Эрик Ластбадер - Ниндзя
В то утро у лейтенанта сыскной полиции Кроукера был не самый довольный вид, когда он вышел от капитана Финнигана. Больше того, он еле сдерживал ярость. Он размашистыми шагами мерил залитый неоновым светом коридор, не замечая полицейских офицеров и служащих.
— Послушай, Лью, постой...
Но Кроукер был уже далеко. Сержант пожал плечами. С Кроукером это бывало. В такие минуты его лучше не трогать.
Войдя в свой кабинет, Кроукер ударил кулаками по пластиковому столу. Ни один раз он пытался прожечь его сигаретой — и все напрасно. Достижения современной науки в быту.
Кроукер плюхнулся в темно-зеленое вращающееся кресло и уставился на стенку из матового стекла. Перед ним всплыло обрюзгшее лицо Финнигана, тупой взгляд его водянистых глаз.
— Я хочу, чтобы ты наконец понял, Кроукер! Дело Дидион закрыто. — Капитан поднял свои пухлые руки, предвосхищая возражения Кроукера. — Знаю, знаю, я сам поручил тебе это дело. Но тогда я надеялся, что мы быстро получим результат. Все, начиная с мэра, подняли страшный вой. А потом вмешалась пресса: сам знаешь, на что они способны. — Он опустил руки и положил их на стол. Кроукер подумал, что они похожи на два окорока, которые давно пора поджарить. — Ты знаешь не хуже меня, что за люди живут в том доме. Им не нравится, когда рядом с ними творятся такие вещи. На меня давили со всех сторон.
Кроукер прикрыл глаза и стал медленно считать: “Один, два, три”, с трудом подавляя желание двинуть кулаком в толстый красный нос Финнигана. Он открыл глаза и увидел капитана, который откинулся в кресле и сложил руки на своем огромном животе. “Интересно, сколькорюмок уже успел пропустить старик”, — подумал Кроукер. Он искоса взглянул на правый нижний ящик стола, где всегда была наготове бутылка виски. В мягком утреннем свете, струившемся сквозь закрытые шторы, глаза Финнигана на одутловатом красном лице казались еще более тусклыми, чем обычно.
— Я знаю об этом давлении, капитан. — Голос Кроукера не выдавал его чувств. — Я сталкиваюсь с этим все десять лет, с тех самых пор как поступил в полицию. Но я не понимаю, что случилось — с чего это вдруг так резко по тормозам?
— У тебя ничего не выходит, — невозмутимо ответил Финниган. — Я решил поставить точку, вот и все.
— Чушь! Ведь...
— Не заводитесь, лейтенант. — Глаза Финнигана сверкнули, и на выступающей нижней губе появилась тонкая полоска слюны. — У меня нет желания участвовать в ваших спектаклях. — Капитан выпрямился, и теперь его глазки стали беспощадными. — Пусть газетчики носят тебе на руках. Ничего не имею против, потому что это идет на пользу нашему отделу. Публике нужны герои! Но не воображай, что это дает тебе какие-то особые привилегии — ни здесь, ни там. — Огромный палец Финнигана указал назад, на улицы города за окном. — Я тебя насквозь вижу: ты любишь внимание, обожаешь, когда вокруг тебя крутятся журналисты. Ладно, на здоровье. Но я не потерплю, чтобы ты обращался со мной как с идиотом, как с каким-то моральным уродом. — Он поймал взгляд лейтенанта. — Да-да, как с моральным уродом. Ты уже достаточно долго служишь в полиции, чтобы знать, почему прекращаются расследования. Кто-то наверху “попросил” об этом. Теперь понятно? — Лицо Финнигана покраснело еще больше, двойной подбородок дрожал. — Поверь, я уже не раз подумывал от тебя избавиться, перевести в другое место. Но ты мне слишком нужен. Хотя бы для того, чтобы мэр каждый год упоминал меня в своем отчете. Не скрою, мне это нравится.
Теперь он стоял, упираясь в стол огромными кулаками. Пальцы его побелели от напряжения.
— Но черт меня подери, если я позволю тебе выкидывать фокусы, как было с делом Лаймана! Ты не угомонился даже тогда, когда дело было официально закрыто. Ты выставил меня идиотом перед всей полицией, и мне просто повезло, что слухи не дошли до комиссара. — Финниган погрозил Кроукеру толстым, как сосиска, пальцем. — Займешься двойным убийством Танака-Окура, и не вздумай свалить расследование на ребят из участка. — Он откашлялся и вытер губы серым носовым платком. — В чем дело? Ты что-то имеешь против узкоглазых? Ну так займись этим делом и радуйся. Радуйся, что тебе вообще что-то поручили.
Кроукер направился к двери, и когда его пальцы были уже на ручке, Финниган добавил:
— Кстати, лейтенант. Вы служите здесь уже давно, так что в следующий раз не заставляйте меня объяснять вам устав как новобранцу!
Именно в ту минуту Кроукер решил продолжать расследование на свой страх и риск. Теперь он мог рассчитывать только на себя. Если ему и придется обратиться за помощью к кому-то из коллег, он будет вынужден их обманывать.
Кроукер посмотрел на часы, потом перевел взгляд на остатки холодного кофе в замызганной пластмассовой чашке. Он опаздывал на встречу с Линнером, но это его не очень волновало. Мысли лейтенанта крутились вокруг дела Дидион. В одном Финниган прав — Кроукер ничего не добился. Пока. У девушки где-то были друзья, просто оказалось чертовски тяжело до них добраться. Но он уже напал на след одного человека и теперь ждал, когда агент сообщит имя и адрес. Вот почему лейтенант так болезненно воспринял отстранение от дела. Говорить об этом Финнигану было бесполезно — все равно что стенке. Кроукер никогда подробно не докладывал ему о ходе расследования, и капитана это устраивало: для него важны были результаты... и упоминание в отчете мэра. И этот человек упрекает кого-то в тщеславии! Кроукер хмыкнул. Его результаты позволяли Финнигану всецело сосредоточиться на любимой бутылке.
Лейтенант выругался и встал из-за стола. Пора ехать к Линнеру.
* * *В это время Винсент находился в патологоанатомическом отделении. Его немедленно вызвали вчера поздно вечером, когда привезли трупы Терри и Эйлин. Все решили, что лучше Винсента в этом никто не разберется.
Он застал спор между двумя патрульными, обнаружившими трупы, и офицером сыскной полиции, который устроил им разнос. Их возбужденные голоса не отвлекали Винсента. Он хотел удостовериться. Скорее всего, произошла ошибка: вероятно, кто-то из инструкторов Терри был у него в квартире или... Но это были Терри и Эйлин. Мертвые. И тогда он вспомнил о странном телефонном звонке. А вдруг это звонил Терри? Винсент медленно отвернулся. Теперь это не имело значения.
Он отложил вскрытие до утра, убедившись, что все личные вещи убитых аккуратно пронумерованы и упакованы для передачи полиции. После этого он вернулся домой, где его ожидала беспокойная ночь.
В морге Винсент чувствовал себя увереннее. Здесь он мог работать: изучать молчаливые свидетельства увечий и раскрывать тайны преступлений. Иногда это ему удавалось, и его отчет помогал арестовать преступника. В других же случаях ему приходилось утешать родственников погибших, с которыми Винсент встречался каждый день.
Трупы подобны огромным иероглифам — молчаливые глыбы, ожидающие, когда пытливый археолог раскроет их тайны.
Винсент получал огромное удовлетворение от работы здесь, в “мертвецкой”, как говорили многие. Однако он считал это название совсем неподходящим: ведь здесь, день за днем, с огромным напряжением вырывали у холодной смерти ее секреты. Винсент и его коллеги копались в ней, расчленяли ее на части, срывали с нее покровы таинственности, до тех пор, пока не рассеивался внушаемый ею ужас. Что могло быть важнее для живых?
Теперь Винсент стоял в центральном заде, прислонившись к стальной двери. Рядом с ним на тележке лежал негр, холодный и голый, со свесившейся на бок головой. Винсент смотрел на дверь, ведущую в комнату вскрытия. Там лежал его друг, Терри Танака. Следующей будет Эйлин. Впервые в жизни у Винсента мелькнула мысль: а хочет ли он войти в эту дверь? Казалось, эта смерть переполнила чашу, и он вдруг устал. Ему хотелось вернуться в Японию. Но ой чувствовал, что это невозможно. Будто он заразился какой-то ужасной болезнью на Западе, в этом городе, и стал совсем другим человеком.
Но в глубине души Винсент знал, что должен идти — в этом было его единственное спасение. Смерть встала перед ним высокой стеной. Он должен разрушить эту стену — или сойти с ума. У него один путь — в эту маленькую комнату, залитую безжалостно ярким светом. Там он сможет спокойно разобрать эту стену по кирпичику. Винсент вдруг понял: ему мучительно хочется знать, что случилось с его друзьями.
Он встряхнулся и решительно толкнул дверь. Япония, далекая мечта, отступила...
* * *Лимузин вынырнул из потока машин и плавно притормозил у тротуара. Фрэнк вышел первым и открыл заднюю дверь.
Они оказались на площадке, посередине которой возвышался стальной скелет на три четверти готового здания. Тротуар был взломан, и на его месте укладывали красную керамическую плитку. Для пешеходов проложили временный деревянный настил.
На краю площадки работала огромная бетономешалка; рядом с ней мощный кран поднимал несколько ферм.
