Алексей Мальцев - Шиза
– Кто же тогда расколол череп Кире Синайской?
Упоминание имени и фамилии не вызвало у него никакой реакции.
– Первый раз слышу… вернее, второй. Фамилию вы, кажется, упоминали однажды. Кто такая?
– Та самая, кого ты почему-то зовешь Олесей Федорчук.
– Олеську? – мигом оживился Бережков. – Ее убил ваш омоновец прикладом, я много раз об этом говорил вам. С ней у меня было кое-что, но вы не знаете… Это… подруга дней моих суровых.
– Видишь ли, какое дело, – как можно суше заметил я. – На оружии, которое было у спецназа, когда они тебя брали, нет следов крови. Повреждение черепной коробки у трупа Киры Синайской четко свидетельствует об ударе молотком, но никак не прикладом. На молотке, который был у тебя в руках, кровь и следы мозгового вещества Синайской и твои, естественно, отпечатки. А теперь скажи, зачем спецназовцу ударять прикладом беззащитную лежащую женщину?
– Она завизжала, как недорезанная свинья, когда они ворвались, – невозмутимо пояснил Лекарь, видимо, был готов к вопросу. – У нее психоз, такое случается у сердечно-сосудистых больных в нашей клинике. Поэтому он и ударил. Лежала бы спокойно, может, и уцелела бы.
– Она слышала, – я многозначительно поднял палец и посмотрел на потолок, – как ты ее назвал недорезанной свиньей.
– Пусть слышит, – махнул он рукой, распаляясь. – Мне надоело все время бояться, жить с оглядкой. Я и так в тюрьме нахожусь! В полной изоляции, никаких контактов. Дальше тюрьмы не уйдешь!
Это было что-то новенькое. Выходит, не только я сменил тактику. Лекарь также отказался от некоторых старых установок, видимо не приносящих никакой выгоды.
– С кем бы ты хотел контактировать в первую очередь?
– В первую – с моими компьютерными мальчиками, – прозвучало неожиданно для меня. – Кстати, почему вы в прошлый раз отказались послушать, как они кричат в моем животе? Только честно. Ансамбль выступал в полном составе.
– В тот момент мне хотелось услышать продолжение твоей истории с тетушкой, – нашелся я, что ответить. – Ты так неожиданно прервал повествование…
Мой ответ его не впечатлил, он слегка набычился:
– В первую нашу встречу вы, Илья Николаевич, заикнулись, что хотели бы их услышать, а в прошлый раз отказались. Почему? Вы что, не любите маленьких детей?
Я понял, что он стремится во что бы то ни стало направить беседу в выгодное для себя русло. Русло, в котором мне бы лично плыть не хотелось.
– Хорошо, Константин, в первую очередь я понял, с кем бы ты хотел контактировать. Но ты с ними контактируешь в любое время, когда тебе захочется, а с кем бы ты…
– Может быть, вы не любите детей, – продолжал он давить как танк, – потому что своих детей у вас нет… С некоторых пор!
Это была уже конкретная «предъява», не ответить на которую я не мог. Мне хотелось бросить ему в его ухмыляющуюся физиономию что-то типа «Так это ведь ты убил ее, зарезал, сволочь!». Но потом я подумал, что именно это обвинение он ждет от меня, что наша беседа после этого превратится, скорее, в ограниченный вооруженный конфликт, когда ему будет намного проще изображать невменяемого.
Несмотря на то, что все во мне клокотало, я призвал на помощь остатки хладнокровия и произнес:
– Да, с некоторых пор у меня нет детей. Но я не оставляю надежды, что они еще появятся. Ведь мне всего сорок. А теперь скажи, с кем бы во вторую очередь ты хотел бы поконтактировать.
– Во вторую – с Макаром Афанасьевичем. Доложил бы, что не по своей воле здесь нахожусь, что в заточении, под стражей. Даже возможности позвонить нет, телефон отобрали.
– Телефон твой сам знаешь где, – как бы между прочим заметил я, внимательно следя за его реакцией. – И прикидываться не стоит.
– Ну да, ну да! И где же?! – Лекарь удивленно откинул голову назад. – Представления не имею.
Ай да я! Не поддался на провокацию, вырулил-таки на нужную тропинку, и теперь наступал решающий момент:
– Он там же, где и смерть Кощея, если ты помнишь: на конце иглы. Игла в яйце, яйцо в зайце, заяц в сундуке, а сундук на ветках дуба… Зацепился, застрял, понимаешь.
– Там еще вроде, утка была, – заметил он, отводя взгляд.
– Угу, медицинская, – поставил я точку, переводя дыхание. – Телефон в медицинской утке… А что, оригинально! До тебя его, пожалуй, никто туда не помещал.
Взгляд, равнодушно ползающий до этого по интерьеру кабинета, на мгновение застыл, словно его обладатель вспомнил что-то судьбоносное и важное для себя, но чего уже нельзя никак вернуть, исправить, так как время упущено, и поезд ушел.
Именно такую реакцию я и ждал. Точно так же отреагировал бы сам, окажись на его месте.
Нет, дорогой Константин! Ты адекватен, как никто. И в обратном теперь меня никто не убедит. И телефоны жертв вместе с твоим собственным, скорее всего, спрятаны в утке.
Другое дело, что мы не знаем, где она.
– Вы о какой утке говорите? – переспросил он, видимо, чтобы взять паузу и собраться с мыслями. – О медицинской или сказочной?
И опять прокол! Для человека, не думающего постоянно о ней, самый естественный вопрос после услышанного – «При чем здесь медицинская утка?» Продолжай, доктор, продолжай, дави!
Я старательно сверлил его взглядом.
– Есть такое медицинское приспособление, называется «судно», в просторечии – утка. В стационарах с лежачими больными после операций без нее – как без рук. И в вашем так называемом центре оно должно, просто обязано быть! Но его не нашли. Куда, спрашивается, оно подевалось? Только не надо делать вид, что у вас были туалеты, и пациентки выходили туда справлять нужду. Это даже не смешно! И поверь, искали хорошо, но не нашли ни утки, ни сотовых телефонов. Отсюда вывод: они, скорее всего, вместе. Конкретно: телефоны в утке. Итак, где утка?
– Утка уплыла, – он развел руками, нацепив на лицо идиотскую улыбочку. – Она ж водоплавающая.
Вот как? Стоит подумать. В сказке – улетела, а здесь – уплыла? Прав майор, утопил ты, Костик, телефончики вместе с уткой. Только где? Тут надо подключать майора, пусть выяснит, какой водоем поблизости находится.
Случайно взглянув на Лекаря, я наткнулся на колючий изучающий взгляд Макара Афанасьевича. Он прочитал все мои последние мысли, в этом не было никакого сомнения. Прочитал и устало усмехнулся.
Когда он успел снять очки? Я удивился – насколько очки могут изменить человека! Словно в кабинете включили два мощных цирковых софита и направили на меня.
– Ничего, Костя, – на всякий случай как бы продолжил я прерванный диалог. – Далеко не уплывет.
– Кости здесь нет, коллега, – прозвучал, словно из динамика, висящего над дверью, громовой голос кардиохирурга. – Задолбали вы его своими утками-прибаутками. Я никак не могу понять, чего вы добиваетесь от бедняги? Когда вы его оставите в покое? Вам делать нечего?
Настал момент сделать отрезвляющую паузу, я взялся за телефонную трубку и пригласил в кабинет медсестру.
– Зачем вы ее вызвали? – разозлился не на шутку «кардиохирург», переменившись в лице. – Чтобы у меня взять анализ крови на сахар? В прошлый раз не получилось, так теперь?
– Скоро сами узнаете, зачем, потерпите, – как можно спокойней сообщил я. – Уровень сахара – совсем не единственный показатель, который нас интересует. Есть кое-что поважнее сахара.
– Вы не только Константина, вы меня скоро доведете до ручки!
Постучавшись, вошла медсестра с набором пробирок.
– Будьте добры, Макар Афанасьевич, – металлическим голосом попросил я, – откройте рот.
– Это еще зачем? – переводя глаза с медсестры на меня и обратно, поинтересовался «кардио– хирург».
– Чтобы взять у вас анализ ДНК.
– Ну да, ну да… Родственные связи ищете? – успел он буркнуть перед тем, как открыть рот.
Изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие и не потерять логику рассуждений, я внутренне ликовал: оборот «ну да, ну да» принадлежал Бережку, Макар не должен знать его и тем более применять. Это – серьезный прокол, свидетельствующий о полной вменяемости и самоконтроле, с одной стороны, и сильном нервном потрясении – с другой. Неужто это анализ ДНК так спутал мысли Лекаря?
Когда медсестра покинула кабинет, я с трудом выдавил из себя:
– Интересно получается. Как только одного приперли к стенке и у того больше не осталось никаких аргументов, на сцене появляется другой и пытается дикторским голосом отбить наступление противника. Это как игра в злого и доброго следователя. Методика расшатывания психики подследственного. Только я не подследственный!
– Как знать! – философски заметил Макар Афанасьевич, взглянув на меня снисходительно. – Дочь свою фактически убили вы. Это ли не преступление? Вы лишили не только себя радости общения с девочкой, но и супругу вашу. Она вас не простила. Так что – вы самый что ни на есть настоящий преступник! А значит – подследственный. Как, кстати, ее зовут, супругу вашу? Не Эльвира случайно? Когда вы ее видели последний раз?
