Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов
Снова зазвонил телефон. Но не сотовый, а городской.
— Жанна?
— Я.
Она уже узнала голос «Председателя». Председателя Нантерского суда.
— Жду тебя в моем кабинете. Немедленно. Можешь не обращаться к секретарше.
27
Председателя трудно было назвать представительным. Тот, кто твердой рукой правил Нантерским судом и чье понимание французского правосудия было законом для одного из крупнейших департаментов Иль-де-Франс, выглядел настоящим уродцем. Маленький, тщедушный, сухонький, он едва был виден из-за письменного стола и буквально утопал в своем кресле. Чем-то он напоминал жителей Помпеи, погребенных под слоем пепла после извержения Везувия: плешивый, поседевший и сморщенный.
Но больше всего поражало его лицо. Оно состояло из рытвин и шишек, глубоких впадин и безобразных выступов. Череп такой неправильной формы, что казалось, его распирают легионы безумных мыслей и извращенных суждений. Выпуклые глаза постоянно затянуты желтоватой пленкой. И только глубокий баритон, исходивший из толстых, словно недовольно надутых губ, вполне соответствовал его должности.
— Садись.
Жанна повиновалась. Поднимаясь по лестнице, она тешила себя надеждой, что председатель поручит ей расследование каннибальских убийств или пожара на улице Монсе. А то и оба дела. Но при виде его будто выкованной молотом физиономии она поняла, что ее ждет кое-что куда более банальное. — Добрая старая головомойка по всем правилам.
— Ну что, гордишься собой?
Жанна предпочла промолчать. Она не знала, что он, собственно, имеет в виду — слишком много проступков и нарушений было на ее совести. И теперь ждала продолжения.
— Как судья ты обязана заботиться о своей безопасности и всегда обращаться в компетентные органы. В данном случае тебе следовало обратиться к пожарным. Точка.
— Я действовала как частное лицо.
— А взысканию ты подвергнешься как судья. Dura lex, sed lex.
Жанна мысленно перевела: «Закон суров, но это закон». Судьи охотно прибегают к латинским цитатам, унаследованным от отцов правосудия — римлян. Председатель сыпал ими направо и налево.
— Досадно, — добавил он с притворным сожалением, — но теперь ты свидетель по делу, и прокуратура не может поручить тебе расследование.
— Никто и не собирался.
— Откуда тебе знать?
— Женская интуиция.
Председатель нахмурился:
— Тебе его не поручили бы, потому что ты женщина?
— Проехали, — сказала Жанна, к которой вернулась самоуверенность.
— И второе. Мне говорили, что ты выезжала на каннибальские убийства вместе с Тэном.
— Так и есть.
— В каком качестве?
— Консультанта.
Он медленно кивнул. Мешки у него под глазами наводили на мысль о таинственных железах, наполненных жидкостью, которую вырабатывают время и опыт.
— Вы с ним под ручку прогуливались по местам преступлений?
— Франсуа в этом расследовании чувствовал себя не слишком уверенно. Он полагал, что у меня… ну, скажем, более адекватный взгляд на вещи.
— Хотя ты никогда не занималась подобными делами?
Теперь Жанна знала наверняка, что все пропало. Не видать ей ни дела о пожаре на улице Монсе, ни расследования каннибальских убийств. А может даже, ей вообще ничего уже не поручат… Судье гарантирована несменяемость, но есть много способов отстранить его от дел.
— Я поговорил с прокуратурой. Это расследование тебе не передадут.
— Почему?
— Ты слишком в нем увязла. Была близким другом Тэна. Для этого дела нужен кто-то незаинтересованный. Объективный. Беспристрастный.
— Ничего подобного. — Жанна повысила голос. — Тут нужен энергичный следак, который не упустит убийцу и сумеет расшевелить уголовку. И уж точно не чиновник, для которого это будет просто одно из дел. Господи, да сколько трупов вам еще нужно?
Председатель наконец улыбнулся. Его покрытые пигментными пятнами руки теребили кожаный бювар.
— Так или иначе, следователя назначат сверху. Это дело — настоящий гадюшник. Три убийства. Следственный судья сгорел заживо. СМИ разбушевались. Мне звонила сама Рашида Дати.[33]
Раз в следствие вмешалась политика, толку не будет. Административное рвение в расследовании имеет эффект, прямо противоположный ожидаемым результатам. Бумажная волокита. Соперничающие службы. Жанна совсем по-другому представляла себе следствие. Небольшая следственная группа. Схватка с убийцей mano a mano.[34]
— Есть кое-что еще, — продолжал председатель своим загробным голосом. — Дело о Восточном Тиморе.
Она выпрямилась. Это расследование совершенно вылетело у нее из головы. Приготовленные повестки. Возможный резонанс во властных структурах…
«А Клер разослала письма?» — подумала она.
— Мне звонили. Люди, с которыми лучше не связываться.
Теперь она знала ответ. Выходит, сегодня утром Клер зря времени не теряла. Нашла у нее на столе поручения о вызове Жименеса и его шайки. И поспешила выписать повестки и разослать их с курьером.
— Я только приступила к делу, — ответила она коротко.
— Насколько мне известно, даже не начинала. Пока у тебя ничего нет. Так стоит ли ворошить это осиное гнездо?
— Ты меня поддерживаешь или нет?
— Адвокаты Жименеса и прочей компании подотрутся твоими повестками. Потребуют документального обоснования предположений. Не говоря уж о том, что они будут настаивать, чтобы дело у тебя забрали, ссылаясь на твои левые убеждения.
Жанна не ответила. Председатель продолжал:
— И еще одно. Ты распорядилась установить прослушку по многим адресам. У меня есть список. — Он снова похлопал по бювару. — Я-то думал, ты умнее. Хочешь, чтобы тебя отстранили? Ты вмешиваешься в личную жизнь подозреваемых, на которых у тебя ничего нет. К тому же, если верить моим источникам, эти прослушивания так ничего и не дали.
— Каким источникам?
Он отмахнулся от вопроса.
— Ты всегда торопишь события, Жанна. Вечный твой недостаток. Расследование — это забег на длинную дистанцию. Festina lente. Торопись медленно.
— Так я отстранена или нет?
— Дай мне закончить.
Он вынул из папки листок — со своего места она не видела, что это такое.
— Мне звонили из службы техподдержки. Им не хватает одного судебного поручения.
Жанна заломила мокрые от пота руки. Председатель потряс листком.
— Каким боком этот чертов психиатр причастен к расследованию? Зачем тебе понадобилось его прослушивать? И почему ты не выписала судебное поручение?
Пришлось импровизировать на ходу:
— Эти прослушивания понадобились для другого дела.
— Я так и думал. И для какого?
— Дела каннибала. Я кое-что узнала. У этого психоаналитика наблюдается отец убийцы.
— Но ты ничего не сказала Тэну?
— Хотела сперва все проверить.
— И поэтому установила прослушку у психиатра? Просто чтобы «проверить»? Что за бандитские методы, Жанна? Откуда у тебя такие сведения?
— Этого я не могу сказать.
Судья стукнул по столу. Первый признак того, что он действительно нервничает.
— За кого ты себя принимаешь? За журналистку? Мы обязаны соблюдать принцип прозрачности, детка.
— Я тебе не детка. Прослушка понадобилась, чтобы проверить информацию, прежде чем поделиться ею с Тэном.
— И что?
Жанна колебалась. Уладить все очень легко. Стоит только отдать записи двух сеансов Феро с испанцем. Но дело заберут, и тогда прощай ее улики.
— Подозрение не подтвердилось, — солгала она. — Я ничего не добилась.
— Записи у тебя?
— Нет, я все уничтожила.
— Даже оригиналы?
— Все. Я получаю диски каждый вечер. Выписок для меня никто не делает. Я прослушиваю копию и уничтожаю ее вместе с оригиналом.
Он схватил ручку — массивный лакированный «монблан», — словно собрался выписать приказ.
— Мы всё утрясем. По-тихому.
— Что — всё?
— Дело с Тимором. Ты отстранена. Acta est fabula! Пьеса сыграна, Жанна.
Она улыбнулась. Так она и знала. Ни дела о пожаре, ни серийных убийств она не получит. А теперь у нее забрали даже Восточный Тимор. Впрочем, плевать. К ней возвращалось спокойствие. Про себя Жанна твердо решила: она сама остановит Хоакина, где бы он ни был. И чтобы этого добиться, у нее оставался единственный выход. Вести расследование в одиночку. И вне закона.
— В таком случае я беру отпуск. У меня накопилось много свободных дней. Думаю, никто не будет возражать.
— Как пожелаешь.
Председатель открыл ящик. Вынул сигару. Неторопливо вставил ее в гильотинку, которая с щелчком отсекла кончик. Жанна медленно встала. Ладони у нее уже не потели. Она была совершенно спокойна.
— Прежде чем уйти, я все-таки выскажу тебе одну истину, — произнесла она самым сладким голоском.
