш - Студия пыток
Королевский лазарет – типичная викторианская больница. Семь мрачных, закопченных этажей, перекрестья шатких пожарных лестниц. По балконам бродили силуэты с красными огоньками. Пациенты в больничных халатах курили и наблюдали за мной, завидуя моему здоровью. Я зашел в туалет и попробовал почистить пиджак. У писсуара стоял мужчина в костюме. Он повернулся, не успев застегнуть ширинку, и сверкнул членом, давая понять, что это могло быть и случайным. Я кивнул на огромное зеркало во всю стену. Слишком большое для одного маленького туалета. Двустороннее зеркало очень подходит для бродячих онанистов и праздно шатающихся полицейских. Я стер с костюма всю пыль, которую можно было стереть, умылся и вышел.
В больничной лавке я купил букет обернутых в прозрачный полиэтилен хризантем, но не был уверен, насколько они уместны в данной ситуации. Профессиональный голос, похожий на хруст накрахмаленного белья, осведомился по телефону, состою ли я в родственной связи с мисс Маккиндлесс. Я ответил, что я ее племянник, и услышал, что «она чувствует себя комфортно, но неважно».
Голос продиктовал мне часы приема, потом извинился, и трубку повесили, не дав мне спросить, что значит «комфортно, но неважно».
Судя по всему, руководство больницы приложило немало усилий, чтобы оживить интерьер. Стены были оклеены яркими цветастыми обоями. Желтые маргаритки на голубых полосках и голубые ирисы на желтых. По краям стен и вдоль плинтусов тянулась декоративная бумажная полоска. Обои кое-где отставали и скручивались, и в этих местах проглядывал старый лазарет с его серыми стенами, словно животное, сбрасывающее не прижившуюся чужую кожу. Я присоединился к утомленным посетителям, ждущим лифта. Разношерстная компания, случайно соединенная чьими-то болезнями. Мы втиснулись в лифт, задевая друг друга рукавами. Мы нюхали пот и одеколон друг друга и дышали друг другу в спины. Какой-то старик наступил мне на ногу: «Извини, сынок». Видно было, что он только от парикмахера. Воротник усыпан короткими белыми волосками. Пытается выглядеть хорошо, убедить кого-то – себя? – что может прекрасно прожить один. Я наблюдал, как кнопки лифта по очереди зажигаются оранжевым. Лифт остановился с легким стуком, и двери с выдохом открылись. В проеме стояли санитар с мужчиной в инвалидной коляске. Мужчина был похож на ожившего мертвеца. То есть на меня.
Он улыбнулся и произнес:
– Не беспокойтесь, езжайте, мне некуда спешить, – и рассмеялся. Санитар тоже засмеялся, и двери лифта закрылись. Длинные волосы стоящей рядом девушки покалывали мне губы. Люди входили и выходили на разных этажах, и все почему-то смотрели в пол, словно боялись, что в этих ярко освещенных коридорах глаза могут выдать окружающим их тайны и секреты.
Я вышел в больничный холл и придержал двери для идущего навстречу, чья согбенная фигура показалась знакомой. Скрюченный старичок в надвинутой на глаза потертой шляпе и видавшем виды темном костюме, судя по фасону, сшитом годах в сороковых. Он пытался справиться с большим старомодным чемоданом. Я помог ему и тут же узнал садовника из дома Маккиндлессов. Я представился:
– Здравствуйте. Кажется, мы с вами к одному человеку. Я Рильке, аукционист, занимаюсь собственностью мистера Маккиндлесса.
Он, казалось, смутился, и мне даже стало жаль его. Скольких друзей он уже посетил в больницах, на скольких похоронах побывал… И каждое такое событие приближает его собственную кончину. Я протянул ему руку, и он слабо пожал ее.
– Скорб. Мистер Скорб. Я был у него садовником.
– Как она?
– Плохо. Сейчас спит.
Его акцент был из прошлого столетия. Из времени, когда все было проще. Он махнул рукой, словно отгоняя от себя печальные мысли, и тяжело поднял чемодан. Интересно, что в нем?
– Стойте. – Я пошел за ним. – Давайте я помогу.
– Не стоит беспокоиться. – Он направился к лифту.
– Нет, в самом деле, если вы говорите, что мисс Маккиндлесс спит, то нет смысла спешить. Я провожу вас до такси.
Двери лифта открылись, и я взял чемодан из его рук, закончив на этом наш спор.
– Наверное, вы давно знаете Маккиндлесса.
– Порядочно.
Мне показалось, что он еле заметно улыбнулся.
– И как вам у него работалось?
– Иногда он бывал очень требовательным. Но все теперь в прошлом.
– Выходите на заслуженный отдых?
Ему давно уже пора быть на пенсии. Доброе, но усталое лицо, и сам он почти такой же старый, как мисс Маккиндлесс.
– Ну, если честно, мой выход на пенсию – скорее вынужденный.
Его стойкость восхитила меня.
– Зато теперь есть время заняться собственным садом, да?
– С садами пора заканчивать. Пора отдохнуть. У меня кое-что отложено на черный день, собираюсь теперь погреть старые кости на солнышке. Этот климат не для моего здоровья.
– Везет вам.
Я дошел с ним до такси, размышляя о его упорном характере, о том, что и мои кости скоро состарятся, и хорошо бы его сбережения действительно ему помогли.
Когда я вернулся в больничный коридор, дежурная сестра подозрительно оглядела меня с головы до ног. Будь она метрдотелем, снисходительной улыбкой пропустила бы меня. Впрочем, я легко мог понять ее подозрения. Отмытое пятно крови потемнело, но все же оставалось пятном. Кошмарные комки грязи на ковбойских сапогах, круги под глазами и беспокойный взгляд. Нет, я ее очень хорошо понимал.
Я представился племянником мисс Маккиндлесс и справился о ее здоровье. У сестры все еще был такой вид, точно она предпочла бы раздеть меня, продезинфицировать и уложить на операционный стол, но она поджала губы и пересилила себя.
– Мне жаль, но ей очень нехорошо. Сердечный приступ – не шутка в ее возрасте. – Тут на нее снова напала подозрительность. – Вы близкий родственник?
Я испугался, что меня разоблачат, и невнятно промямлил:
– Да, скорее близкий. Мой дядя недавно умер. Его к вам, наверное, тоже привозили.
– Понятно. – Она постаралась придать голосу сочувствующие нотки, потом все-таки сдалась. – Вам нужно заполнить формуляр, это простая формальность. Это для того, чтобы мы могли связаться с вами в случае необходимости.
– Думаете, возникнет такая необходимость?
Сестра старалась отвечать сдержанно и вежливо:
– Ваша тетя – пожилая дама. За одним сердечным приступом часто следует другой, поэтому мы пристально следим за ее состоянием. Это был шок для всего ее организма, поэтому не удивляйтесь, если речь ее будет сбивчивой. Ведите себя с ней спокойно и не показывайте, что расстроены. Она много спит, и это хорошо, потому что позволяет организму восстанавливаться в покое. Если она будет спать, просто посидите рядом. Она будет очень рада увидеть вас, когда проснется.
Мисс Маккиндлесс дремала. Она была похожа на собственную посмертную маску. Маску женщины, с которой я разговаривал три дня назад. Бескровные, бледные губы, мертвенно белая кожа и темные синяки под глазами. Актер театра кабуки, загримированный перед спектаклем. Прозрачный раствор медленно перетекал из пластмассовой трубки в вену. В висящем под кроватью пластиковом пакете собралась моча цвета танина. Под одеялом неподвижно, как в гробу, лежало худое тело. Руки покоились на простыне. На сгибах – там, где из вены брали кровь на анализ, – темнели синяки. Мисс Маккиндлесс казалась бесплотной, почти прозрачной. Если бы ее ночная рубашка была расстегнута на груди, сквозь тонкую, прозрачную плоть можно было бы увидеть ее сердце – темно-красный драгоценный камень, пульсирующий и вздрагивающий после пережитого удара.
Вечные сцены, подобные этой – семья вокруг кровати, – повторяются в каждой палате, вдоль всего коридора, дробясь, словно в калейдоскопе. Этот человек еще жив или уже умер? Издалека сложно определить. Я рассмотрел родственников. Обычные люди. Мы таких называем обывателями и тем самым как бы ставим ниже себя. Я попытался представить, как сам работаю в конторе, по вечерам спешу к домашнему очагу, получаю зарплату в конце каждого месяца и пенсию в старости. Такое представить сложно – воображение отказывалось создавать этот образ.
Я сел рядом с ней и положил цветы на тумбочку. Очень странно, даже как-то неудобно было глядеть на ее сон. Столько всего случилось с тех пор, как мы с ней познакомились. Тот день был моим последним спокойным днем. Что, если она умирает? Викторианцы считали, что больному человеку нельзя спать в одной комнате со срезанными цветами: они отбирают у больного кислород. Я на всякий случай отодвинул букет подальше и собрался уходить. Тело на койке шевельнулось.
– Мистер Рильке. – Голубые глаза все так же гипнотизировали меня, но голос уже не казался молодым. – Вот в каком некрасивом виде я предстала перед вами.
– Мисс Маккиндлесс, надеюсь, что не я вас разбудил. Как раз собирался пойти, чтобы не беспокоить. Как вы?
Она слабо улыбнулась, не отрывая головы от подушки.
– Вы надеялись, что сможете при взгляде на меня определить, откину я вскорости копыта или нет. – Это было правдой, я покраснел.
