Илья Бушмин - Анабиоз
Мое появление безрукий словно и не заметил вовсе. Слепая тем более. А вот сухая старуха заметила, да еще как. В промежутках между неистовыми распятиями, которые она осеняла себя при появлении «клиента» на горизонте, старуха буравила меня недобрым ревностным взглядом.
Я был поражен, когда через полчаса после начала «работы» на паперти проходящая мимо женщина покачала головой, жалостливо глядя на меня и на кривую «Помогите погорельцу» у дерева, порылась в сумке и бросила мне в тарелку горсть монет.
— Х… хх… храни вас б… б… бог, — закивал я, следя, чтобы полоска слюны изо рта тянулась, как положено.
Минут через десять грустный мужичок средних лет, пришедший наверняка замаливать какие-то грехи и оттого чувствовавший себя виноватым перед всеми, бросил мне в пакет купюру в 50 рублей.
Через два часа в моем полиэтиленовом кошельке было почти 400 рублей.
Но я был полным лузером по сравнению с остальными. По моим прикидкам, за те же пару часов безрукий инвалид насобирал около полутора тысяч рублей. Чуть меньше «заработала» старуха без глаз. Вторая старуха, сама себя назначившая моим главным конкурентом, пополнила свой бюджет примерно на 600–800 рублей.
Конкурентка нервничала и бросала в меня молнии долго, но все-таки не выдержала. Когда на горизонте не было никого, перед кем можно было побубнить и покреститься, демонстрируя скрюченные сухие пальцы, она бодро вскочила и зашагала ко мне.
— Эй, погорелец.
— Чего? — отозвался я.
Конкурентка осклабилась.
— Не дурак, значит. Зарабатывать пришел.
— Гляжу, не один я.
— Да вот только мне-то разрешили. Тебе разрешили? Или ты самый умный?
— Разрешили? — я покосился на собор. — Кто? Священник или сразу Иисус?
— Ха! — зло каркнула старуха. — Так ты дурак! Дурачок, значица. Дурак, это точка Кирюхи. Чужих сюда не пускают. Никак по роже схлопотать захотел, дурачок?
Старость я уважаю. Наглость нет.
— Бабуль, за языком своим отсохшим следи, — прорычал я. — А то возьму и вырву его тебе нахер.
Старуха переполошилась, ахнула, шарахнулась назад. Но она была не совсем трусихой. Конкурентка погрозила мне костлявым сморщенным пальцем:
— Вот пи… дюлей от Кирюхи получишь, будешь знать!
— Да погоди ты, — миролюбивее осадил я ее праведный гнев. — Тебе, значит, Кирюха разрешил?
— А то!
— А как это разрешение у него получить? Заявление надо писать или как?
Старуха похихикала. Это было похоже на хрюканье. Одна из самых омерзительных пожилых женщин, что я видел в своей жизни.
— Где он, этот Кирюха? — настаивал я. — Как его найти?
— А ты попробуй эту денежку, что заработал, унести! — моя тарелка с милостыней никак не давал ей покоя. — Сразу узнаешь! Кирюха тебя быстро найдет!
Хихикая, она не переставала глазеть по сторонам. И вовремя заметила свернувшего к храму прохожего. Чуть ли не спотыкаясь, рванула назад к своему рабочему месту. Плюхнулась на землю, поправила юбку, нарисовала жалостливый вид — и принялась неистово креститься и бубнить.
Самым отвратительным являлось то, что я с этой старухой и подобным ей созданиям был одного биологического вида.
Хотя отвратительного было много. Даже слишком. Об этом я думал весь день вчера. Те же мысли осаждали меня и ночью, когда я ворочался в постели и пытался уснуть. Они же донимали меня и сейчас.
Что, если самые мои страшные подозрения — правда? Сергей попал в руки к этим ублюдкам и, превращенный в безногого инвалида-слепца, мучается в рабстве? Даже если мне удастся его вызволить — а я дал себе слово биться до конца — что тогда? Что я скажу матери, которая после смерти отца превратилась в привидение? Что я скажу Жене?
А что я скажу собственному брату, познавшему ад?
Конечно, я его не брошу. Привезу домой. Сделаю все, чтобы он вернулся к жизни. Но будет ли это — жизнью? Что я сам чувствовал и испытывал бы, окажись на его месте? Ответ был один. Лучше умереть.
Смерть иногда может быть благом. Потому что существуют вещи гораздо более жуткие и страшные, чем смерть.
Мы живем, катаясь по проторенной колее. Каждый из нас никогда не отклоняется в сторону, чтобы взглянуть на себя и свою жизнь под другим углом. Со всех сторон мы слышим: «Она меня бросила, я не хочу жить», «Родители меня не ценят, к черту такую жизнь», «Нет работы и друзей, лучше сдохнуть». Какая дурость. Этот безумный мир отупел в своей инфантильной заскорузлости, внушенной телевизором, интернетом. Всей этой развлекательной жратвой для размягченного отвыкшего думать и воспринимать мир мозга.
Наша жизнь состоит из надуманных проблем, высосанных из пальца бед и ненужных желаний. Как так вышло, что мы живем, проходя эту игру, которую можно пройти лишь раз, автоматически и совершенно не думая? Сутками портим зрение за компьютером, зная, что можем однажды лишиться зрения, которым созерцаем этот мир. Мы это знаем, но никогда об этом не думаем. Лиши нас зрения в один миг — мы сорвем глотку, воя от отчаяния. А если это будет проходить медленно, по собственной воле — то не страшно. Вкалываем на работе по 15 часов в сутки, не видя близких, а когда они уходят навсегда — воем на луну. Понимая, что у нас был миллиард возможностей просто побыть с ними, молчать и смотреть на их лица, а мы просрали все это ради какой-то ерунды.
«Я готов убить за новый смартфон». «Если она не позвонит, я не знаю, что с собой сделаю». «Дай денег на водку, жена, или я сверну тебе шею». Когда стало принято разбрасываться словами, не думая об их значении, и когда шелуха заменила собой то, что априори является самым важным?
Ты, готовый убить за новый гаджет. Представь, что тебе отрубили ноги. Ты не сможешь никогда больше ходить. Ты не будешь в состоянии самостоятельно выйти из квартиры или даже добраться до туалета. Танцевать. Бежать что есть сил по пляжу. Полноценно любить свою девушку или жену. Ощути это. Ощутил? Ну и как — новый гаджет — все еще предел твоих мечтаний?
Наступают моменты, когда все напускное смывает волной в один миг.
Я клял себя за то, что не был с братом, когда был ему нужен. Я клял себя за то, что спустил в унитаз 25 лет своей чертовой жизни, мотаясь по кабакам, бабам, тусовкам и стрелкам.
Я клял себя за то, что поступал назло отцу. Сейчас его нет. Я вспомнил его слова. «Когда же тебе надоест нарываться. Мир и все люди вокруг ничего плохого тебе не сделали. Вокруг нет врагов. Ты сам свой враг».
Может быть, он предчувствовал, что скоро ему конец? И понял что-то такое, что пытался донести до меня, точно зная, что у него ничего не выйдет? Потому что ни одну простейшую мысль нельзя донести ни до кого, пока он не будет готов ее принять. Суровая правда. Мысль о ценности и хрупкости жизни — несмотря на ее очевидность для каждого — нельзя вбить в голову никому, пока он сам не столкнется с чем-то неизбежным и роковым. С чем-то, после чего будет уже поздно.
Чувствуя, как к горлу подкатывает комок, я стиснул кулаки и с огромным трудом заставил себя собраться. Нельзя раскисать. Именно так человек теряет волю. А мне воля была ой как нужна. Сейчас воля — единственное, что у меня вообще было.
Старуха-конкурентка, воспользовавшись тем, что никого из желающих расстаться с деньгами сердобольных горожан поблизости не было, вскочила, выгребла все деньги из пакета и исчезла за углом ближайшего жилого дома. Вернулась она минут через пять. Выглянула, увидела, что все спокойно, и прогулочным шагом, едва не приплясывая — старуха была энергичной — направилась к своему боевому посту. В одной руке она держала откусанный чебурек, во второй коробочку сока.
Перерыв на обед.
Я люто хотел жрать, но отвлекаться и уходить не собирался.
Поднявшись, я направился к конкурентке. Она застыла, работали лишь челюсти и осоловелые глазки, которыми она буравила меня.
— Чего?
— Эти тоже Кирюхе платят? — я кивнул на безрукого и слепую.
— Что ты! — отмахнулась чебуреком старуха. — Они его с потрохами. Я плачу, а они принадлежат. Понимаешь?
Рабы. Таксист был прав.
— Принадлежат?
— Он их вечером забирает, а утром привозит, — зашептала старуха, приблизившись. Из ее рта летели крошки теста и мяса. — Ночуют шут знает где, но лучше и не знать энтова. Все, что они здеся насобирают, Кирюха забирает себе. Егошние они полностью, понимаешь, дурачок?
В этот раз дурачка я проглотил. Старуха была мне нужна. Я выудил из кармана своего дичайшего в мире пиджака листовку с фотографией Сергея и показал ей.
— Видела его здесь?
Старуха моргнула. Откусила чебурек.
— Похож вроде.
Внутри у меня похолодело. Несмотря на то, что я морально старался подготовиться к этому, теплилась надежда, что Сергей избежал этой участи. Сейчас надежда рассыпалась.
— Он без ног? И… без глаз?
— Вот прям описал, — заверила старуха.
