Ник Гоуинг - Петля
Марченко подал знак обоим покинуть кабинет. Но Поляков задержался. Он видел в ресторане, как работал Барсук. Лейтенант казался психопатом, и перспектива постоянно работать с ним не улыбалась Олегу Ивановичу.
— Ты сказал Барсуку, что я присоединился к организации на самом высоком уровне, Виктор Петрович. Я полагаю, что «высший уровень» означает быть рядом с тобой. Я правильно понял?
Марченко не понравилось, что «новобранец» диктует свои условия. Но своего неудовольствия не проявил.
— Я именно это и имею в виду, Олег Иванович. И это означает, что ты в организации будешь вторым номером. Если угодно — моим заместителем.
Это решение устраивало Полякова. Но внезапное возвышение только усилило его озабоченность в отношении Барсука и того бандитского мира, к которому теперь полковник примкнул так неожиданно для себя. Однако серьезный разговор он будет вести, лишь ознакомившись с обстановкой, с людьми.
В темном коридоре Полякова мгновенно замутило от запаха формальдегида, но он пересилил себя.
Барсук ждал нового начальника. Он посмотрел на часы и повернулся к полковнику.
— Если не возражаете, я хотел бы назначить нашу встречу через час.
— Встречу? Какую? С какой целью? — Поляков хотел все знать заранее.
— Я получил приказ от товарища генерала, вы должны сами решить, что будете делать.
Поляков на мгновение закрыл глаза. Был час пополуночи. Он очень устал, и ему не хотелось вступать в споры с Барсуком. Он вспоминал о недоеденных в ресторане блюдах. И вдруг затосковал по Наташе, захотел быть с ней, хоть в кабаке, хоть на улице, хоть в постели. Вместо этого ему предстояло утешиться жестянкой бобов, куском черствого хлеба и оставшимися в банке солеными грибами из буфета для сотрудников морга.
Глава 20
У подъезда патологоанатомического отделения — так официально именовался морг — стоял с включенным мотором джип. Шофер спал, и струя выхлопного газа сгущалась в дымное облако при температуре воздуха, доходившей до минус двадцати. Барсук открыл заднюю дверцу, предложил Полякову войти и сам сел рядом.
— Мы отправляемся на запад, товарищ.
Барсук отдал приказ шоферу. Говорок его явно свидетельствовал о деревенском происхождении лейтенанта.
— Поезжай по Краснопресненской, затем мимо Белого дома и через мост на Кутузовский. Дополнительные инструкции получишь, когда подъедем ближе к месту назначения.
«ГАЗ» пробуксовывал на льду и смерзшемся снегу. Только когда машина выехала на пустынную, мощенную булыжником улицу 1905 года и пересекла трамвайную колею, Поляков, оглядев местность, смог определить, где находился морг номер 39. Они проезжали через обычное городское смешение мрачных фабрик и уныло однообразных жилых кварталов к западу от центра Москвы, километрах в трех от Садового кольца и примерно в пяти от Кремля.
Столица замерла. Джип продолжал пробираться по грязному шоссе и затем по широкому бульвару.
— Сколько человек вы убили за время своей службы, товарищ полковник? — Барсук пробудил Полякова от дремоты. Вопрос застиг его врасплох и прозвучал бестактно.
— Сколько? Надо подумать. В общем-то много, их следовало бы выстроить в алфавитном порядке, — пошутил Поляков. Он потер глаза и проморгался. — Тридцать, может быть, сорок.
Барсук что-то промычал в ответ. Такое скромное число не произвело на него впечатления.
Поляков подумал, что убийства — главная цель жизни Барсука. Даже у старого профессионального террориста, каким был Поляков, не отмечалось такой патологической любви к оружию, как у лейтенанта.
Джип мчался на запад. Шофер был уверен, что липовые спецэмблемы на бортах машины позволят проскочить мимо всевластных постов ГАИ, которые были больше заинтересованы в том, чтобы штрафовать водителей и выколачивать из них доллары или на худой конец рублишки, чем следить за соблюдением правил дорожного движения.
— Когда подъедем к внешней кольцевой трассе, двигай дальше, — сказал Барсук шоферу.
К часу тридцати после Кутузовского проспекта и улицы маршала Гречко началось Можайское шоссе. Вместо темных в ночи жилых кварталов Кунцева потянулись глухие сейчас березовые леса. Они шли вдоль дороги до самого Минска.
Мотор взревел, когда тяжелый армейский башмак шофера нажал до самого отказа на акселератор. Стрелка на спидометре остановилась на цифре 80. Несмотря на нетерпеливое посматривание лейтенанта на часы, джип больше не мог сейчас выдать. Мотор был рассчитан на потребности армии, на поездки по пересеченной сельской местности, а не по гладкому асфальтовому шоссе, начинавшемуся в Москве и завершавшемуся через 1800 километров у границы с Польшей.
В час пятьдесят пять Барсук приказал замедлить ход. Они находились в пятидесяти километрах от Москвы, вдалеке от окончания взлетной дорожки Внуковского аэропорта. Лишь несколько огоньков, горящих в окнах крестьянских домов и немногочисленных под Москвой избушек, служили для них ориентирами. Миновали большой голубой транспарант, оповещавший, что впереди город Голицыно. Затем проехали мимо закрытой бензоколонки. Через несколько сотен метров Барсук велел повернуть в обратном направлении, и они подъехали к колонне грузовиков, стоявших с включенными моторами и горящими фарами.
— Это одно из важнейших мероприятий, проводимых «Братством», полковник, — проинформировал Барсук. — Мы хотим наполнить прилавки продуктами, но по нашей цене, а не по абсурдно низким государственным.
Полякову нравилось, что его снова называют полковником, но ему было чем-то неприятно присутствие этого непредсказуемого Барсука. Оба вышли на плотно спрессованный лед, сверкавший в свете автомобильных фар. Через несколько шагов их остановили двое боевиков в маскировочной форме, с лицами, закутанными в башлыки, с висящими на груди и готовыми к действию автоматами. Ослепленные светом передних фар джипа, боевики не узнали своего лейтенанта.
— «Братство», — раздраженно пробормотал Барсук.
Их тотчас пропустили.
Неподалеку на шоссе стояли еще двое вооруженных людей, одетых в плотную зимнюю форму, какую носят сотрудники ГАИ. Каждый держал белый регулировочный жезл. Они похлопывали ими по груди, чтобы хоть немного согреться.
Через определенные промежутки подъезжал очередной грузовик, направлявшийся на восток, в сторону Москвы. Каждый выполнял задание по доставке продовольствия из пригородных совхозов к государственным магазинам столицы. Люди из «Братства» поступали со всеми одинаково — будь то четырехскатный «ЗИЛ» или же сорокатонный, с десятью колесами, гигант для перевозки сельскохозяйственных грузов. Каждого останавливали и направляли на близлежащую парковочную зону. Там водителям вручали толстые пачки банкнот, и крестьяне перегружали содержимое своих машин в кузова автомобилей Марченко.
— Это, конечно, бандитизм и воровство, — признался Барсук Полякову, — но доходы хорошие, и поэтому мы не брезгуем. В деревнях крестьяне воруют коров и лошадей и продают их на мясо. Здесь мы это мясо воруем у тех, кто пытается нажиться на нем в Москве. И что здесь плохого? Как видите, мы делаем здесь то, что не под силу государству. Организуем нормальное распределение продовольствия и доходов и получаем при этом хорошую прибыль.
Поляков всегда полагал, что Марченко и его Управление в КГБ стремились покончить с высокоорганизованной криминальной системой. До нынешней ночи, по крайней мере. Только теперь, в этот зверский мороз на лесной поляне близ столицы, Олегу Ивановичу стало ясно, почему возглавляемое Марченко отделение по борьбе с преступностью оказалось столь малоэффективно в выявлении воровства и причин исчезновения больших партий продовольствия. Утверждения генерала о существовании банд, к которым «невозможно подступиться», и «проблем столь сложных, что нельзя быстро добиться ощутимых результатов», служили только ширмой для прикрытия преступной деятельности «Братства». И ни один начальник с Лубянки не спорил вслух, вдруг и в самом деле Марченко виднее, фактов против него нет, излагает убедительно; попробуй возражать — тебя же и обвинят в клевете и склоке. Можно было также предположить, что Марченко купил тех высших чинов в Центре, которые могли бы доставить ему неприятности.
Барсук болтался среди грузовиков, окутанных выхлопными газами, как деловитый мастер, и не был сейчас похож на боевика из состава «Черных беретов», скорее смахивал на диспетчера.
— Все стараются не замечать нашей деятельности, товарищ полковник, ведь закон против нас бессилен, и еще потому, что слишком опасно соваться в наши дела. Кто в наши дни уважает закон? Россия? Другие новые республики, появившиеся рядом с нами? Единственно существенное и четко организованное занятие сейчас — бандитизм.
Барсук похлопывал руками в кожаных перчатках с чувством самодовольства. Он и Поляков быстро обходили запруженную двумя дюжинами грузовиков парковочную площадку.
