Филип Джолович - Стены молчания

— Покажи мне второе письмо еще раз, — вдруг попросил он. Я достал из кармана письмо об уходе Полы и протянул его Терри. Он прочитал письмо. — Она любит тебя, — сказал он. Я уже было собирался сказать что-нибудь по-идиотски тупое и скромное, когда Терри вдруг наклонился ко мне. — Она очень сильно любит тебя, — убедительно прошептал он и отдал мне письмо. — Ты знаешь, что она работала на «Шустер Маннхайм» перед приходом сюда?

Я кивнул.

— Ты знаешь, что она работала на Макинтайра?

Боже мой!

— Конечно, он не был главой компании в те времена. Он был главой отдела, но уже был на пути к верхам.

— Он уволил Полу? — спросил я. — Она не хочет говорить, а в ее личном деле ничего нет.

— Там и не будет ничего, — понимающе улыбнулся Терри. — Когда я сказал, что Эрни не сплетничал, это не было чистой правдой. У Макинтайра были проблемы в семейной жизни — проблемы с детьми. И он хотел получить поддержку у Полы. Он привез ее в какой-то ужасный дом на северном побережье Лонг-Айленда, наверное, в Ойстер Бэй, и рассказал ей о своих проблемах. Пола отказалась, отважная девушка, и послала его куда подальше. Она угрожала подать в суд на Макинтайра за сексуальные домогательства на рабочем месте и еще обвинить его в мошенничестве и вымогательстве. Во всяком случае, суть дела заключалась в том, что Пола ушла из «Шустер Маннхайм» с семьюдесятью тысячами в кармане. Судя по тому, как Эрни говорил о поведении Макинтайра, «шустеры» были очень довольны таким легким решением проблемы.

— Неудивительно, что она не хотела мне об этом рассказывать, — сказал я.

— С ней будет все в порядке. Она сильная женщина, — убедительно произнес Терри. — Но что будет с тобой? Я знаю, что ты видел, как Карлсон совершил самоубийство. Это, наверное, было ужасно?

Это нельзя описать, поэтому зачем описывать?

— Я собираюсь в Бомбей на следующей неделе, — сказал я. — Может, это поможет разобраться кое в чем.

— Я знаю. Мэндип хочет, чтобы я удостоверился, что ты сможешь выехать из страны. Не должно возникнуть проблем, если мы сделаем все быстро.

— Жаль.

— В Бомбее умер твой отец. Я понимаю твое нежелание ехать. — Терри показал на полку. — Ты можешь взять мои материалы по Индии. Все свежие, хотя, я думаю, ты и так все уже знаешь. — Он встал и провел пальцем по ряду папок. — Здесь, — он достал одну и дал ее мне.

Папка была тяжелая, она не могла вместить больше ни одной страницы.

— Почитаешь в Индии, — сказал он. — Эрни как-то говорил об Индии, да, впрочем, у него на все был готов свой афоризм.

— Какой? — спросил я, уже зная ответ.

— Бомбейский завтрак: ложь с яйцами.

22

Я взял такси, чтобы добраться до Клойстерс. Мы ехали от центра по Западному шоссе до парка Форт Трайон по извилистым дорогам, опоясывающим возвышенность, с которой можно было увидеть Гудзон. Эту землю Рокфеллеры отдали музею искусств «Метрополитен», чтобы музей мог разместить здесь свои коллекции средневекового искусства. Для этого было воздвигнуто своеобразное строение — копия древнего монастыря.

Водитель спросил, ждать ли меня. Я покосился на средневековую толстостенную башню, возведенную из знакомого манхэттенского камня. Было солнечно. Я представил себя в образе монаха, приехавшего в Тосканский монастырь бенедиктинцев, чтобы остаться в нем до конца дней своей чудовищной жизни. Водитель, конечно, мог подождать меня, если у него было шестьдесят свободных лет жизни. Затем я увидел парк автобусов. Здесь было их кольцо. И я решил, что воспользуюсь одним из них, чтобы доехать домой и сэкономить тридцать пять баксов.

Я приехал немного рано, но мне не хотелось торчать на самой жаре там, где меня могут увидеть. Поднявшись по темной лестнице, я попал в прохладный зал, где прилежная студентка читала «Одиссею» Гомера. Она отложила книгу в сторону и, наградив меня обезоруживающей улыбкой, пригласила пройти в пещеру, которая немного напоминала мне мою школьную часовню. Я бесцельно бродил какое-то время, смотря на иконы, статуи святых, лица горгулий и на гобелены. Было представлено даже здание капитула, которое привезли, разобранное по камням, а потом собрали. Казалось, экспонатам было очень уютно в доме 1930-х годов — заложнике благородного мародерства остатков средневековой Европы.

Я вспомнил, что не был в музее уже четыре года. Я ни разу не был даже в музее «Метрополитен», не говоря о его филиале, примостившемся на далеких манхэттенских высотах. Я понял, что Кэрол любила ходить в музеи, любила галереи, концерты в Центре Линкольна и все остальные мероприятия подобного рода. Книги и картины в ее квартире говорили об этом. Я представил ее сидящей по-турецки на полу книжного магазина «Барнс и Нобель» в отделе классической литературы в поисках новых переводов греческих поэтов.

Я взглянул на часы. Было три. Я торопливо пошел по указателям к монастырю Кюкса, не обращая внимания на реликвии.

Несмотря на то что монастырь Кюкса находился в самом центре комплекса, солнце было еще достаточно высоко, чтобы его лучи могли попадать в маленький дворик, окруженный галереей, которая с одной стороны была погружена в тень, а с другой купалась в солнечном свете. Я прошелся по галерее, восхищаясь капителями и резным орнаментом: закрученные листья, обезьяны, сосновые шишки, львы, скачущие человечки и еще всякая белиберда, которую я не мог разобрать. Кэрол нигде не было. Я заглянул в сам дворик — симметричные клумбы и дорожки, расходящиеся от центрального бассейна, возможно, старинной купели. Растений еще было слишком мало, чтобы спрятать кого-либо от солнца, и место казалось пустынным.

— Фин.

Я повернулся. Кэрол стояла в тени. Она подошла ко мне, на ней было то же платье, что и на похоронах Джей Джея. Аккуратно уложенные волосы светились, как в рекламе шампуня-кондиционера. Если бы это был настоящий монастырь, она являла бы угрозу для принявших монашеский обет.

Я поцеловал ее в губы. Они еле шевельнулись в ответ.

Я кивнул в сторону монастыря.

— Приятное местечко, — сказал я. — Что заставило тебя выбрать его?

— Оно было поблизости, — рассеянно ответила она, глядя в сторону монастыря.

Поблизости? Канада была ближе к Уолл-стрит, чем это место.

Кэрол села на деревянную скамейку, я опустился рядом.

Она пристально смотрела на двор. В ярком солнечном свете каждый лепесток синих и желтых цветков четко выделялся. Здесь текла тихая размеренная жизнь. Даже ветерок не мог залететь в эту чашу безмятежности. Моей маме понравилось бы это место. Она знала названия всех цветов, их полные латинские названия. Она могла бы вести с монахами беседы об античности, прогуливаясь по саду и восхищаясь творениями Господа. Возможно, их охватывала бы гордость за таланты человека. Конечно, этот сад не мог быть разбит здесь более чем шестьдесят лет назад, но он был наполнен вечностью ушедших лет.

Кэрол ритмично раскачивалась, как тогда, в своей квартире. Она потирала руки, словно мыла их. У нее были обгрызены ногти, и на тыльной стороне ладоней были царапины.

— Парень, который умер? — сказала она.

— Эрни Монкс.

— Да, он. — Она стала снова потирать руки, а потом вцепилась в край скамейки, — Что с ним произошло? Ну, может быть, это не так уж и важно, просто я преувеличиваю. — Она выглядела, как человек, который сел не на тот автобус, стесняется попросить водителя остановиться и поэтому едет до следующей остановки.

— Да расскажи же, и мы разберемся.

— Джей Джей знал его.

— Знал Эрни Монкса?

— М-да.

— Я так не думаю. Эрни как-то говорил мне, что не знает Джей Джея.

— Они знали друг друга, — убедительно повторила Кэрол. Но она наверняка ошибалась.

Я лишь отрицательно покачал головой:

— Мы с Джей Джеем часто говорили о людях из «Клэй и Вестминстер», и об Эрни в том числе. В особенности об Эрни — он был экстравагантным человеком. Джей Джей никогда не говорил, что встречался с ним. Ведь не было никаких причин, чтобы скрывать это?

— Возможно, была причина. Я не думаю, что Эрни Монкс особо любил Джей Джея. По-моему, они не нравились друг другу.

— Эрни никогда ничего подобного не говорил. Он знал, что произошло с Джей Джеем, знал, что я был там. Но он никогда ничего не говорил, Кэрол.

— Эрни знал Джей Джея, — она колебалась. — Они встречались друг с другом, — сказала она, — и сильно спорили.

— Когда? О чем?

— Я не уверена, возможно, об Индии, они использовали такие слова… Чак Кранц тоже использовал их. И ты. «Бадла» было одним из них. Я не знаю, Фин, я чувствую себя такой тупой. Но Джей Джей умер… Этот Бомбей… И теперь еще Эрни Монкс. Мне просто надо было выговориться. Я надеялась, что во всем этом появится смысл. Но он не появился. Забудь, что я говорила.

— Ты была там, когда произошел этот спор?