Джон Бердетт - Бангкокская татуировка
Позволяется ли девушкам в том или ином клубе танцевать без лифчиков или полностью обнаженными, зависит от прихоти контролирующего улицу полковника полиции. Эта улица не принадлежала Викорну, но в клуб «Принцесса» никто бы не сунул носа, и поэтому девушки выходили на сцену без лифчиков. Они не трудились их надевать и когда спускались к клиентам в зал, но при этом всегда владели ситуацией. Странно, что эти белые мужчины, все в татуировках, с пирсингом, подогретые спиртным так, что их можно было принять за варваров, решивших отдохнуть от разграбления Рима, не осмеливались лапать мелькавшие перед глазами юные соблазнительные груди. А если решались, то исключительно с согласия владелиц, что стоило пару порций выпивки.
Мамасан жестом пригласила нас наверх, и, с трудом протиснувшись сквозь дикие орды в глубину бара, мы поднялись на два пролета по лестнице в гостиную, где полковнику уже накрыли ужин. Оба, как нас воспитали, сели, скрестив ноги, у низкого, не выше скамейки, стола, на котором уже стояли тарелки с ям мет ма муанг химафаан (ям[36] с орешками), наам фрик нум (северное блюдо из перца чили с баклажановым соусом), мианг хам (имбирь, шалот, арахис, кокосовые хлопья, лайм и сушеные креветки), виски «Меконг» с чут (лед и половинки лайма, измельченные в миксере) и фат фет (жаренные в масле острые специи).
Стоило нам расположиться, как появились две танцовщицы — уже в лифчиках и майках — и спросили, что мы желаем пить, кроме виски. Викорн попросил пару пива и холодное новозеландское вино (моя заслуга — несколько лет назад я приучил его к вину, и теперь он не может обходиться без него за едой). Прожевав, я спросил его, знает ли он, какую смерть принял Митч Тернер.
Полковник посмотрел на меня как на слабоумного, которому срочно требуется помощь.
— Какая разница? Мы имеем дело с театром, а не с реальностью. Фаранги махнули рукой на реальность, когда изобрели демократию, а затем добавили к этому телевидение. Что почем, диктуем миру мы. Веди себя правильно, и будешь счастлив. А коли не хочешь… — Он развел руками, давая понять, как непредсказуемо трагически может обернуться жизнь для тех, кем руководят другие принципы.
Девушки принесли зеленый карри с перцем чили, вино в алюминиевом ведерке со льдом, жаренные в масле овощи, том ям, капустный сыр, острый салат с утиным мясом, черный перец и кай яанг — ломтики зажаренного на гриле цыпленка.
— И что же считается хорошим поведением? — спросил я, одновременно успокоившись, чувствуя раздражение и наслаждаясь хорошей пищей.
Викорн сделал жест, который можно было бы принять за непристойный, если не знать, что босс родился в деревне. На самом деле он изобразил, будто ловит рукой рыбу. В детстве это было его любимым занятием. Оно требовало невероятного терпения. Приблизиться на нужное расстояние и ухватить рыбу под брюшко — только полдела. Так поступают одни глупцы: ловят и тут же теряют добычу. Умные затягивают охоту — сначала гипнотизируют рыбу и только потом нападают. Для этого требуется такое же холодное сердце, как у рыбы.
— Что вы от меня хотите?
— Сосредоточься. Скоро явятся наши друзья из ЦРУ. Следи, куда указывают дорожные знаки, и держи рот на замке. Тебе же первому не понравится, если они увезут Чанью в Гуантанамо.[37]
— Не осмелятся.
— А почему бы и нет? Тернер следил за нашими мусульманами. Его убили. Это сделала она. Ее бросят за колючую проволоку, где Чанья будет гнить до конца жизни или пока не сойдет с ума.
Викорн посмотрел на меня пронзительным взглядом. Я понимал, что он играет со мной в трехмерные шахматы и, кажется, на всех уровнях успел объявить мат. Но ему что-то требовалось, иначе он не пригласил бы меня на ужин.
— Если будешь паинькой и ограничишься делом Митча Тернера, я скажу тебе, каким образом моя поездка в Индонезию оградит от неприятностей Чанью. — Его жестокость меня покоробила. Он склонился ко мне. — Думаешь, ты хитрее всех, а другие ничего не замечают? Ты влюбился в эту шлюху в тот самый день, когда она поступила к нам на работу. Я это знаю, твоя мать это знает, безусловно, знает и она, а значит — все остальные девушки.
Я предусмотрительно молчал, а когда решил, что время пришло и настал момент проявить со своей стороны коварство, спросил:
— Как поживает миа ной?
— Которая? — На лице выражение наигранного безразличия.
— Четвертая. Та, что живет в имении в Чиангмай.
— Ах она… — Викорн нахмурился. — С ней все в порядке.
На мгновение мне показалось, что я его достал. Но он недаром служил полковником полиции и не жаловался на нервы. Широко улыбнулся и, блестяще подражая своей пассии в пароксизме гнева, заговорил пронзительным голосом: «Дерьмо! Я отдала тебе лучшие годы жизни, а ты не ценишь! Держишь меня в этой глухомани, хотя я могла бы жить в Бангкоке. Зачем я тебе понадобилась? В качестве трофея? Целый месяц меня не трахал — тело только зря пропадает! Уж лучше работать проституткой, чем оставаться твоей собственностью! Думаешь, что сейчас средние века? Хоть бы дал приличных денег! Только потому, что я не хочу иметь от тебя детей, наказываешь меня — сослал сюда и оторвал от всех и всего, что мне нравится. Будто у тебя мало детей! Вот закручу любовь с одним из твоих охранников — будешь тогда знать! Я — молодая женщина, а ты ни на что не способный жалкий старый хрыч. Говори что хочешь, все равно сделаю у себя на заднице большущую татуировку и повешу серебряное кольцо на лобок! Пусть мужчины валяются у моих ног…»
Что мне оставалось? Я согнулся пополам и поперхнулся от смеха: казалось, что она сидит с нами за столом.
На обратном пути в участок Викорн необыкновенно тепло потрепал меня по плечу, достал небольшой сверток и протянул мне. Я заглянул внутрь — там оказался автоматический пистолет «хеклер-и-кох». Сердце тревожно сжалось.
— На всякий случай держи при себе. Особенно по ночам. И еще это. — На бумажке был написан номер телефона. — Занеси в список быстрого набора. Никто не ответит, но я пошлю ребят к тебе на выручку. Только будь постоянно дома или в клубе. Впрочем, до моего возвращения из Индонезии ничего не должно случиться.
— Зинна?
— Боюсь, ему может не понравиться то, что ты называешь планом Б. — Викорну пришлось сделать усилие, чтобы стереть с лица улыбку. Он поймал в зеркальце заднего вида взгляд водителя. Тот едва сдерживал хохот.
ГЛАВА 25
Вот что мне некогда рассказывали: верная Ананда однажды спросила величайшего из мужей: «Повелитель, отчего так происходит, что в животных представлено все, чем славятся боги? Свирепость Кали — в тигре, сила и выносливость Ганеша — в слоне, хитрость и изобретательность Ханумана — в обезьяне, но нам неизвестно создание, которое бы отражало достоинства Будды». Татхагата кивнул, обвел мир всевидящим оком и описал Ананде животное, обитающее на другом континенте. Оно размером с обезьяну, имеет на каждой ноге всего по три пальца, способно неделями висеть вниз головой на верхушках деревьев, питается только теми листьями, которые непригодны для еды другим млекопитающим, жизнь в нем настолько нетороплива, что на переваривание пищи уходит неделя, оно безропотно мирится с болью и унижением и по своей конституции неспособно на торопливость.
Ответь мне, фаранг, разве может быть более весомое доказательство просветления, чем этот пример: у ног человека лежит весь мир, а он считает образцом для подражания трехпалого ленивца? Но если другие настолько бескомпромиссно подавили свое эго, значит, получится и у меня.
Другими словами, я внезапно обнаружил, что совершенно излечился от греха тщеславия. Работал над этим все выходные, обдумывал путь к безмятежности, купался до изнеможения в океане, заплывая настолько далеко, что не видно было берега, и выкурил два косячка. Борьба оказалась нешуточной, однако я себя преодолел. Мне больше не хотелось продвижения по службе и ста тысяч долларов. Пусть их заберет она (эта сука). Если ей не страшно пачкать душу, помогая Викорну в грязной и по большей части безумной вендетте, — ее дело. Но только чтобы потом не жаловалась на карму. В следующей жизни лейтенант Манхатсирикит будет золотой рыбкой в моем аквариуме. Вы поняли: меня все еще ранит, что она ближе к полковнику и умнее меня. Что же все-таки такое этот план Б?
Вернувшись в клуб, я не нашел ничего лучше, как позвонить Фатиме.
В трубке послышался ее распевный голос:
— Дорогой, тысячу лет тебя не слышала.
— Извини.
— Я уж начала подумывать, не стесняешься ли ты меня.
— Никогда. Просто ты теперь не в моей весовой категории. Я оробел.
— Не обманывай, дорогуша. Никто не способен внушить тебе робость. Но тебе ведь что-то от меня надо? Так?
Я объяснил ситуацию с Леком и обрадовался ее минутному колебанию.
