Страна потерянных вещей - Джон Коннолли
– Как ты себя чувствуешь?
Этот вопрос донесся из густой тени в дальнем конце комнаты. Голос был не Калио, что принесло облегчение, хотя его обладателем, по-видимому, был тот человек, которому принадлежал топор, предназначенный для того, чтобы рубить очень большие деревья – а может, и головы, независимо от размера.
Церера различила пару сапог, выступающих из сумрака. Скрипнул стул, и в свете лампы возник какой-то мужчина. Волосы у него были темные, хотя и с проседью, а лицо заросло щетиной. Возраст его было трудно определить. На вид ему было явно хорошо за пятьдесят, но его глаза даже в полутьме казались еще старше, как будто их пересадили от какого-то давно умершего древнего старика в глазницы человека средних лет. В чертах лица его было что-то знакомое, хотя причина этого ускользала от нее, исчезая, словно темная вода в ручье, вдруг подернувшаяся крапинками солнечного света.
– Все болит, – отозвалась Церера.
– Ничего удивительного. В конце концов, тебя ведь отравили.
– Неужели? – Она с трудом выговаривала слова: то ли потому, что у нее пересохло во рту, то ли просто боялась услышать ответ. – И теперь я умру?
– Не сомневаюсь, что да, но только не сегодня. То, что напало на тебя, хотело просто тебя обездвижить, не более того. Действие этой отравы проходит довольно быстро, но к тому времени для тебя было бы явно слишком поздно. Никто и ничто не станет парализовать молодую женщину, желая ей только добра.
Но Церера прожила уже достаточно долго, чтобы знать, что незнакомые мужчины, которые приносят бесчувственных женщин в свои дома и укладывают их в постель, тоже не всегда делают это с самыми благородными намерениями. Заглянув под одеяла и шкуры, она с облегчением увидела, что по-прежнему полностью одета.
Поднявшись со стула, мужчина подошел к ней. Он был очень высок и при этом хорошо сложен. Когда он шел, под рубашкой у него, словно тектонические плиты, перекатывались бугры мускулов, но это были не те мускулы, которые Церера видела у некоторых молодых людей в тренажерных залах – накачанные чисто для виду. Это были мускулы, приобретенные за счет тяжелого физического труда, – словно камни, не ведавшие скульпторского резца. Срубив своим огромным топором дерево, он наверняка мог запросто дотащить его до дома без посторонней помощи. Но когда мужчина встал перед ней, Церера поняла, что у нее нет никаких причин бояться. Его глаза – эти старые-престарые глаза – были мягкими и очень добрыми, как у ее отца; как раз из-за этого, подумала она, он и показался ей смутно знакомым.
– Пожалуй, мне стоит встать, – сказала Церера. – Тут слишком жарко.
– Тогда поосторожней.
Мужчина протянул руку, чтобы она могла на нее опереться, но Церера заметила, что он оставил за ней право решать, принимать ли его помощь. Он явно не стал бы прикасаться к ней без ее разрешения, даже чтобы помочь. Она приподняла голову от подушки, и ее сразу же замутило. Закружилась голова, но ложиться обратно не хотелось. Она привалилась к мужчине, и только тогда он обхватил ее левой рукой, чтобы помочь ей. Присев на краешек кровати, Церера отпила из предложенной чашки что-то похожее по вкусу на теплый травяной чай и выждала, пока в голове не прояснится. Это заняло некоторое время, но когда это произошло, она почувствовала себя намного лучше, поскольку заодно исчезли и некоторая тяжесть в конечностях, а также некоторая доля охватившей ее неловкости.
– Теперь лучше? – спросил мужчина.
– Да, спасибо. Не слишком-то хорошо, но лучше. Кстати, меня зовут Церера. Простите, но я не знаю вашего имени.
– Зовусь я Лесником, – ответил ее благодетель, – и, по-моему, это имя ничуть не хуже прочих. У меня есть кое-какие вопросы, если ты готова на них ответить, но сначала тебе нужно немного подкрепиться, в том числе и этим настоем. Он поможет твоему организму перебороть яд.
На огне нагревался котелок. Из него Лесник налил им обоим по миске густого овощного варева, благоухающего травами и специями. Они ели его деревянными ложками ручной работы, вырезанными так же гладко, как и миски, и точно так же, как чашки, из которых Лесник пил воду, а Церера – настой. Кому-то вся эта утварь показалась бы чересчур уж незатейливой, но в ней была та элегантная простота, которая обычно сопутствует плодам трудов истинного мастера своего дела.
– Это вы сами сделали? – спросила Церера.
Лесник обвел взглядом чашки, миски, ложки, а затем остальную часть хижины, словно видел их впервые.
– Да, когда-то давным-давно. И, по-моему, этот дом я тоже сам построил.
– По-вашему?
– Я помню его несколько другим, и в какие-то незапамятные времена так оно и было. Видишь ли, я спал и только недавно проснулся. И вот теперь пытаюсь по новой привыкнуть к этому миру.
– Вы хотите сказать, – спросила Церера, – что кто-то потихоньку перестроил ваш дом, пока вы спали? Звучит не очень-то правдоподобно.
– Когда ты это так подаешь, – сказал Лесник, – мне это тоже не кажется особо правдоподобным.
– И долго же вы спали?
Лесник пожал плечами.
– О, мне остается предположить, что всего одну ночь, но это была очень долгая ночь, и время в ней текло по-другому… Ладно, Церера, а откуда ты-то тут взялась? Поскольку ты, как мне кажется, проделала очень долгий путь для столь юной девушки.
– Послушайте, я не юная девушка! – оскорбилась Церера. – Нам нужно прояснить это с самого начала. Мне тридцать два года, но я застряла в своем собственном шестнадцатилетнем теле, и меня это совсем не радует. Тогда мне не очень-то нравилось быть шестнадцатилетней, и уж точно никогда не хотелось бы опять оказаться шестнадцатилетней, тогда как на самом деле я вдвое старше. Одного раза мне вполне хватило. Ничего в это подростковом возрасте хорошего: и панические настроения, и необходимость выглядеть красивой и стройной, приспосабливаться, нравиться мальчикам – или девочкам, раз уж на то пошло, – и стресс, этот вечный стресс из-за попыток просто устоять на ногах в этом мире.
Лесник не выказал ни малейших признаков недоверия.
– Объясни,
