Николай Усков - Семь ангелов
– Кена убили, убили! – Она целовала его в щеки и волосы. «Вот такой мужчина» быстро присел рядом, взял Алехина за запястье, потом приложил пальцы к шее и деловито сообщил:
– Он жив, мадемуазель, – Антуан вежливо, но властно удалил опешившую Лизу. – Надо отнести его в дом. Лучше, если у вас найдутся носилки. Может быть, поврежден позвоночник. – Он осветил фонариком бледное лицо Алехина, скользнул лучом по шее и уверенно сообщил:
– Судя по всему, с позвоночником все нормально. Кто-то вколол ему в шею сильнодействующее снотворное. Видите эту точку?
– Кто-то?! – вскрикнула Лиза.
– О, боже, – растерянно произнесла Ксантиппа, – я побегу в дом за подмогой.
– Дамы, лучше, если вы вызовете прислугу по телефону. Нам не помешает держаться вместе, – ответил Антуан. Лиза стала звонить и требовать носилок. Ксантиппа ужасалась, а Антуан шарил фонариком вокруг спящего Алехина:
– А, вот и след, хороший след. Видите, у мосье туфли на кожаной подошве… Хм… А это что-то ребристое. Кроссовки. Подозреваю, что фирмы Oasis. Размер не слишком большой. Быть может, след принадлежит азиату. Тут полно воришек из Пакистана.
– Антуан, вы сыщик, настоящий Шерлок Холмс! – затараторила Ксантиппа.
– О нет, мадемуазель, я просто служил в Иностранном легионе. Нас там обучали таким штукам.
– Иностранный легион… – с восхищением выдохнула Пылкая.
– Надо вызвать полицию, – решительно заговорила Лиза.
– Не думаю, мадемуазель, что это хорошая идея. Тупые полицейские ничем не помогут, только лишат вас ночного отдыха. У меня есть предложение получше… – он не успел договорить.
– Это все проклятая духовная. Завтра же опубликую ее, к чертовой матери. Завтра! – крикнула Лиза в кусты, словно азиат в кроссовках Oasis скрывался именно там. – Сначала отец, потом Иван, теперь они добрались до Кена!
Антуан спокойно снял темно-синий блейзер и укутал в него девушку.
– Вам надо отдохнуть. Убежден, что мосье столкнулся с обычным вором. В прошлом году я сам получил битой по голове. Уверяю, по сравнению со мной мосье дешево отделался, – голос Антуана звучал столь уверенно, что Лиза понемногу успокоилась. Ограбления домов на Лазурном Берегу действительно были не редкостью.
Через пару минут появилась прислуга. Алехина перенесли в спальню. Его аккуратно положили на кровать. «Вот такой мужчина» еще раз осмотрел Кена и удовлетворенно причмокнул языком:
– Обыкновенный крепкий сон. Завтра проснется как с похмелья. Седативный эффект, ну и в челюсть двинули… Несильно. – Он обернулся к Лизе: – А вам, мадемуазель, нужен покой. Вы очень расстроены. Рекомендую полтаблетки феназепама.
Лиза стала раздевать Алехина. Ксантиппа причитала и ужасалась. Через некоторое время Антуан деликатно вывел ее из комнаты. Вскоре они уединились на террасе.
– Что это за духовная, о которой говорила мадемуазель Климофф? – вежливо осведомился «вот такой мужчина».
– Какой-то средневековый документ, из-за которого пропал отец Лизы.
– А почему его так важно опубликовать?
– Я толком не поняла, но Лизетт говорила, что вместе с Климовым пропал оригинал этой духовной. Преступник не знал, что у Лизы осталась копия. Если ее опубликовать, то гаденыш останется с носом. Представляете, все помешались из-за какой-то ерунды. Сокровища, тайны папства.
– Очень интересно… У вас такие красивые глаза, – вкрадчиво сообщил Антуан, – вы необыкновенная девушка… Но мне, наверное, пора.
– Ах, умоляю, посидите еще. Мне так страшно, – польщенная Ксантиппа поспешила продемонстрировать свой самый эффектный, как она считала, взгляд. Она широко распахнула глаза и посмотрела на собеседника снизу вверх по-щенячьи, с обезоруживающим доверием и надеждой. «Мужчины обожают наивных простушек, которые ищут их покровительства» – так Ксантиппа обычно объясняла свой приемчик. Антуан улыбнулся прекрасной металлокерамикой и подлил ей вина.
* * *Лиза разделась и легла в постель. Она прислушалась. Алехин мерно и спокойно дышал. Лиза гладила его мягкие волосы и думала о том, что теперь, именно теперь, она никому его не отдаст. Завтра же она опубликует духовную, возьмет Кена на лодку и уедет с ним далеко. На Мальдивы! Они будут плавать в лазурной воде, только они.
Спать совсем не хотелось. Перебрав в уме все мыслимые картины предстоящего счастья, Лиза принялась считать до пятисот и вдруг вспомнила: «Феназепам!» Она встала и направилась на кухню, где хранились лекарства. В доме горел приглушенный нижний свет. За окнами стояла непроглядная темнота. Сошедшая с Альп туча съела луну. Лиза порылась в металлической коробочке для лекарств, но ей попадались какие-то имодиумы и колдакты. У Климовых не было принято злоупотреблять снотворным. Вдруг она услышала тихие шаги в коридоре, будто кто-то крался. Лиза боялась обернуться. Она стала искать глазами что-нибудь, что могло бы ее защитить. Шаги были уверенными, но осторожными. Вот они остановились. Тишина. «Оглядывается, прислушивается», – подумала Лиза. У плиты стояла подставка с кухонными ножами. Всего в нескольких метрах. Она с трудом оторвала ноги от пола и почти прыгнула. Нож был у нее в руке. Лиза застыла. Большой темный дом. Маленькая испуганная девушка в полупрозрачной ночной рубашке, с ножом. Со стороны сцена напоминала фильм ужасов. Сейчас должно вдребезги разлететься окно, выходившее в темный сад. Лиза обернется туда, но коварный преступник уже затаился за холодильником и ловким движением набросит ей на шею удавку. Встряхнув головой, Лиза громко и отчетливо спросила:
– Кто здесь?
Авиньон, лето Господне 1348, месяца февраля 15-й день
Возрадовался, едва увидел с дороги родной сердцу город Авиньон. Громады дворцовых башен взлетали ввысь и так парили в облаках над темно-зелеными водами Роны. Казалось, что в лучах предзакатного солнца вижу я сам Горний Иерусалим. Какова же была моя печаль, когда услышал колокол церкви Святой Девы Марии, который звонил жалобно, словно скулил и всхлипывал в растерянности. Подъезды к столице христианского мира были запружены людьми. Кто-то лежал в изнеможении, кто-то молился, многие усердно хлестали себя плетьми в надежде так заслужить милость Господню. У иных со спины свисали куски мяса, ибо использовали для бичевания плети с тремя хвостами, на концах которых были закреплены железные крюки. Как объяснил мне один из стражников, все эти люди пришли к папе, чтобы защитил их от чумы. Правда, в город все равно никого не пускали из-за боязни, что умножат заразу. Увидев знамя Святого Апостольского Престола, разрешили мне проехать через одни-единственные ворота, которые были открыты. Пока добрались до них, стало смеркаться. Картина, которая предстала перед нашими глазами, была ужасной. На улицах лежали трупы. Не один, не два – а десятки и сотни, словно ими мостили дороги. Лошади так и ступали по головам, туловищам и конечностям несчастных. Кости их хрустели и крошились под нашей тяжестью. То и дело появлялись люди в черных масках и, связав трупы веревкою, словно хворост, волокли куда-то. Потом видел телеги, доверху нагруженные телами. Ими управляли эти паладины смерти, которые везли свою ношу на захоронение. От торчавших в раскорячку рук, ног, голов стало мне нехорошо. Встретил я и десятки застывших глаз, с ужасом взиравших из своего небытия. Воздух был наполнен запахом разложения и ладана так, что ни дышать, ни обонять не было никакой возможности. Закрыл лицо капюшоном, что не слишком помогало. Над всем этим ужасом, как сказал ранее, скулил и всхлипывал колокол церкви Святой Девы Марии. А ведь был этот город полон людей богобоязненных, прекрасных и добронравных!
У одного из домов увидел священника, который дрожащими руками насаживал на длинную палку святую гостию[50]. Потом просовывал ее в отверстие, прорубленное в двери, и шептал какие-то молитвы. Спросил его, что он делает. Священник ответил не сразу. Он посмотрел на меня красными измученными глазами и, наконец, тихо молвил:
– Творю последнее причастие, брат. – Святой отец вытянул палку, надел на нее другую гостию и просунул обратно. Так сделал он несколько раз. Когда в пятый раз вытаскивал палку, увидел, что гостия осталась на ней.
– Отмучились! А ведь какой был дом. Честные купцы, семеро детей: пузан Жак, бойкий Арман, шалунишка Пьер, красавица Матильда, непоседа Луиза… – священник осекся. Он заплакал, а потом махнул рукой, осенил себя крестным знамением и пошел своей дорогой.
Специально записал сюда эти имена, чтобы после помолиться об упокоении несчастных во Царствии Небесном. От тяжких мыслей отвлек меня Мордехай:
– Много мертвых христиан – значит будут бить иудеев. Ты защитишь меня?
– Конечно, – сказал я прежде, чем подумал. – А почему ты решил, что иудеев будут бить?
– Христиане считают, что если у них упал пенис или умерла корова, в этом виноват бедный Мордехай.
