Ник Тошес - Рукой Данте
И глава, в которой дано имя Зевса — по сумме греческих букв c'hi, xi и потерянной дигаммы, — тоже имеет порядковый номер тринадцать.
Продолжая говорить, старик медленно поворачивал тупой конец стило над тонким язычком огня. Он сравнил троекратное провозглашение alpha и omega с trishagion, услышанным Исайей, — «Свят, Свят, Свят», — ставшим частью христианской литургии. Он напомнил, что христиане трижды осеняют себя треугольным знаком креста. Когда плоский конец стило нагрелся, старик разгладил поверхность дощечки, стерев все предыдущие знаки и одновременно сообщив, что имя первого человека, Адама, тоже состоит из трех букв. После этого он начертал три значка — םדא — и пояснил:
— Adamo. έ il nome del nostra padre.
— Адам — это имя нашего отца.
Далее еврей рассказал, что три буквы имени являются буквами имен Адама — aleph, Давида — daleth и Мессии — mem и что душа первого перешла в душу второго, а затем третьего, что mem — это тринадцатая буква еврейского алфавита, что тринадцать опять же — это совершенная триада и высшая божественность и вечность декады, также образующей треугольник, что в герметической каббале третий из сефиротов содержит корни древа Всего и что эта сефира и есть сфера матери Всего сущего.
И оно, это слово — πάντων, — является последним словом странной книги Откровения. Потому что omega означает не только конец, но и «великое „О“», противопоставляемое не столько alpha, сколько omicron, маленькому «о»: это тоже omega. О, Magnus, великий круг, включающий в себя все и не имеющий конца.
— А тот, кого вы называете самым ложным из имен и чье истинное имя Yeshua, — старик начертал — צושי, — тот, кого вы почитаете, не обращаясь к нему по его истинному имени — его sermo in monte, как выразил это ваш святой Августин, — он и есть еще большая тайна трех, чем извергнутая γνωμολογια. — Поэт насторожился, распознав звучание и значение латинских gnome и logos, первое из которых, идентичное lingua volgare, означало афоризм, а второе имело несколько презрительный оттенок и означало что-то вроде небылицы. Но старик не остановился и не дал гостю времени на обдумывание. — Которую ваш Августин в своей «De Sermone» назвал высшим и совершенным образцом христианской жизни.
Последовавшее дальше объяснение совсем запутало поэта. Старик говорил о латинском gnome, о латинском gnosco, о латинском gnomon, этом роковом указателе солнечных часов, отравленной стреле в сердце всех его размышлений о лживости времени, отравленной стреле в сердце всех глупых человеческих попыток навязать свой несведущий разум безвременной бесконечности. Сводя эту троицу воедино — gno, знать, — еврей сделал вывод о тщетности самих усилий к постижению истины.
— Она, «De Sermone», представляет собой расчетливое сочинение из частей: вступления, изложения via vitae aeternae и рассуждения.
Первая из них посвящена десяти блаженствам и основывается на древнегреческой и еврейской поэзии. И снова наша десятка, высшая божественность и вечность декады также образующая треугольник. Вторая часть сама состоит из трех частей: толкование Торы, культовые предписания и сентенция. Третья часть складывается из трех проповедей, на протяжении которых еврей, называемый Иешуа, утверждает себя как учитель Торы.
И вот тот, которого вы называете ложным именем, чье настоящее имя Иешуа, тот, кого вы почитаете, не обращаясь к нему по истинному имени, он, как считается, сделался пастырем в тридцать лет, учил в течение трех лет и умер в возрасте тридцати трех лет, претерпев трехчасовые муки, пронзенный тремя пиками, умер через три часа, на третьем часу после полудня, когда тьма окутала небо.
В ваших Евангелиях есть три разные версии его последних слов на кресте. Те, кого вы называете Маттео и Марко, вкладывают в уста вашего еврея первые слова двадцать второго псалма, но мешая при этом иврит и арамейский: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?»
Такого рода аллюзия есть риторический прием, используемый раввинами и называющийся ramez. Ваш Маттео вместо слов «Боже мой» употребляет термин Или, как и в псалме. Ваш Марко выбирает Элои, более классический библейский термин, или, возможно, арамейскую форму, Элой. Оба термина производные от Эл, самого древнего имени Всемогущего. Стило по табличке:
— Это 'el обозначает Всевышний, и именно 'el придает теофорический элемент названию народа Израиля, дарованное Иакову в Книге Бытия: Yisra'el.
Через некогда выразительные латинские указательные местоимения, ilium, ille, ilia, это 'el эхом отзывается в языках Европы: il и la в итальянском, el и la в испанском, le и la во французском.
В близком ивриту арабском наше древнее Эл стало их Ал, а Ал превратилось в Аллах, как Эл превратилось в Эли и Элои.
Стило по табличке:
— Все в Эл, все в Ал: наша lamed, их lam, — продолжал старик, указывая стило на нарисованную lamed и переводя его на одну lam, потом на другую, в середине слова Аллах.
Lamed — буква величия, возвышающаяся над другими и занимающая положение в центре алфавита. Она имеет цифровое значение тридцати и, понимаемая как конфигурация элементов caph, со значением двадцать, и vau, со значением шесть, имеет гематрию двадцати шести. Идентичную гематрии Тетраграмматона — yod, heth, vau, heth, — который представляет непроизнесенное имя Бога. Таким образом, мы имеем дело с удвоением, свертыванием, сокрытием и засекречиванием великого числа тринадцать, совершенной триады и высшей божественности и вечности декады, так же образующей треугольник. И как тринадцать есть совершенная триада и высшая божественность и вечность декады, также образующей треугольник, так и тридцать, цифровое значение lamed, есть совершенная триада, умноженная на высшую божественность и вечность декады, тоже образующей треугольник.
Lam тоже буква величия, и у арабов она обладает цифровым значением тридцати, как lambda у греков, lamda в языке ваших евангелий. И в первых строфах Корана она встречается тринадцать раз.
Все эти священные имена, Эли, Элои и Аллах, рождены сходным образом из трех букв — aleph-lamed-yod в иврите; alif-lam-ha в арабском, — и в сердцевине каждого из этих слов лежит буква мириада троиц.
— Как говорит hadeeth Абу-Хурайрах, у Аллаха девяносто девять имен: три умноженное на тридцать три. Он, этот Абу-Хурайрах, жил в одно время с вашим евреем, который, как вы полагаете, был распят на кресте в возрасте тридцати трех лет, призвав на последнем издыхании, как пишут ваши Маттео и Марко того, чье имя Эли или Элои, Бога мириада троиц.
Здесь старик остановился, уставился в большие, темные глаза поэта и улыбнулся, как улыбается своей жертве вор. Вором он и был, вором, укравшим невинность.
— Скажи мне первые слова Библии.
Поэт уставился в большие, темные глаза старика и улыбнулся, как улыбаются жулику, обман которого раскрылся. Первые слова Библии известны всем, каждому ученику и каждому набожному, пусть и неграмотному крестьянину: «В начале сотворил Бог небо и землю». Краеугольный камень всего рассказа о Творце. Он произнес эти слова на своем родном языке: «In principio Dio creo il cielo e la terra». Затем, как бы в подтверждение, повторил их на латыни: «In principio creavit Deus caelum et terram».
Еврей расплылся в улыбке.
— Ничего другого я и не ожидал. Даже среди тех, кто способен прочесть слова иврита так, как они были написаны, большинство упорно не замечают или не хотят произносить то, что видят в первых словах Книги Бытия.
Поэт уже не улыбался, а старик развеселился еще больше.
— Видишь ли, в иврите существительное мужского рода во множественном числе отличается от существительного в единственном числе окончанием — im, буквами yod и mem soffit. В первой строчке Книги Бытия не говорится о том, что Элои сотворил небо и землю. В ней ясно утверждается, что небо и землю сотворили Элоим: не бог, а боги.
Он вывел слово Элоим.
Потом подчеркнул yod и mem soffit, служившие окончанием множественного числа.
И повторил:
— Не бог, но боги.
Затем из груды фолиантов старик извлек толстенный том Библии, написанной, по его словам, несколько веков назад в Тивериаде, на западном берегу Галилейского моря. Там, в Тивериаде, рассказал он, с незапамятных времен жили, работали и изучали древние писания величайшие хранители священной письменной традиции, massora. На протяжении многих поколений величайшими их этих хранителей каждого слова и каждой буквы истинной и древнейшей Библии были члены семьи бен Ашер. Именно писец из семьи бен Ашер и переписал книгу, которая лежала сейчас перед глазами поэта.
— Из-за того, что первая строка первой книги Библии была первой из написанных, ее никогда не писали иначе. Евреи не приняли ее, и на другие языки ее никогда не переводили истинно точно. Так что все мы, евреи и христиане, открывая книгу и заявляя о желании понять ее, отрицаем ее с первых же слов. Странно, что незнакомые с первой строкой Книги Бытия отваживаются браться за толкование Откровения.
