Лайонел Дэвидсон - Ночь святого Вацлава
Потом я услышал, как пробило одиннадцать, затем – четверть двенадцатого, вскоре громкоговорители смолкли, а поток покупателей иссяк. И я подумал, что пора смываться. Я нагнулся взглянуть на старикана. Крови вроде не было. «Наверно, он просто спит», – подумал я. Вернувшись к прилавку, я выглянул наружу. Толпа явно поредела. На углу Степанской, в нескольких ярдах отсюда, стояла на страже парочка эсэнбешников, этаких крепких, здоровых молодцов. Они останавливали каждого, кто туда сворачивал. Распахните плащ. Предъявите документы. «Ладно, – сказал я себе, – мне есть что вам предъявить». Я быстренько залез в карман полиэтиленовой куртки и нашел там бумажник старика, В паспорте значилось, что он Вацлав Борский, семидесяти четырех лет от роду, ростом 161 см. Родился в Кутна Хоре. Несовпадение в возрасте не слишком меня смутило. В общем-то, они особо не вникали в документы, просто проверяли их наличие. Поскольку знали, что у знаменитого шпиона Николаса Вистлера таковых не имеется.
Я отошел от прилавка и уже вышел было из боковой двери, как тут же влетел обратно, да с такой скоростью, какой в жизни не развивал. Мимо проходил эсэнбешник.
– Так рано закрываетесь? – грубо спросил он.
– Да нет, что вы! – ответил я.
– Сообрази-ка мне парочку, и для моего напарника тоже. Я отнесу ему туда.
– Сию минутку! – сказал я.
Он наблюдал, как я вожусь с сосисками. Я старался опускать голову, чтобы он не успел сравнить мое лицо со словесным портретом. Но он с вожделением смотрел на парки, и когда я ему их дал, тут же стал жадно набивать рот. Я решил, что надо бы что-то сказать, и проговорил неверным фальцетом;
– В чем там дело, товарищ? Что произошло?
– Да не берите в голову. Ловим врага народа.
– И что ж он такого натворил?
– Теперь уж мы с ним такое сотворим, когда поймаем! Это известный американский преступник, ловкий трюкач. Удрал, переодевшись в официанта.
– Желаю вам его изловить.
– За это не волнуйтесь, – сказал он и понес сосиски своему напарнику. Денег он не заплатил.
Я стоял и дрожал как осиновый лист. Потом опустился на ящик. Налил себе стакан минеральной воды. С утла ларек полностью просматривался. Теперь, когда толпа поредела, эти типы прекрасно могли меня видеть. Шансов выбраться не было вроде бы никаких. Улицы за несколько минут опустели, и я вдруг заметил, что трамваи уже перестали ходить. На город опустилось зловещее молчание. Потом раздался какой-то приглушенный грохот, и через несколько минут те два типа на углу повернулись и уставились на меня. Один из них направился в мою сторону.
Торопясь подняться, я чуть не рухнул с ящика.
– Вы что же, собрались тут ночевать, товарищ?
– Что? Я, наверно, задремал, – промямлил я. – Время закрывать, да?
– Ваши коллеги все разошлись. Нужно увезти отсюда эту колымагу. Скоро может начаться пере? стрелка.
Я вышел из боковой двери. Иллюминация внезапно погасла. Там и тут мелькали вспышки керосиновых жаровен, железные колеса тачек гремели по булыжной мостовой.
– Собирайтесь. В любую минуту появится инспектор. И для него надо расчистить улицу.
– Это мы мигом, – сказал я и пошел внутрь, соображая, с чего же, черт возьми, начать. Взялся за сковороду, потом сунулся за чем-то другим и чуть не забился в истерике. Улицу-то для инспектора мне никак не расчистить. Он обнаружит на ней Вацлава Борского, который в данный момент лежит под лотком и мерно похрапывает.
Второй полицейский тоже подключился и крикнул раздраженно:
– Ну, давай уже, давай! В чем загвоздка? Сейчас Смиртов явится. Помоги-ка ему там!
Я пулей вылетел из двери и заорал:
– Да что вы, не стоит, товарищи! Мне только нужно отойти на секунду, пожалуйста, покараульте ларек. А то я лопну! – и помчался, показывая, как сильно мне приспичило.
Не знаю, поверили ли они мне. Да и наплевать, поверили или не поверили. Я решил, что пока у них возникнет подозрение, пройдут минуты две-три, а потом и еще немножко – пока не сообразят окончательно. Итак, в моем распоряжении три минуты. Я, как гончая, помчался за угол Степанской. Улица оказалась длинной и безобразной. За углом в нескольких ярдах тускло мерцало огромное здание гостиницы. Но дальше все было черно, как в аду. Мои шаги гулко раздавались в тишине. Я остановился, сопя и всхлипывая, стянул с себя ботинки, и снова припустил бежать. В одних носках.
Тут должен быть узкий переулок или какой-нибудь проход, – думал я. Но ничего такого не было. Только высокие здания, сплошные стены. Я, наверно, взял не то направление. Задыхаясь и корчась от нестерпимой боли в животе, я, тяжело дыша, перешел на рысцу. Потом с другого конца улицы раздался один-единственный злобный окрик, и я снова понесся как ракета. И почти тут же грохнулся. Асфальт кончился, и я неуклюже растянулся на булыжниках.
Я потерял один ботинок, стал шарить по мокрым камням и наконец его отыскал Откуда-то шло тусклое мерцание. Было трудно понять откуда; секунду или две я пытался сориентироваться. Да, вроде я снова вышел к прежнему переулку. Озадаченный этим светом, я медленно побрел вперед. Что это – больница, полицейский участок или тупик? Вдруг я услышал эхо собственного дыхания и понял, что нахожусь под какими-то сводами. И замер, затаившись, пытаясь понять, куда попал. Видимо, это был проход под аркой. Из желоба, откуда-то снаружи, доносилось непрерывное журчание воды. Дождь прекратился. Была тихая темная ночь. У меня страшно саднило локоть. Видимо, поранил его, когда упал.
Внезапно рядом затарахтела машина и с ревом промчалась мимо. Послышались крики. Сейчас появится и вторая. Нет, тут оставаться нельзя! Либо нужно рискнуть и пойти дальше, даже если есть шанс упереться в тупик, либо надо искать другой переулок.
Я вошел в проход под аркой и через несколько шагов понял, что это за свет. Статуя. Мадонна, освещенная сверху маленькой керосиновой лампадкой. А у ее ног – вазон, в котором белеют цветы. Это был средневековый, вымощенный булыжникам внутренний дворик, скорее всего, не церковный. Вокруг – одни высокие безликие здания. Может быть, отсюда отходит еще какой-то переулок. Я в носках побежал по булыжнику и вдруг остановился как вкопанный.
Там кто-то был.
Где-то справа смеялась девушка. Я отступил к стене, сперва никого не заметив. А потом увидел их – силуэт, который вдруг раздвоился и снова слился воедино. Мужчина и девушка. Они стояли, тихо пересмеиваясь, в углу между двумя стенами. Рядом отдыхал брошенный велосипед. Снова смешок. И хриплый, умоляющий мужской голос:
– Ну почему? Говорила же, что согласна!
На этом я решил их оставить и, прижимаясь к стене, зашел за угол. Дворик был четырехугольный. Доски, пристройки. Наверно, задворки каких-то учреждений. Рядом часы пробили полдвенадцатого. И тут же отовсюду послышался бой часов.
От следующего угла отходил вымощенный булыжником проулок шириной не больше ярда. Куда он вел – неизвестно. Все тонуло в темноте. Мимо проехала еще одна машина. Потом пробежали люди. Размышлять не приходилось, и я быстренько нырнул в этот проулок, вытянутой рукой нащупывая путь. Стена шла вправо, влево, снова вправо. Если кто-нибудь пойдет за мной, мне конец.
И вдруг моя вытянутая рука наткнулась на гладкую стену. Все. Тупик. О господи! «Постой, – говорил я себе, – постой. Как же тупик? С какой стати – тупик? Ведет же куда-то этот проулок! А здесь – ни ворот, ни дверей». Я стал шарить вокруг, ощутил, что стена круто сворачивает влево почти под прямым углом и, всхлипывая от облегчения, помчался вперед. Послышался шум. Хлопали дверцы машин, раздавались какие-то окрики. Я был как чумной. Знал только, что в руки им не дамся. И побежал, но тут же, оступившись, покатился вниз по ступенькам и тяжело приземлился на задницу, придавив что-то живое. Оно заорало. Черт, кошка! Фыркнув и царапнув, она прыснула от меня, а потом в ярде отсюда лязгнула крышкой мусорного бачка. В ужасе от этого шума я присел на корточки, и тут же надо мной в окне зажегся свет. Оказалось, что за воротами, в конце проулка и по обе его стороны, тянется ограда. На сей раз это был настоящий тупик.
– Франти? – окликнул женский голос.
Я просто не в силах был шевельнуться, все никак не мог прийти в себя от падения и слепящего света. За воротами высилось несколько домов. Женщина вышла на балкон и, заслонив собою свет, рисовалась силуэтом.
– Франтишек? – повторила она. – Зря оставляешь велосипед на улице. Скоро опять пойдет дождь.
Я попытался врасти в тень. Она склонилась с узкого парапета, пытаясь меня разглядеть. К балкону вели ступеньки.
– Ты что, язык проглотил, что ли? Зря прячешься, ублюдок чертов! Я тебя все равно дождусь. Какие фокусы ты откалывал этой ночью, а?
А я никак не мог сообразить, что это за здания. Не жилые дома. И не склады. Массивные казенные постройки – много окон. Готическая арка.
– Ну и бес с тобой! И стой, как истукан, хоть всю ночь – на здоровье. А может, она тебя переночевать пустит, а? Или снова подкатишь к гимназисточке, а, гад? – зло крикнула она и, хлопнув дверью, ушла с балкона. «К гимназисточке… – подумал я. – Так может, это школа? А тут квартира экономки?» Я проверил ворота. Там была простая железная щеколда, которая с легкостью отодвинулась, но я туда не пошел. Это, наверно, выход на улицу, на широкую улицу. Инстинкт самосохранения подсказывал мне, что в этом узком проулке лучше не оставаться. Мысли у меня разбегались. Все ныло и болело, я был до смерти измучен и вдруг сообразил, что уже не меньше семи часов в бегах. Я нащупал позади себя ступеньки и, опустившись на них, обхватил голову руками и попытался сосредоточиться. Вокруг было тихо, только где-то далеко все еще слышался шум машин. Я понятия не имел, куда зашел, знал одно – оставаться здесь нельзя. Этот «ублюдок Франтишек» со своим великом может возникнуть в любую минуту. Но и идти обратно по проулку тоже нельзя – по той же самой причине. Значит, не остается ничего, кроме ворот. Я встал, толкнул их и вошел. Просторный четырехугольник – несколько зданий. Оставив их слева, я заметил высокую стену, пошел вдоль нее и через несколько сотен ярдов очутился перед каким-то строением. Тупик.
