Джон Коннолли - Черный Ангел
Аббат ответил не сразу. Юноше показалось, что аббат взвешивает последнюю возможность спасения. Но тот только вздохнул и, как животные, привязанные к телеге, принял свое неизбежное бремя.
— Нет, — сказал он. — Не надо обертывать копыта и подвязывать уздечки. И пусть поторопятся и не стараются двигаться тише.
— Но тогда их засекут, и они погибнут.
— На все Божья воля, — аббат повернулся к послушнику и ласково потрепал юношу по щеке. — А теперь иди и возьми с собой столько человек, сколько сможешь провести безопасно.
— А как же вы?
— Я...
Но слова аббата заглушил лай собак. В монастыре давно не осталось тех, кто мог бы обеспечить его защиту, и теперь только собаки бродили между вторым и третьим кругом обороны. Ужас переполнял собак, они истерично лаяли, как если бы учуяли волков и знали, что умрут в борьбе с ними. Молодой послушник вытащил шпагу.
— Идемте, — настаивал он. — Скоро здесь будут солдаты.
Аббат обнаружил, что не в силах двинуться с места. Ноги не слушались, руки дрожали. Нет, это не солдаты. Никакие солдаты не могли заставить собак реагировать таким образом. Вот почему он приказал снять их с цепи: собаки унюхали пришельцев и предупредили монахов об их приближении.
И тут засовы на воротах внутренней стены вылетели из петель, одна половина ворот отлетела куда-то к деревьям, вторая повисла, наполовину оторванная.
Спасавшиеся бегством собаки влетали в образовавшуюся брешь, те, что не успевали, падали под стрелами, которые летели в них от теней за воротами.
— Иди, — сказал аббат, — и проследи, чтобы повозка добралась до дороги.
Бросив последний испуганный взгляд на ворота, со слезами на глазах послушник убежал. Вместо него к аббату приблизились двое слуг с алебардами. Они были очень стары. Убежать из монастыря им помешала и их старческая немощь, и их многолетняя привязанность к аббату.
Из-за стены очень медленно появилась группа всадников и вступила во внутренний двор. На большинстве всадников были простые кольчуги со щитками в паху, под мышками и на локтях. Головы троих закрывали итальянские цилиндрические шлемы с забралами, лица нельзя было различить в Т-образном промежутке, свободном от металла. Длинные волосы, спадавшие на лица других, скрывали их почти так же, как шлемы — их товарищей. Человеческие останки: скальпы, кисти и гирлянды ушей свисали с седел. Лошади их были покрыты белой пеной, смешанной со слюной, даже животные казались какими-то обезумевшими. Среди всадников оказался один пеший. Белокожий и невероятно толстый, словно весь покрытый жиром. Его шея раздувалась ужасной багровой массой. Верхнюю часть тела прикрывал панцирь из множества маленьких металлических пластин, склепанных друг с другом и сверху покрытых тканью, так как его торс был слишком бесформенным и он не мог воспользоваться обычными доспехами.
Точно так же прикрывались его бедра и голени, но голова оставалась непокрытой.
Он был очень бледен, с почти женскими чертами лица и большими зелеными глазами. В руке он держал голову женщины, его бледные пальцы запутались в ее волосах. Аббат узнал лицо этой женщины, даже искаженное смертельной мукой: эта слабоумная нищенка просила милостыню у ворот монастыря, и ей не хватило ума даже убежать прочь от этого места в лихое время. Когда всадники приблизились, аббат смог разглядеть символ на их седлах: якорь, грубо прорисованный кровью недавних жертв.
Тут из самой гущи сподвижников верхом на черной лошади появился их предводитель. Остроконечный шлем на голове, украшенные затейливой резьбой по черненому серебру латы прикрывали его грудь.
Все его латы — от шлема до латных рукавиц с длинными защитными манжетами, от набедренника, прикрывавшего уязвимое место, где заканчивалась кольчуга и начинались щитки для бедер, до наплечников, расширяющихся к груди и лопаткам, почти смыкающихся в этих местах, — отливали иссиня-черным цветом. Его единственным оружием был длинный меч, который так и оставался в ножнах.
Аббат начал молиться.
— Кто они? — прошептал один из слуг. — Это люди Яна?
— Нет, — у аббата пересохло в горле, и он с трудом шевелил языком, — не Яна и не люди.
За монастырским садом послышались звуки выезжающей на дорогу повозки. Вот она еще двигается по траве, вот по земле, а вот и выбралась на дорогу. Стук копыт убыстряется, люди пытаются поскорее оставить монастырь.
Черный предводитель всадников поднял руку, и шестеро откололись от остальных и галопом помчались вокруг часовни, чтобы отрезать путь убегавшим. Шестеро остальных спешились и окружили своего предводителя, медленно приближавшегося к аббату и его людям. Все они несли арбалеты, уже подготовленные к выстрелу. Аббату прежде не доводилось видеть такого оружия. Эти легкие арбалеты, небольшие по размерам, можно было носить на поясе, и они имели специальное устройство для оттягивания стрелы. Две выпущенные стрелы, и слуги упали возле аббата.
Капитан всадил шпоры в бока лошади. Животное продвинулось, и тень Капитана упала на старого монаха. Лошадь остановилась так близко к аббату, что брызги от ее влажного дыхания долетели до его лица. Капитан снял шлем и отдал его одному из своих приближенных. Темный капюшон скрывал волосы и черты лица. Он не поднимал головы и слегка отворачивался от монаха, чтобы его лицо нельзя было рассмотреть.
— Где? — спросил он надтреснутым и охрипшим от криков в пылу сражения голосом.
— У нас тут нет ничего ценного, — ответил аббат.
Из-под складок капюшона Капитана раздался странный звук. Так, наверное, звучал бы смех змеи, если бы змеи умели смеяться. Он начал освобождать руки от латных рукавиц.
— Ваши шахты сделали вас богатыми. Вы не могли растратить его по пустякам. У вас и сейчас полно всякого добра. Но я пришел за другим. Я ищу только одно, и ты знаешь что.
Аббат выступил вперед. Правой рукой он схватил крест на груди.
— Этого здесь нет.
Он слышал, как невдалеке раздалось дикое ржание лошадей и послышался лязг металла о металл. Там сражались его люди, чтобы защитить повозку и ее груз. «Эх, если бы они отправились в путь чуть раньше! Если бы они выехали раньше, его ложь не удалось бы раскрыть так быстро, как сейчас».
Капитан склонился к шее своей лошади. Он уже снял рукавицы, и на его пальцах, освещенных лунным светом, были видны сплошные белые шрамы. Он поднял голову и прислушался к крикам монахов, которых резали его люди.
— Ты зря погубил их, — сказал он. — Теперь их кровь на твоих руках.
Аббат еще крепче сжал свой крест. Его отточенные грани впились в кожу, и кровь просочилась по его пальцам, как если бы в подтверждение слов Капитана.
— Твое место в аду. Возвращайся туда, — сказал аббат.
Капитан поднял бледные руки к капюшону и отбросил грубый материал, покрывавший лицо. Темные волосы обрамляли его красивые черты, казалось, кожа будто светилась в ночном воздухе. Он протянул правую руку, и ему вложили в нее арбалет. Аббат успел заметить только белое пятнышко в черноте правого глаза Капитана, а дальше в последние минуты земной жизни перед ним возник лик Господа.
— Никогда, — сказал Капитан, и аббат услышал унылый звук тетивы арбалета в тот момент, когда стрела проникла в его грудь. Аббат откинулся назад на дверной косяк и медленно соскользнул по стене. По сигналу Капитана его сподвижники бросились в здания внутреннего круга, их шаги эхом отзывались по камням. Из-за монастырской церкви появилась маленькая горстка оставшихся защитников монастыря. Они промчались навстречу захватчикам, чтобы вступить с ними в бой.
«Немного времени, — думал аббат. — Нам нужно еще немного времени».
Его монахи и прислужники, те немногие, что остались, оказывали ожесточенное сопротивление, преграждая путь солдатам Капитана в церковь и во внутренние помещения.
«Только еще немного времени, Боже мой, — молился он. — Только немного».
Капитан посмотрел на аббата, прислушался к его словам. Аббат чувствовал, как его сердце затухало, как раз тогда, когда сподвижники Капитана, тесня монахов на лестнице, забрались в церковь и расползлись по стенам, совсем как ящерицы по камням. Один прополз вверх тормашками по потолку, затем спустился вниз за спиной защитников и заколол последнего своим мечом.
Аббат оплакивал своих людей, даже когда прохладный наконечник стрелы коснулся его лба. Помощник Капитана, раздутый и ядовитый, теперь стоял на коленях около него, открыв рот и наклонив голову, как будто готовился поставить печать последнего поцелуя.
— Я знаю, кто вы, — прошептал аббат, — и вам никогда не найти того, что вы ищете.
Бледный палец нажал на пусковой крючок.
На сей раз аббат не услышал свист тетивы.
* * *Вплоть до восемнадцатого столетия цистерцианцы Седлеца не имели возможности начать серьезное восстановление монастыря, в том числе и церкви Успения, простоявшей без крыши и свода со времен Гуситских войн.
