Эндрю Клейвен - Час зверя

Оливер сам не понимал, почему не сказал все это вслух. Очевидно, сработал мощный инстинкт самосохранения, почти что физиологический. В конце концов, речь идет о подружке Заха, и Оливер обязан защитить брата. Протест замер в нем, как увядали последние два года все стихи. Поднимались изнутри, рассыпались, растекались капельками росы. Что теперь? Детектив глядит на него, помаргивает. Непроницаемое лицо таит угрозу. Перкинса обнаружили на месте преступления, в том самом коттедже, рядом с окровавленным телом. Ему предъявят обвинение в убийстве. Потащат в суд. Его могут даже…

— Можете идти, — сказал Муллиген.

— Что вы сказали?

Кажется, Муллиген вздохнул. Во всяком случае, это прозвучало очень похоже на вздох. Запихнув руки в карманы военной куртки, он повернулся и отошел от Оливера, направился к окну. Окунулся в пропылившийся солнечный луч.

— Я могу идти? — переспросил Перкинс.

— Вот именно. Вы ни в чем не виноваты. — Муллиген обращался к закрытому грязным окном небу над 10-й улицей. — К тому времени, как вы пришли, девушка пролежала там уже несколько часов. Кроме того, я провел допрос и убедился в вашей непричастности. Хотя ФБР может посмотреть на это иначе.

Перкинс подавил желание сорваться со стула и бежать.

— Вы ведь рассчитываете, что я приведу вас к Заху? — намекнул он.

Муллиген по-прежнему глядел в окно.

— Думаю, вам удастся его найти. Или он сам придет к вам.

— Значит, вы пойдете за мной по пятам?

— Нет. — Детектив покачал головой. — Вы приведете его ко мне. Вы обязаны сдать его.

— В самом деле?

— Да. — Муллиген с трудом выдавил из себя единственный слог, быстро оглянулся на Перкинса и вновь устало повернулся к окну. — Девушка обратилась ко мне за помощью, а в результате ей отрезали голову и сунули в унитаз, — монотонно продолжал он, — в унитаз, будто это кусок дерьма, а не девушка, не человек.

Муллиген сосредоточился. Перкинс прикрыл глаза, чтобы не видеть, как глядят голубые фарфоровые глаза.

— Вы приведете ко мне брата, и, даю вам слово, я допрошу его так, что он расскажет мне все — все, что ему известно об убийстве.

Поэт невесело рассмеялся.

— С какой это стати я выдам Заха?

Муллиген вновь повернул голову и смерил Оливера долгим взглядом. Очки сверкали. Лицо оставалось неподвижным.

— Я до смерти напуган, по уши в дерьме и готов удариться в панику, — размеренно, произнес он, — но я и вполовину не так напуган, не так глубоко увяз в дерьме и не настолько поддаюсь панике, как Федеральное, мать их, бюро расследований. Теперь ясно? Если они схватят вашего брата прежде, чем он попадет ко мне, они пристрелят его на месте и объявят дело закрытым. Они убьют его сразу же, Перкинс. Я это знаю. Если фэбээровцы первыми доберутся до него, твой брат — покойник.

Телефон на столе продолжал звонить.

«Совсем скверно», — подумала Нэнси.

Доктор Шенфельд, скорчившись, лежал на полу у ее ног. Кровь все еще бьет толчками из разбитого носа, пятнает усы, маленькой струйкой стекает в рот. Нэнси уставилась на врача.

«Бип! Бип!» — верещит телефон. В такт ему верещит голосок в голове Нэнси: «Кто это сделал? Что за человек способен на подобные дела? — визжит пронзительно, настойчиво, как телефонный звонок. — Какое чудовище творит такое, Нэнси?»

— Заткнись — не знаю — все так скверно — мне надо подумать!

Нэнси прижала ладони к ушам. Посмотрела вниз, на доктора Шенфельда. Телефон все звонит. Голосок в мозгах надрывается. Да и доктор Шенфельд тоже дает о себе знать. Теперь он принялся стонать:

— О-о-о!

Надо убираться отсюда.

«Какое чудовище…»

— Заткнись, заткнись! Все вопросы потом. Господи!

Нэнси в отчаянии оглядывалась по сторонам. Заперта, как в ловушке, в крохотной комнате. Зажата между столом, рабочим столиком, стульями. Входная дверь заперта. Куда двинуться? Свалившись на пол, доктор занял остаток свободного пространства. Твидовый пиджак лег на ступни Нэн.

— О-о-о! — стонет доктор. Пытается сплюнуть, сломанный зуб вывалился изо рта.

«Бил! Бип!»

— Господи! — шепчет Нэн.

Надо что-то делать. Нэнси перешагнула через тело врача. Пробралась в узкое пространство между ним и рабочим столиком. Теперь она чувствовала лодыжками пушистый затылок доктора. Легкие волоски щекочут ее кожу.

«Бип! Бип!»

«Что же ты за человек, Нэнси?»

— Заткнись! — шепчет она. Господи, она же не хотела стать шизофреничкой. Нэнси нагнулась над столом. Отбросила в сторону бумаги. Папка с ее именем. Нэнси Кинсед — заглавными буквами. Поверх букв расплылась кровь. Нэнси отшвырнула жалкие листки. Нужно найти оружие. Все, что подвернется под руку.

Орет-надрывается телефон.

Ручка с пером, которой писал доктор Шенфельд. Схватила, зажала в ладони. Воткнуть острие в горло.

— О-о-о!

«Какое чудовище…»

— Заткнись! — прошипела Нэн. Отбросила ручку.

Никакой пользы. Острым перышком никого не напугаешь. Выдвинула рывком ящик.

Нож для бумаги! Скорее, завладеть им! Легонький-легонький! Плоская рукоять. Медное лезвие.

Кресло, накрывшее врача, скатилось на пол.

— Иисусе! Помоги мне! — простонал доктор.

Нэнси резко обернулась, глянула вниз. Юный Томас Шенфельд перевернулся на спину, прижался бородатой щекой к ноге Нэн, плечом навалился ей на ногу. Затуманенные глаза взывают к ней. Кашлянул, выплюнул кровь.

— Помоги…

«Придется хорошенько его лягнуть, — подумала Нэн. — Чтоб уж наверняка вырубился».

И снова оглушительный звонок телефона. Нэн выдернула ногу. Оперлась на стул, переступила через доктора. Добралась до двери. Одна рука на замке двери, в другой зажат нож для бумаг. Лезвие лежит на запястье, рукоять ушла в ладонь. Приоткрыла дверь, осторожно выглянула в щелочку.

Холл пуст. За ним видно начало узкого коридора. Поникшие пациенты на пластиковых стульях. Три медсестры в дальнем конце коридора. И полисмен — Нэн не могла разглядеть его от двери, но помнила: он стоит у входа с металлоискателем.

— Кто-нибудь, помогите, — тихо звал доктор Шенфельд. Нэнси слышала, как он возится на полу, позади.

— Дерьмо!

Нужно привлечь чье-то внимание, и как можно скорее. Нэнси лихорадочно вглядывалась в маленькую стайку медсестер.

И тут распахнулась одна из дверей внутри холла, какая-то фигура, пятясь, выбирается оттуда. Спина — точно выбеленная каменная стена.

Миссис Андерсон, разумеется.

— Все в порядке, доктор, — сказала она кому-то, — сейчас принесу.

Широкоплечая негритянка вышла в холл, захлопнув за собой дверь.

— Миссис Андерсон, — шепотом окликнула ее Нэн.

Нянечка не услышала. Повернула прочь. Уже уходит, направляется в другой конец холла, Нэнси беспомощно наблюдала за ней: широкий взмах слоноподобных ног, энергичные движения черных сарделек-рук.

— Миссис Андерсон!

Нянечка приостановилась.

Телефон в кабинете вновь зазвонил.

— Господи! — послышался с пола голос врача. Похоже, он приходит в себя.

Миссис Андерсон удивленно оглянулась через плечо. Что, в самом деле кто-то звал? Ага: заметила Нэнси. Широкое коричневое лицо застыло, глазки прищурились.

— Миссис Андерсон! Скорей! — Дернув головой, Нэнси указала на кабинет у себя за спиной. — Доктор Шенфельд! Пожалуйста, поторопитесь!

Миссис Андерсон не раздумывая кинулась к ней, промчалась через холл, словно паровоз, размахивая толстыми, как ляжки, руками. Через секунду она уже уперлась грудью в Нэн. Монументальное лицо заслонило свет.

— Что случилось, дорогуша? Что тут у нас происходит?

— Я не знаю. Доктор Шенфельд…

Словно услышав ее, доктор громко застонал:

— Господи, кто-нибудь…

Нэнси отскочила, освобождая путь, и миссис Андерсон ворвалась в кабинет. Увидев распростертого на полу доктора, она замерла. Стояла, неподвижная, как гора, и глядела вниз, на него.

Позади нее Нэнси осторожно прикрыла дверь.

Взвыл телефон. Миссис Андерсон опустилась на колени возле доктора Шенфельда.

Нэнси зашла ей за спину, ухватила в пригоршню пучок черных волос.

— Ой! — тихо произнесла миссис Андерсон.

Нэнси запрокинула голову негритянки и прижала острие ножа к ее горлу.

— Могу проткнуть тебе глотку. Не дури. — Даже самой странно слышать, как полудетский дрожащий голосок выговаривает эти слова.

— Помогите! — Доктор снова перекатился на бок. Приподнял голову. Попытался выбраться из лужи собственной крови.

Миссис Андерсон с запрокинутой назад головой. Глаза уставились в потолок. Рот приоткрылся. Нэнси почувствовала, как жесткие, покрытые лаком волосы чуть подергиваются у нее в кулаке. Няня пыталась кивнуть, принимая ее ультиматум.