Джозеф Файндер - Погребенные тайны (в сокращении)
И тут за этой дверью послышался чей-то голос. Женский голос, приглушенный, то выше, то ниже. Телевизор включенным оставили.
Я шагнул через порог, сжал тело, как пружину. Обвел взглядом комнату, поводя пистолетом слева направо.
Кухня была без окон, отгорожена от комнаты. Старенькая белая плитка «Дженерал электрик», производства сороковых годов. Белая фарфоровая раковина. В ней громоздились тарелки и чашки с остатками еды.
Я снова услышал женский голос, теперь гораздо явственнее — он шел из соседней комнаты. Из задней части дома. Не из телевизора.
Это был голос Алексы.
Я ворвался в комнату с пистолетом наизготовку.
— …ублюдок! — кричала она. И вдруг ее тон резко изменился. — Пожалуйста, о господи, ну пожалуйста, выпустите меня отсюда. Я больше не могу.
Ее голос шел из колонок компьютера. Черного компьютера «Делл», стоявшего на длинном деревянном столе. На экране я увидел знакомый крупный план Алексиного лица, зеленоватый свет — в точности как на том видео. Я едва узнал ее. Лицо у нее осунулось, глаза опухли так, что остались только щелочки, а под ними — темно-фиолетовые круги.
Перед монитором стояла клавиатура. Слева от нее — маленький, дешевого вида микрофон. Я включил его.
— Алекса? — сказал я. — Это Ник.
— Кто… кто это?
— Это Ник Хеллер. С тобой все будет хорошо. Я в доме. Совсем рядом. Слушай, Алекса, помощь уже идет, только молчи и лежи спокойно, поняла? С тобой все будет хорошо. Обещаю.
Я увидел в окне вспышку света. Автомобильные фары. Услышал рокот мотора, затем звук захлопнувшейся дверцы.
Это Жуков. Больше некому. Но я его не видел. Он остановился сбоку, там не было окон.
— Ник! Выпусти меня отсюда, Ник! — кричала Алекса.
— Он вернулся, — прошептал я. — Ты меня слышишь?
Она какое-то время молча смотрела на меня, потом кивнула и начала всхлипывать.
— Все будет в порядке, — сказал я. — Правда. Если ты не скажешь ни слова. Поняла? Ни слова.
Я схватил «зиг-зауэр» двумя руками.
Он войдет в дом через парадную дверь, так же, как и я. Это ясно по натоптанной тропинке. Но он не ожидает, что здесь кто-то есть. Это может дать мне временное преимущество. Я снова ощутил то странное спокойствие, которое так часто испытывал при столкновениях со смертельной опасностью: чувства обострены, реакции ускоренные.
Где-то открылась дверь. Не парадная. Боковая, та, что я заметил раньше. Теперь я не знал, с какой стороны он появится. Я не знал этот дом.
Нужно было спрятаться, но где? Дверь возле входа в кухню. Кладовка, наверное, а рядом деревянный кухонный стул.
Я отодвинул стул на несколько дюймов, чтобы открыть дверь. Открыл левой рукой, шагнул в темноту — и не ощутил под ногой пола. Это не кладовка, это лестница в подвал. Я вытянул руку и ухватился за что-то, чтобы не упасть. Деревянные перила. Я развернулся, прикрыл за собой дверь. Опустился на колени на верхней ступеньке и стал смотреть в замочную скважину.
Ждать, когда он появится.
Владимир Жуков подъехал к дому сбоку просто для того, чтобы не повторяться. Никогда не будь предсказуемым.
Прежде чем открыть дверь, он глянул вниз, на плинтус, и увидел тонкую полоску прозрачного скотча, которую он приклеил между дверью и косяком. Она была на месте. Никто не входил.
Владимир давным-давно научился не полагаться на случай. Это была одна из многих наук, которую он освоил в адских университетах, известных также как тюрьма номер один в Копейске.
Деньги на его счет поступили. Посредник ликвидирован. Осталась только одна работа, да ее, пожалуй, и работой назвать нельзя.
Он репетировал это бесчисленное количество раз, в радостном предвкушении. Он скажет девочке о том, что сейчас случится — ничего нет слаще, чем видеть, как жертва мучается ожиданием. Затем отсоединит шланг от компрессора и соединит латунной муфтой с поливочным шлангом. Как только он повернет рычаг на фермерском водоразборном кране, потечет вода.
Она услышит журчание и все поймет.
Когда уровень воды поднимется выше, а воздушный карман станет меньше, она начнет трепыхаться, колотиться в стенки и, главное, умолять. А он будет завороженно смотреть на нее. Она утонет у него на глазах.
Ужасная смерть. Такой смертью умер его отец. Много лет он мог только воображать, как это было. А теперь узнает.
Войдя в дом, он остановился.
Что-то не так. Колебание воздуха? Вибрация? Все органы чувств у него были обостренно чуткие, как у зверя.
Теперь, когда посредник мертв, — как знать, насколько быстро до Клиента дойдет, что произошло. Однако после сегодняшней встречи хвоста за ним не было, в этом он был уверен.
И все же что-то не так. Он тихо прошел через гостиную к входной двери, где подстроил такую же ловушку — полоску скотча внизу, между дверью и косяком, одну внутри, другую снаружи. Маленькая прозрачная ленточка валялась на полу.
В доме кто-то есть.
Я слышал шаги — звук все громче, ближе. Сжав в правой руке пистолет, а левой держась за перила, я выглянул в замочную скважину и не увидел ничего, кроме света от компьютерного монитора.
Кто-то вошел в комнату. Я увидел ногу. Шагающую к компьютеру — во всяком случае, в его сторону. И все — больше никакого движения.
Человек стоял в нескольких футах от двери. Я видел его со спины: мощный торс, широкие плечи, темная толстовка, черная вязаная шапка на голове. И жуткий рисунок из-под шапки. Совиный клюв.
Он вошел в заднюю комнату. Из компьютерных колонок донесся голос.
— Ник! — закричала Алекса. — Пожалуйста, не уходи!
Жуков стремительно развернулся, держа перед собой оружие — огромный полуавтоматический пистолет со стволом, как у пушки. Я сразу его узнал. Израильский «дезерт-игл» 50-го калибра.
Он медленно повернулся. Он понял. Понял, что я где-то здесь.
Голос Алексы все громче, все отчаяннее:
— Пожалуйста, Ник, скажи что-нибудь! Не бросай меня здесь. Не уходи!
Глаза Жукова прошлись по комнате, оглядели ее сверху донизу, медленно и методично продвигаясь дюйм за дюймом.
Я пришел спасти Алексу. Но теперь вопрос был в том, удастся ли выжить самому.
Мои пули со смещенным центром тяжести не пробьют толстую старую деревянную дверь, разделявшую нас. А бронежилет — не защита от магнумовских пуль 50-го калибра, выпущенных из «дезерт-игл».
Я видел, как глаза Жукова повернулись в сторону кухни. Он сделал несколько шагов к ней. Его еще было видно в замочную скважину.
Как только будет ясно, что он уже на кухне, нужно по возможности бесшумно повернуть дверную ручку. Если выскочить неожиданно, возможно, удастся свалить его одним точно рассчитанным выстрелом.
Я медленно протянул руку, взялся за ручку двери, готовясь повернуть ее, как только Жуков выйдет из комнаты.
И тут он резко развернулся, снова оказавшись лицом ко мне. Его взгляд упал на пол, словно он только что заметил что-то. Я увидел, на что он смотрит. На стул, который я отодвинул, чтобы открыть дверь в подвал. Он был не на месте. Не там, где он его оставил.
Его взгляд медленно поднялся выше. Он улыбнулся, поднял свой «дезерт-игл» и прицелился через дверь прямо в меня, как будто видел сквозь дерево. Нажал на курок (бах-бах-бах!), и я качнулся в сторону. Все происходило, как будто в замедленной съемке: оглушительный грохот и вспышка на конце ствола, треск пробитой двери — и, как только я выпустил ручку и отскочил назад, я почувствовал, как пуля ударила в грудь, и все погрузилось в черноту.
Когда я пришел в себя через несколько секунд, меня скрутило чудовищной болью во всем теле. В груди как будто взорвалось что-то, а потом грудную клетку еще и сжало гигантскими тисками. Боль в левой ноге была еще сильнее — острая, пульсирующая. Перед глазами все мелькало. Как в стробоскопе — бессвязные ряды быстро сменяющихся картинок. Где я?
Я понимал только, что лежу на спине, на твердом, холодном полу почти в полной темноте, в сыром запахе плесени и старого бетона. Слабый свет луны просачивался сверху, через дыру, зияющую в деревянной лестнице.
В один миг я понял, что случилось.
Пуля ударила в бронежилет, но не пробила его. Я остался жив только потому, что массивная двухдюймовая дубовая дверь задержала пулю. Но меня отшвырнуло на лестницу спиной вперед. Я проломил гнилые, изъеденные термитами доски и рухнул вниз, на бетонный пол.
Я чувствовал, как по левой ноге стекает кровь. Протянул руку, думая нащупать дырку от пули. Но пули не было. Это здоровенная щепка с неровными краями, чуть ли не в целый фут длиной, воткнулась мне в икру сквозь толстую ткань джинсов. Я ухватился за нее и выдернул.
Попытался вспомнить, сколько пуль он в меня выпустил. В магазине «дезерт-игл» всего семь патронов. Сколько раз он стрелял — четыре, пять? А может, и все шесть. Может, у него и патронов уже не осталось. А может, один.
