Кристиан Мёрк - Дорогой Джим

Вместо этого я тщательно вытерла ноги, сделала парочку глубоких вдохов и позвонила в дверь.

— Фиона.

Вот и все, что он сказал… Можно было подумать, я вдруг забыла собственное имя. Похоже, за последние несколько дней он только и занимался тем, что скреб лицо бритвой — во всяком случае, мне удалось насчитать три свежих пореза, которые даже еще не успели подсохнуть. Я почувствовала висевший в воздухе аромат жидкого мыла с лимоном, почему-то это напомнило мне больницу, где все моют с дезинфектантами, и у меня моментально зачесались глаза.

— Можно мне войти? — робко спросила я. И улыбнулась ему заискивающей улыбкой — точно так же, как всегда улыбаюсь отцу Мэллоу, столкнувшись с ним на улице. Все зубы наружу, в глаза не смотреть, велела я себе. Наверное, потому, что я и без того знала, какие у Финбара глаза и что я в них увижу. Кучу вопросов, упреков и обвинений — мало радости, верно? Кроме всего прочего, я могла сорваться. Потому что меньше всего мне хотелось отвечать на вопрос, где все это время пропадала «старушка Фиона»?

— Я как раз мыл посуду, — продолжал он голосом, настолько непохожим на свой, что я удивленно покосилась на него. Голос Финбара казался каким-то густым… будто он только что ел мед, но забыл его проглотить.

Я устроилась на одном из белых диванов, купленных в ИКЕА — пару месяцев назад Финбар заплатил кучу денег, чтобы их доставили из Лондона, — в свое время, когда их привезли, он заставил меня усесться на пол и помогать ему их собирать, чем мы и занимались добрых два дня подряд. С тех пор я видеть не могу все эти угловые скандинавские диваны, в разобранном виде напоминающие китайские головоломки, собирая которые начинаешь чувствовать себя полной идиоткой. Финбар вытер руки о белоснежный фартук и уселся на точно такой же диван напротив. Хрустальная статуэтка русалочки в обнимку с какой-то рогатой рыбиной в руках, стоявшая на мраморном кофейном столике между нами, должна была играть роль рефери — судя по всему, бедняга от этой перспективы не в восторге, потому что вид у нее был самый несчастный. В отличие от русалочки, рыбе, похоже, все было до лампочки.

— Мне нет оправдания, Финбар… Прости, мне очень жаль, — кротко проблеяла я, стараясь еще и дышать при этом. Оказавшись в его доме, я вдруг почувствовала себя очень странно… как будто накануне Джим опоил меня какой-то дрянью, которая сейчас начала потихоньку выветриваться. Меня охватило хорошо знакомое мне неприятное чувство — будто мягкая кошачья лапка робко царапнула изнутри… это означало, что стыд, проснувшись в моей душе, очень скоро вонзит в меня свои когти.

Финбар ничего не ответил — сначала не ответил, — просто продолжал молча вытирать свои и без того уже сухие руки. Только тогда мне бросилось в глаза, что он уже успел изрядно приложиться к бутылке. За все время, что мы были знакомы, мне всего лишь дважды случалось видеть, как он вышел из себя. Первый раз это случилось, когда его повысили в должности, доверив представлять интересы фирмы во всем нашем графстве, и его изнывающие от зависти коллеги, чтобы отпраздновать это событие, затащили нас в самый модный ресторан в Корке — не помню, как он назывался, какой-то итальянский. Финбар тогда в одиночку выпил чуть ли не две бутылки шампанского, а когда я везла его домой, всю дорогу заботливо стряхивал со своего костюма грязь, которой на нем и в помине не было. Что же касается другого, то это произошло в тот день, когда мы с ним в первый раз занимались любовью — он тогда признался, что любит меня, еще до того, как кончил. Мне стало понятно, почему весь дом пропах этими чертовыми лимонами, — только так можно было заглушить исходивший от хозяина крепкий пивной перегар. Глаза у Финбара были красные — но от слез или от доброй порции виски, трудно сказать.

— Ты забыла, что дала слово пообедать со мной, — вот и все, что он смог выдавить из себя.

Я молчала, терпеливо дожидаясь продолжения, но Финбар, положив руки на колени, сидел с таким видом, будто все самое главное уже сказано.

— О чем это ты?

— В следующую субботу. В ресторане Рабенга в Глендарриффе. Корпоративный обед. Все ждут, что мы придем вместе. — Финбар говорил короткими, рублеными фразами, как будто более длинные предложения давались ему с трудом.

Он по-прежнему не пытался улыбнуться — и это единственное, что меня порадовало.

— Может быть… Послушай, сейчас это не очень хорошая идея. Я имею в виду, в этой ситуации… ну и все такое.

Финбар, прежде чем ответить, на мгновение прикрыл ладонью рот.

— В какой ситуации? И в чем эта самая ситуация состоит? Может, ты будешь так любезна объяснить мне, Фиона, потому как я лично ничего не понимаю, — прошелестел он. Все это выглядело так, будто губы его живут отдельной жизнью… двигаются сами собой, выговаривая слова, о которых он не имеет никакого понятия. Даже смотрел Финбар не на меня, а на хрустальную статуэтку на столе — и, судя по тому, какой это был взгляд, бедную русалку ожидала жестокая взбучка.

— Я этого не планировала, — быстро сказала я. — Мне очень жаль, что я соврала тебе насчет того, что никогда не видела его. На самом деле мы знакомы, и тут уж ничего не поделаешь. Я не могу это изменить. — Я невольно бросила взгляд на руки Финбара, вспоминая, как он деловито мял мою грудь с таким видом, будто месил тесто… и я даже что-то при этом чувствовала, хотя и не сразу. А вот Джиму достаточно было только посмотреть на меня, чтобы мои ноги стали ватными.

— Я так понимаю, что на обед ты не придешь? — тупо спросил Финбар.

Встав с дивана, я подошла к нему и обняла за шею. Конечно, ничто не мешало мне остаться и переспать с ним, тем более что я искренне жалела его… Но, думаю, ничего хорошего из этого бы не вышло, тогда у бедняги точно поехала бы крыша. Поэтому я просто молча гладила его по голове, вспоминая любовь, которой никогда между нами не было, — до тех пор, пока он с проклятием не сбросил мою руку.

— Пока, Финбар. Увидимся позже, — поспешно бросила я, открывая дверь и уже заранее зная, что этого никогда не будет.

Утром я позвонила директрисе, сообщить, что не приду — заболела. Держу пари, она не поверила ни единому слову из того, что я ей наговорила.

— Что ж, ладно… лечитесь, Фиона, и… хм… выздоравливайте поскорее, — промямлила миссис Гэйтли, только что выслушавшая мои сбивчивые объяснения насчет воспаления легких, свалившего меня с ног.

Это означало, что банду малолетних головорезов, которую почему-то принято было называть шестым классом, сдадут с рук на руки другой учительнице. Спаси Господи ее ни в чем не повинную душу, благочестиво пробормотала я про себя, вешая трубку, — эта шайка разорвет ее в клочья еще до того, как прозвенит звонок на перемену.

— Спасибо, миссис, — умирающим голосом прошептала я в трубку, стараясь лишний раз не кашлянуть, чтобы не переборщить. — Думаю, на следующей неделе мне уже станет лучше. — По правде сказать, встреча с Джимом и сознание того, что он потерян для меня навсегда, лишили меня последних сил. Чувствовала я себя как выжатый лимон. Встав перед зеркалом, увидела черные круги у себя под глазами — со щек моих сбежал румянец, даже губы стали пепельными.

— Хорошая работа, Фиона, — одобрительно кивнула я своему отражению в зеркале. А потом, натянув куртку, направилась к двери. Как ты уже, наверное, догадался, я постаралась избавиться от своих монстров из шестого класса не просто так. При одном только воспоминании о ноже, который Томо приставил к моему горлу, а также при мысли о бедняжке Келли, которая, вполне возможно, так до сих пор и лежит в своей постели одна-одинешенька, кровь стыла у меня в жилах.

Наверное, именно поэтому я и решила потолковать с Броной, отважной защитницей правды и справедливости.

— Для человека, который из-за воспаления легких, можно сказать, уже одной ногой в могиле, ты выглядишь на удивление бодрой, — кислым тоном проговорила она, сверля меня взглядом из-за письменного стола. Было раннее утро, самое время завтракать — и все ее коллеги, устроившись в кафе напротив, угощались яичницей и тостами, великодушно предоставив младшей по названию в одиночку бороться с преступностью.

— Ну, мы, Уэлши, знаешь ли, люди крепкие, нас не так-то просто уморить, — бодрым тоном объявила я, подсаживаясь к столу. И протянула ей стаканчик с кофе, куда щедро добавила сливок и сахара. Брона разделалась с ним в мгновение ока. Уж такая она была — кабы нашелся умелец, додумавшийся сварить пиво с ароматом кофе, сладкоежка Брона, радостно захлопав в ладоши, щедро добавила бы туда сливок, после чего выпила бы сразу две пинты вместо одной.

Предложение заключить мир было принято без особого энтузиазма — во взгляде, которым она оглядела меня с головы до ног, сквозило откровенное презрение, сродни тому, которое только накануне вечером продемонстрировала мне младшая сестра. Я уже открыла было рот, чтобы сообщить, с какой горечью воспринял мое появление Финбар, но тут же захлопнула его, сообразив, что рассчитывать на сочувствие нет смысла.