Подвал. 24 года в сексуальном рабстве - Аллан Холл
Третий сын, Александр, один из уцелевших близнецов Элизабет, выросший во мраке, был последним «подарком». Он родился 28 апреля 1996 года, и ему было пятнадцать месяцев, когда его освободили из камеры. Вслед за его рождением, в 2002 году, появился последний ребенок Элизабет, Феликс, чья судьба была не такой солнечной, как судьба Александра. Феликс был обречен провести первые пять лет своей жизни под землей, ведя жалкое, полуслепое существование, прежде чем его выпустили из камеры на свет божий.
Социальные работники приходили к Фритцлям двадцать один раз. Двадцать один раз они сидели, прихлебывали кофе, грызли домашние бисквиты в сахарной обсыпке и неразборчивым почерком записывали в своих формулярах нечто вроде: «Фритцли с любовью заботятся о своих детях»; «в доме у Фритцлей все в полном порядке; дети развиваются хорошо. Их часто видят за чтением или с кассетами из публичной библиотеки, откуда и складывается впечатление, что они схватывают все на лету. Дедушка может показаться строгим, иногда слишком, но семья крепкая, и в школе у детей все хорошо».
Сусанна Парб, знавшая о мучениях своей подруги еще с детства, не устает винить себя, что ничего не предприняла, когда по маленькому городку Амштеттену поползли слухи о детях, которых давно исчезнувшая Элизабет оставляет у порога собственного дома. «Когда стали появляться дети, я поняла, что тут что-то нечисто. Элизабет ненавидела отца и никогда не оставила бы с ним собственных детей. Мне следовало бы обратить на это внимание, подать заявление. Я просто места себе не нахожу, что не сделала этого».
Согласно британскому психологу-клиницисту, доктору Кристине Даунинг-Орр, сохранение параллельности двух миров — внешнего и подземного — требовало от Фритцля невероятной криминальной ловкости. «Все выглядит так, словно его душе были неведомы муки совести и раскаяния, словно он не испытывал никакой антипатии по отношению к своей дочери, внукам, жене. От сознания этого кровь стыла в жилах». Доктор Даунинг Орр думает, что Фритцль заключил Элизабет в темницу, поскольку не хотел, чтобы их отношения прервались, когда ей исполнится восемнадцать и она уйдет. «Возможно, она уже начала отбиваться от рук и у нее появились первые приятели. Возможно, Фритцля пугало, что его изобличат, что Элизабет проболтается, и это привело его к мысли заключить ее в подземную темницу. От данного типа логики меня всегда бросало в дрожь. Но подобные случаи крайне редки; нам редко приходится сталкиваться с таким типом поведения. К несчастью, Элизабет Фритцль и ее детям подземелья — пришлось».
Мать и дочь разделяло всего несколько ярдов, но они были далеки друг от друга, как континенты. Розмари буквально валилась с ног в конце каждого дня, полного приказов и забот, но она обожала своих внуков. Она отводила детей на уроки музыки. Лиза училась играть на немецкой флейте. Моника и Александр — на трубе. Любящая бабушка сопровождала их на все другие мероприятия, не предусмотренные школьным расписанием.
«Все восхищались ею за ее стойкость», — вспоминает бывший учитель музыки, готовивший детей. Лишь однажды Розмари заговорила с ним об Элизабет. «Стоило ей заговорить о дочери, голос ее пресекся, а на глазах появились слезы; всхлипывая, она сказала, что Элизабет стала последовательницей какой-то экзотической секты и ей очень недостает дочери».
По воскресеньям Розмари водила детей в церковь и следила за тем, как они выполняют любую «сверхурочную» работу по дому. Особенно это касалось Александра, который провел в камере пятнадцать месяцев — на полгода дольше, чем Лиза и Моника, — прежде чем присоединиться к «верхним» детям. Интересно, вспоминались ли ему хоть мельком те ужасные время и место?
Фритцль никогда не посещал вместе с семьей церковь Святой Марии в Амштеттене. Судя по теоретическим выкладкам полиции, он скорее всего использовал именно это время, когда его жены и «верхней» семьи не было дома, чтобы проскользнуть в подвал ради очередных «забав» с дочерью. Местный католический священник Франц Хальбартшлагер тесно сблизился с семьей Фритцлей, поминая Элизабет в своих молитвах. До него доходили слухи о том, что она сбежала, чтобы присоединиться к какой-то секте. Годы спустя, когда его позвали в последний раз причастить Керстин, он моментально признал сходство между ней и тремя ее братьями и сестрами, которые не провели свои жизни в камере. «Трое детей, взятых на воспитание семьей Фритцлей, получили свое первое причастие здесь. Когда меня попросили прийти в больницу и я услышал ее имя, то был просто ошеломлен. Разумеется, я видел явные черты сходства между Керстин и остальными детьми. Но в то время как они были здоровы, она очевидно пострадала от своей жизни в подземелье. Она была бледной, и губы ее опухли». «Фритцль вел невероятную двойную жизнь», — добавляет священник.
Один из жильцов Иббштрассе, Дубановски, припоминает, что местные жители в шутку окрестили то время «временем аистов», так как дети рождались с регулярностью курьерских поездов. «Когда перед отъездом я спросил Фритцля, нужно ли ожидать специального уведомления, тот ответил, что ему все равно, потому что я занимал одну из трех квартир, которые он больше сдавать не собирается. Он объяснил это тем, что собирается придержать ее для трех своих внуков, чтобы они смогли жить вместе с ним, когда подрастут. Это объяснение показалось мне логичным. Я довольно хорошо знал ребятишек, и между нами всегда завязывались какие-нибудь смешные разговоры. Я часто встречался с ними, потому что мне разрешили держать свой мопед во дворе, и Александр всегда говорил, что тоже хочет мотоцикл. Тогда его бабушка отвечала: „Конечно. Мечтать не запретишь“.
Я бы сказал, что отношения в семье были хорошие. Конечно, иногда Фритцль начинал орать на детей. Обычно он делал это у себя в квартире, но я слышал его рев.
Я регулярно проводил отпуска в Таиланде, поэтому он как-то заговорил со мной об этом. Тогда же он рассказал мне, что тоже охотился за женщинами, когда был там, и знал, где можно заняться сексом за гроши. Однажды я сказал ему, что там действительно легко достать любые наркотики. Он ответил, что это не имеет к нему никакого отношения.
В конце концов запретных тем для нас не осталось. Он всегда рассказывал мне о своей работе по дому и так далее. К тому времени, когда я въехал, он уже официально был на пенсии. Он сказал,
