Ларс Кеплер - Гипнотизер

— Все, чего тебе хочется, — это чтобы он явился сюда и сказал, что я виноват, что во всем виноват я. Как когда мы узнали, что Беньямин болен: во всем виноват Эрик. Я понимаю, тебе удобно обвинять меня, но мне…

— Ты ведешь себя несерьезно, — с улыбкой перебила Симоне.

— Если он приедет, я уйду.

— Наплевать, — процедила Симоне.

У Эрика опустились плечи. Симоне, стоя вполоборота к нему, набирала номер.

— Не делай этого, — попросил Эрик.

Она не смотрела на него. Он знал, что не может остаться. Когда приедет Кеннет, находиться в доме будет невозможно. Эрик огляделся. Здесь нет ничего, что он хочет взять с собой. В тишине он услышал гудки, увидел у Симоне на щеке тень от ресниц.

— Пошла ты к черту, — сказал он и вышел в прихожую.

Обуваясь, он слушал, как Симоне разговаривает с Кеннетом. Со слезами в голосе она просила отца приехать как можно быстрее. Эрик снял с крючка куртку, вышел из квартиры, закрыл и запер дверь. Спустился по лестнице, постоял, подумал, что надо бы вернуться и сказать что-нибудь, объяснить Симоне, что это несправедливо, что это его дом, его сын, его жизнь.

— К черту, — тихо повторил он и вышел из подъезда на темную улицу.

Симоне стояла у окна. Собственное лицо казалось ей в вечерней темноте прозрачной тенью. Увидев, как старый отцовский «ниссан-примера», вопреки всем правилам, паркуется во втором ряду у подъезда, она еле сдержала слезы. Когда в дверь постучали, она уже ждала в прихожей. Открыла дверь на цепочке, прикрыла, сняла цепочку и попыталась выдавить улыбку.

— Папа, — выговорила она. Тут же полились слезы.

Кеннет обнял ее. Ощутив хорошо знакомый запах кожи и табака, исходящий от отцовской куртки, Симоне на несколько секунд перенеслась в детство.

— Вот я и приехал, милая, — сказал Кеннет.

Он уселся на стул в прихожей, посадив дочь на колени.

— Эрика дома нет?

— Мы расстались, — прошептала она.

— Ох ты.

Кеннет выудил носовой платок, Симоне сползла с его коленей и несколько раз высморкалась. Потом Кеннет повесил куртку на крюк, заметил, что одежда Беньямина не тронута, обувь на месте, а рюкзак прислонен к стене у входной двери.

Кеннет обнял дочь за плечи, тщательно вытер ей щеки, а потом отвел на кухню. Там он усадил ее на стул, достал фильтр и банку с кофе и включил кофеварку.

— А теперь рассказывай все, — спокойно велел он, выставляя на стол кружки. — Начинай с самого начала.

И Симоне подробно рассказала все, начиная с первой ночи, когда она проснулась от того, что в квартире кто-то был. Как она почуяла на кухне запах сигаретного дыма, как входная дверь оказалась открытой и как тусклый свет лился из холодильника и морозилки.

— А Эрик? — требовательно спросил Кеннет. — Что сделал Эрик?

Симоне поколебалась, потом взглянула отцу в глаза и ответила:

— Он мне не поверил… сказал, что кто-то из нас ходил во сне.

— Проклятье.

Симоне почувствовала, что у нее снова кривится лицо. Кеннет разлил кофе, записал что-то на бумажке и попросил продолжать.

Она рассказала об уколе, от которого проснулась прошлой ночью, о том, как вышла и услышала странные звуки из комнаты Беньямина.

— Что за звуки? — спросил Кеннет.

— Воркование, — поколебавшись, ответила Симоне. — Или бормотание. Не знаю.

— А потом?

— Я спросила, можно ли мне войти, потому что поняла, что там кто-то есть — кто-то, кто наклонился над Беньямином и…

— И?

— Потом у меня ослабли ноги, перестали слушаться, я упала на пол и не могла двинуться. Лежала в коридоре на полу и смотрела, как Беньямина тащат из квартиры… Господи, его лицо, он был так напуган. Он звал меня, пытался до меня дотянуться. А я не могла пошевелиться.

Симоне сидела, уставившись перед собой.

— Еще что-нибудь помнишь?

— Что?

— Как он выглядел? Тот, кто пришел?

— Не знаю.

— Ты ничего не видела?

— Он странно двигался. Согнувшись, как будто у него что-то болит.

Кеннет сделал пометку и велел:

— Думай дальше.

— Пап, было темно.

— А Эрик? — спросил Кеннет. — Что делал Эрик?

— Спал.

— Спал?

Симоне кивнула.

— Он в последние годы принимал столько снотворного, — сказала она. — Спал в гостевой комнате и ничего не слышал.

Во взгляде Кеннета было столько презрения, что Симоне начала понимать, почему Эрик убрался из дому.

— Что за таблетки? — спросил Кеннет. — Как называются?

Симоне взяла отца за руку:

— Папа, Эрик тут ни при чем.

Он вырвал руку.

— Насилие над детьми почти всегда совершает кто-нибудь из членов семьи.

— Я знаю, но…

— А теперь посмотрим на факты, — спокойно перебил Кеннет. — У преступника отличные познания в медицине, а также доступ к лекарствам.

Симоне кивнула.

— Ты не видела, что Эрик спит в гостевой комнате?

— Дверь была закрыта.

— Но ты его не видела. Или видела? И ты не знаешь, принимал ли он снотворное вчера вечером.

Симоне была вынуждена признать, что не видела.

— Сиксан, я исхожу только из того, что мы знаем, — сказал отец. — А мы знаем, что ты не видела Эрика спящим. Может, он и спал в гостевой комнате, но мы об этом не знаем.

Кеннет поднялся, достал из буфета хлеб, из холодильника — сыр и колбасу. Сделал бутерброд с сыром и протянул Симоне.

Через несколько минут он кашлянул и спросил:

— Зачем Эрик открыл дверь Юсефу?

Симоне уставилась на отца:

— Что ты хочешь сказать?

— Если бы он так поступил, какая бы у него была на это причина?

— По-моему, это глупый разговор.

— Почему?

— Эрик любит Беньямина.

— Да, но, может быть, что-то пошло не так. Может, Эрик просто хотел поговорить с Юсефом, убедить его позвонить в полицию или…

— Папа, перестань, — попросила Симоне.

— Мы должны задавать себе такие вопросы, если хотим найти Беньямина.

Она кивнула с ощущением, будто лицо расползается на кусочки, а потом еле слышно произнесла:

— Может, Эрик подумал, что стучит кто-то другой.

— Кто?

— Мне кажется, у него было свидание с женщиной по имени Даниэлла, — сказала Симоне, стараясь не смотреть отцу в глаза.

Глава 25

Симоне проснулась в пять утра. Наверное, Кеннет разобрал постель и уложил ее спать. Со слабой надеждой она направилась в комнату Беньямина, но это чувство улетучилось, как только Симоне дошла до порога.

Комната была покинута.

Симоне не расплакалась, но подумала, что все теперь имеет привкус слез и тревоги — так капля молока делает прозрачную воду мутной. Она старалась упорядочить мысли, не смея думать о Беньямине, не позволяя себе провалиться в страх.

На кухне горел свет.

Кеннет постелил на стол бумажную скатерть. Возле раковины стояло полицейское радио. Из аппарата доносился журчащий шум. Кеннет недолго постоял с отсутствующим видом, потом потер подбородок.

— Хорошо, что ты немножко поспала.

Симоне покачала головой.

— Сиксан?

— Да, — буркнула она, подошла к крану, набрала в ладони воды и ополоснула лицо. Вытерлась кухонным полотенцем и увидела свое отражение в окне. На улице было еще темно, но уже ощущался рассвет с его серебряной сеткой, морозным ветром и декабрьскими сумерками.

Кеннет написал что-то на листе бумаги, отодвинул его в сторону и сделал пометку в большом блокноте на пружинах. Симоне села на стул напротив отца и попыталась сообразить, куда Юсеф мог увезти Беньямина, как он мог попасть в их квартиру и почему он забрал именно Беньямина, а не кого-то другого.

— Счастливый сын, — прошептала она.

— Что?

— Нет, я так…

Симоне вспомнила, что Беньямин по-еврейски — счастливый сын. Рахиль из Ветхого Завета была женой Иакова. Иаков четырнадцать лет работал, чтобы жениться на ней. Рахиль родила двух сыновей — Иосифа, того, что толковал сон фараона, и Беньямина,[12] счастливого сына.

Лицо Симоне исказилось от сдерживаемых рыданий. Не говоря ни слова, Кеннет потянулся к дочери и обнял ее за плечи:

— Мы найдем его.

Она кивнула.

— Я получил вот это как раз перед тем, как ты проснулась. — Кеннет постучал по лежащей на столе папке.

— Что это за бумаги?

— Ну ты знаешь, дом в Тумбе, где Юсеф Эк… Это рапорт об осмотре места преступления.

— Ты разве не на пенсии?

Кеннет улыбнулся и подтолкнул папку к дочери. Симоне открыла ее и прочитала подробный отчет об отпечатках пальцев, отпечатках ладоней, следах волочения тел, волосах, частицах кожи под ногтями, повреждениях на лезвии ножа, спинном мозге на домашних тапочках, крови на телевизоре, крови на круглой бумажной лампе, на половике, на занавесках. Из кармашка папки выскользнули фотографии. Симоне постаралась не смотреть, но мозг успел зафиксировать страшную комнату: обыденные предметы, книжные полки, подставка для стереоустановки — все залито черной кровью.