А. Й. Казински - Последний праведник
— А это, получается, та самая женщина с детьми? — спросила Ханна, поднимая фотографию.
— Наверное, — сказал Нильс, глядя на красивую женщину с двумя детьми, младший из которых вовсе не был младенцем. — Наверное, фотография сделана через пару лет после теракта.
— Вы думаете о том же, о чем и я? — Нильсу показалось, что Ханна улыбнулась.
— Да, — ответил он. — Тем молодым человеком в театре был Жирков. Это он спас женщину и детей.
— Как он тогда попал в тюрьму? Он ведь герой.
Нильс задумался. Наступила долгая пауза. Ханна поднялась и подошла к карте, на которой булавки покрывали мир явно случайным узором.
— Может быть, то, что он пережил в театре, заставило его критиковать российскую систему? — Нильс снова рассуждал вслух. — Поэтому «Мемориал» им и интересовался.
— Вы хотите сказать, что он попал в тюрьму как правозащитник?
— Не исключено.
— Но кто тогда его убил?
Нильс держал в руках следующую страницу.
— Это похоже на статью из какой-то интернет-газеты, может быть, ее издает «Мемориал».
«Убийца Владимира Жиркова до сих пор официально не найден, но для известного шахматиста и политика Гарри Каспарова никаких загадок здесь нет: по его мнению, Жиркова убил Владимир Путин. Однако сокамерник Жиркова, Игорь Дасаев, который обнаружил тело, выдвигает собственную версию: On the night before the murder of Vladimir Zjirkov I saw a man — the shadow of a man — standing right next to the sleeping Zjirkov. I donʼt know how he got into the cell and I donʼt know what he was doing. But Iʼm pretty sure he has something to do with Zjirkovʼs death. It was very scary. Like in a horror movie.[56]
— По-моему, вы отлично говорите по-английски.
Нильс расплылся в улыбке.
— Но как кто-то посторонний мог пробраться в камеру? Бутырская тюрьма очень тщательно охраняется. Это звучит не очень правдоподобно.
— Там есть что-то о рисунке на спине?
— Я ничего не вижу, нет.
30
Центральный Копенгаген
Священник сидел у себя в кабинете. Абдул Хади прекрасно видел его со своего наблюдательного пункта на скамейке в саду, куда выходили окна церкви. У самой церкви находился детский сад. Полный детей и воспитателей. Почему же его толстый двоюродный брат ни словом об этом не упомянул? Не то чтобы это что-то изменило, конечно, план продуман и готов. Жаль только, не удастся церковь взорвать. Как бы отлично смотрелось: выходящий на пешеходную улицу церковный фасад, разнесенный в пыль. Фотографии выбитых витрин магазинов, разрушенной церкви и разорванного на клочки священника в рекордное время обошли бы весь мир. Копенгаген был бы нанесен на новую карту мира, на карту, где отмечаются все новые и новые победы. Все движется в правильном направлении. Западный декаданс вот-вот разрушит Запад изнутри. Все их жизни, основанные на угнетении других, на нездоровом сексуальном любовании детьми. Стоит лишь посмотреть на все эти манекены в любой витрине — с крошечной, еще не оформившейся грудью… многие вообще без всякой одежды, и не заметно, чтобы это кого-то смущало. Люди снуют взад-вперед с огромными пакетами — их религия основана на купле-продаже. Во время своих главных религиозных праздников они едят свинину, покупают чудовищную гору подарков своим детям и сетуют на то, что на Ближнем Востоке никак не воцарится демократия. Абдул Хади всегда очень расстраивался из-за того, что его брат так мечтал жить здесь, в Европе. И все равно за его смерть нужно отомстить.
Абдул Хади сунул руку в карман, проверяя, на месте ли нож. Двоюродный брат захватил его, когда ехал за Абдулом Хади. Толстый двоюродный брат. Он рассердился из-за того, что Абдул Хади спрыгнул с поезда, и не хотел везти его в Данию. Спящее войско. Абдул Хади выругал брата. Наорал на него в машине, когда тот сказал, что не очень-то хочет помогать ему в этих делах.
По улице прошел Дед Мороз — за ним бежали дети. Абдул Хади поднялся со скамейки и пошел к церкви.
Здесь было безлюдно. На стене висело большое деревянное распятие с куклой Иисуса — именно тут он бросит священника, когда покончит с ним. Этой фотографии тоже не избежать появления на первых полосах западных газет. Иконография. Это важно. Западные люди понимают самих себя исключительно через внешние вещи. Через одежду, внешний вид, зеркала, фотографии, телевидение, рекламу. Абдул Хади бубнил свои заученные максимы, отмечая про себя, как неправильно устроена церковь:
— У западных людей не бывает внутреннего диалога, никаких прямых разговоров с Богом.
Какая-то женщина обратилась было к нему, но сразу же увидела, что он не говорит по-датски, и перешла на английский:
— The church is closing, — она улыбнулась и прибавила: — Friday night is a midnight mass. If you are interested?
— Thank you.[57]
Он вышел на улицу. В детском саду выключили свет — церковь закрывалась. Абдул Хади обошел ее вокруг и остановился у ризницы — там, где они подготовили для него окно. Хорошо бы помолиться сначала, но на это уже нет времени. Он видел, как священник натягивает куртку — так что пора действовать.
31
Эльсинор
Ханна пролила кофе, разливая его в чашки, и вытирала теперь стол тряпкой.
— Это все? — спросила она.
— Да. Всего двадцать одно дело.
— От Антарктиды до Каракаса. С заходами в Африку и Азию, — она подняла на него глаза. — Вообще-то дел могло бы быть больше.
— Почему вы так думаете?
Она порылась в бумагах, нашла дело русского.
— Смотрите, он — номер 31.
— Ну?
— Есть еще номера 33 и 34. Рассел Янг из Вашингтона и Радж Баиролийя из Бомбея. Но не исключено, что на них все не заканчивается. Да и раньше в ряду были пробелы, — она посмотрела на карту. — У нас есть Чама Кивете из ущелья Олдувай в Танзании, под номером 1. Мария Сайва из Перу под номером 6. Аманда Гуррейро из Рио-де-Жанейро под номером 7. Людвиг Голдберг из Тель-Авива под номером 10. Нэнси Муттенданго из Найроби под номером 11. В этом ряду не хватает многих цифр. Куда они подевались?
— Может быть, им все еще только предстоит, — предположил Нильс.
— Вы знали, что ущелье Олдувай — это то место на Земле, где найдены останки древнейших людей? И именно там совершено первое убийство. Чама Кивете.
Нильс недоуменно посмотрел на нее, качая головой.
— Ну, не факт, что везде обращают внимание на числа на спине и что обо всех убийствах сообщают. Есть ведь страны, в которых идет гражданская война, или такой ужасный голод, что совершенно нет времени задумываться ни о каких убийствах. Так что убийство какого-то врача или волонтера в Ботсване… либо же… да, нельзя исключить… — Нильс не был уверен в том, что она его слушает.
— А он, похоже, очень основательно ко всему подходит, этот итальянец. Томмасо Ди Барбара. Как ему удалось раздобыть все эти материалы?
Ханна рассматривала карту мира, где на месте убийств торчала двадцать одна булавка. Целый лес судеб, царство мертвых, окутанное дымом ее сигареты.
Она была совершенно поглощена своими мыслями и громко монотонно разговаривала сама с собой:
— Куско, Рио, Тель-Авив, Найроби, Йоханнесбург, Чикаго, Тандер-Бей, Мак-Мёрдо, Пекин…
— Что насчет времени совершения убийств? — перебил ее Нильс.
— Семидневный промежуток, насколько я вижу. — Она внимательно смотрела на карту. — Убийства совершаются с семидневным промежутком.
— Есть еще какие-то закономерности? Они совершаются в одно и то же время суток?
Она потушила сигарету о блюдце и задумалась.
— Сложно сказать. Точное время убийства указано всего в нескольких случаях.
— Может быть, есть какой-то алфавитный порядок?
— Стойте.
— Что?
Прошла целая минута, в течение которой Ханна сидела так тихо, что была похожа на восковую фигуру. Наконец она сказала:
— Закат солнца. Я почти уверена.
Она принялась рыться в куче бумаг. Нильс уже начал терял терпение, когда она наконец заговорила снова:
— Убийства совершаются с семидневным промежутком, по пятницам, судя по всему, в тот момент, когда в месте убийства садится солнце. Да, похоже, что так.
— И что это значит?
Никакого ответа.
— А как насчет расстояния между местами убийств? — продолжил он. — Те три тысячи километров, о которых мы говорили. Это действительно так?
По-прежнему никакого ответа. Нильс чувствовал, что он ей сейчас только мешает, но это его не останавливало:
— Ханна, так как насчет трех тысяч километров?.. Или есть еще какие-то закономерности?
Наконец она подняла голову.
— Я не понимаю, откуда взялась версия про «хороших людей». Мы рассматривали каждого из убитых — ну, всех тех, о которых была какая-то информация, — и хотя я не отрицаю, что есть небольшой перевес в сторону врачей и волонтеров, но далеко не все они работали для того, чтобы помогать другим. Израильтянин вон был учителем в гимназии и служил в армии. — Она покачала головой и сменила тему: — А что там итальянец говорил о Библии?
