Джанрико Карофильо - Прошлое — чужая земля
«В чем дело», — должен возмутиться я. Если всплывет слово «кокаин», скажу, что знать ничего не знаю. Мой друг Франческо попросил его подвезти — у него была назначена встреча в этом районе. Я подвез и все. Что происходит? Что им от меня нужно? Мой голос звучит твердо, но к горлу подступают слезы.
Двери лифта медленно открылись, и появился Франческо с рюкзаком на плече. Пока он быстро шагал к машине, я снова затаил дыхание.
— Готово, — бросил он, садясь в машину. Я завел мотор, мы выехали из гаража, я опустил стекло и нажал на кнопку, чтобы открыть ворота. Мы выруливали на улицу, когда Франческо потянул меня за рукав. Я повернулся и увидел открытый рюкзак, полный денег. Битком набитый деньгами рюкзак. Я еще не знал, сколько там было, но мог точно сказать, что никогда в жизни не видел столько денег. Мне захотелось засмеяться и обнять Франческо. Это оказалось так чертовски легко, а все мои сомнения и страхи показались мне просто абсурдными. Да и потом, мы не сделали ничего плохого. Если этот тип, кто бы он ни был, хочет вкачать в себя килограмм кокаина, это его личное дело. Меня охватила эйфория. Надо провернуть с десяток таких делишек, думал я, отложить приличную сумму и тогда завязать. Эта мысль мне понравилась. Теперь у меня появились планы на будущее. В жизни замаячил смысл, и это утешило меня и смело прочь остатки чувства вины. Проект вроде последней сигареты Дзено.[13] С некоторыми поправками. Разумеется, я совершенно забыл о своих намерениях раззнакомиться с Франческо. Вновь взяться за учебники, вести нормальную жизнь, и так далее и тому подобное. Теперь я мечтал о том, как заработать кучу бабок, никому не причиняя вреда. Мы же не грабили банки. И не собирались заниматься этим всю жизнь. «Десяток подобных операций, — твердил я себе как помешанный, — и можно будет думать о будущем». Никаких проблем. Я мог бы и дом себе купить. Я бы наврал своим, что выиграл в лото или еще что-нибудь. Кто знает, сколько там точно денег, в этом рюкзаке. Мне на все было наплевать, кроме этих денег. Я хотел дотронуться до них, запустить в них руки. Я был нормальным парнем двадцати двух лет.
Мы поехали к Франческо домой и разделили деньги. Девяносто миллионов. Девяносто пачек банкнот. Девяносто фантастических пачек денег.
Франческо отсчитал свою долю и отложил ее в сторону, а мою протянул мне в рюкзаке.
— Смотри, не вздумай нести их в банк, — предупредил он.
— А что мы будем с ними делать? — спросил я в надежде услышать от него новое предложение. Меня распирало желание во что-нибудь их вложить.
— Что захотим, то и сделаем. Главное, не бросаться в глаза и не оставлять следов. Можешь положить в банк миллиона два. Через пару месяцев добавишь к ним столько же. Только не вноси на счет все сразу, потому что неизбежно возникнет вопрос, откуда у тебя столько денег.
Эту неприятную мысль я тут же отогнал прочь. Я взял рюкзак, аккуратно закрыл его и надел, но не на спину, а на грудь. Еще я прикинул, что, если понесу вот так, никто не сможет его у меня украсть. Я попрощался с Франческо — он не ответил мне — и ушел. Я шел по улице, не снимая рук с грубой ткани рюкзака, и, не в силах сдержаться, то и дело переходил на бег.
Дома, как я и надеялся, никого не было. Вдоволь натешившись их оглаживанием и перекладыванием, даже понюхав, я спрятал деньги в коробку со старыми комиксами про Текса и Человека-паука. Странно смотрелись эти толстые пачки среди детских журналов. Пачки денег вперемежку с несбывшимися фантазиями. Пачки денег вперемежку с обломками моего детства.
Эта картина меня отрезвила. Я отвернулся и решил заняться чем-нибудь другим.
Вставил в магнитофон свою любимую кассету и после нескольких попыток нашел песню «Born to run».[14] Нажал «Play» и растянулся на кровати под первые удары барабанов.
The highway’s jammed with broken heroesOn a last chance power driveEverybody’s out on the run tonightBut there’s no place left to hide[15]
Глава 3
Последовали недели, лишенные смысла. У меня в памяти от них остался черно-белый фильм с тоскливыми общими планами, снятый на трясущуюся камеру с запотевшим объективом.
Что делать с деньгами я, естественно, не знал. У меня их появилось гораздо больше, чем я мог потратить. Я постоянно менял тайник, опасаясь, что на них наткнется мать или женщина, которая дважды в неделю приходила к нам убираться.
Франческо после продажи кокаина и дележа денег пропал. Растворился в воздухе. Я не мог застать его дома, а сам он мне не звонил. Несколько раз я заходил в бар, где мы частенько встречались и сидели просто так, убивая время за разговором. Я надеялся, что он объявится хоть там, но он как в воду канул.
Я не знал, чем заняться. Слонялся по дому, выходил на улицу и шатался по городу. Мне не давало покоя чувство неудовлетворенности и беспокойство, похожее на легкую лихорадку — только треплющую не тело, а душу. Иногда я садился в машину и ехал кататься по автостраде. Я разгонялся километров до двухсот. На прямых участках дороги я несся, вообще не касаясь тормоза, и притормаживал — слегка — только на поворотах. Обходил шедшие впереди машины справа и на безумной, смертельно опасной скорости влетал на территорию придорожных забегаловок.
А то вдруг срывался к морю, выбрав какую-нибудь второстепенную дорогу. Каждый раз мне удавалось найти новый пляж. Я купался, затем растягивался на полотенце, надеясь вздремнуть под теплым сентябрьским солнцем. Но заснуть не мог. Через десять минут я начинал нервничать и скоро, вне себя от беспокойства, вскакивал, одевался и шел к машине.
Затем лето кончилось, а вместе с ним и мои странные прогулки.
Однажды утром я попробовал позвонить Марии. Ответил мужчина с типично местным выговором. Его голос был хриплым, а тон хамоватым. Я бросил трубку, надеясь, что номер не успел определиться. Несколько дней спустя я сделал еще одну попытку, и на сей раз трубку взяла женщина. Я ее не узнал.
— Мария?
— Кто это?
Я отключился и больше никогда не звонил.
Перед родителями я перестал притворяться, будто занимаюсь, и проплывал мимо них как привидение. Я видел, что они страдают, — в первую очередь из-за того, что не понимают, что происходит. Они ничего не говорили мне. В их молчании не осталось агрессии, одна только тихая, едва заметная растерянность. Они сдались, признали свое поражение — невыносимое для меня чувство.
Я действительно не мог смотреть им в глаза, отводил взгляд, заполнял пустоту музыкой, прятался в своей комнате или уходил бродить по городу.
Я даже читать не мог. Открывал книгу, пробегал несколько страниц и ловил себя на том, что не могу следить за содержанием. Тогда я ее откладывал и никогда больше не брал в руки. Несколько дней спустя я начинал другую книгу, но с ней происходило то же самое, еще быстрей, чем с предыдущей. Скоро я бросил и пытаться.
У меня получалось читать только газеты. Потому что можно перескакивать со страницы на страницу в каком угодно порядке, не вникать в смысл прочитанного и не заставлять себя сконцентрироваться.
Во мне проснулся болезненный интерес к криминальной хронике. Скажем так, профессиональный интерес. Я читал об арестах и процессах над распространителями наркотиков. С той же злобной радостью, с какой некоторые старики, облегченно вздыхая, проглядывают чужие некрологи: опять пронесло.
Узнав, какой срок схлопотал один обвиняемый за продажу грамма кокаина, я подсчитал, чем рисковал — и чего избежал — за продажу килограмма. По телу пробежали мурашки страха и удовольствия одновременно. То же самое испытывает человек, завернувшийся в теплое одеяло, когда на улице холодно и льет дождь.
Однажды я прочел, что в подпольном игорном доме в районе квартала Либерта произошла драка с поножовщиной. Я с нетерпением стал проглядывать имена участников, предчувствуя, хуже того, будучи почти уверенным, что в схватке участвовал Франческо. Но мое предчувствие в очередной раз меня обмануло. И все равно, от этой заметки на душе у меня остался противный, хотя и трудно определимый, осадок. Каким-то образом вся эта история касалась Франческо, меня и всего, что уже случилось или еще случится.
Ничего хорошего это не обещало.
Регулярно мне попадались тревожные статьи о серии изнасилований, вот уже несколько месяцев повторяющихся в Бари. Следствие считало, что действует один и тот же маньяк. Полиция призывала женщин не ходить по ночам без сопровождения и просила население о содействии.
Я равнодушно и почти не вникая в смысл пробегал страницу за страницей. Только иногда какая-нибудь новость пробуждала меня от тупого оцепенения, в котором я все это время пребывал.
Одна из них отпечаталась у меня в памяти.
Та, в которой говорилось о смерти Ширеа — свободного защитника национальной футбольной команды. Чемпиона мира тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Чемпионат проходил в Испании. Мне было пятнадцать, когда невероятный и неповторимый прорыв превратил заурядную команду в сильнейшую в мире. Их никто не смог остановить: ни Аргентина, ни Бразилия, ни Польша, ни Германия. Как будто ее величество Судьба встала на их сторону. На нашу сторону. Даже сейчас это кажется мне невероятным и потрясающим.
