Белобров-Попов - Красный Бубен

– Ах ты! Ты чего приседаешь?! Ты у нас, комаринский, поприседаешь на сковородке!

Мишка скосил глаз и увидел топающего тяжелыми сапогами солдата в плащ-палатке, из груди которого торчали воткнувшиеся по локоть руки. А сзади бежал Колчанов.

Мишка поднажал.

Из-за куста выскочил длинноухий заяц-русак и попал прямо под ноги солдату. Солдат пнул зайца черным сапогом. Маленькое беззащитное тельце взлетело в воздух, сверкнув в лунном свете короткой шерсткой, и упало на землю уже мертвым, с раздробленными костями и вывалившимися из живота кишками.

– То же и с тобой будет! – закричал солдат-оборотень. – Ур-р-ра!

– Ур-р-ра! – откликнулся солдат с другого боку, тот самый, руки которого воткнулись в грудь солдата, пнувшего кошку, то есть зайца.

– Дер-р-ржи его! – заревел Колчанов.

Опять в церкви зазвонили колокола. Мишка поднял голову и сразу понял, куда ему надо бежать. Ему надо менять направление… двигать, короче, к храму.

Нужно было повернуть резко влево. Но резко на такой скорости поворачивать было невозможно. Мишка мог налететь на безрукого солдата, либо просто не удержать равновесие и упасть. А это значит, подписать себе смертный приговор или чего похуже (например, приговор на вечные муки).

Если бы над деревней Красный Бубен пролетал в это время вертолет или самолет, и из него выглянул бы летчик с прибором ночного видения на голове, то он бы увидел, как четыре бледно-зеленые точки описывают по пересеченной местности плавную дугу влево. Причем одна из точек чуть обгоняет три другие. Наверное, летчик смотрел бы на движущиеся точки просто так, из чистой привычки к наблюдениям. Ему бы и в голову не пришло, какая фантастическая трагедия разыгрывается на земле между этими точками. Летчик бы снял с головы прибор ночного видения и сообщил бы на базу: Ничего интересного не вижу.

Глава двенадцатая

НЕБО ВЫШЕ ВСЕГО

Небо становится ближе…

1

Иван Киселев потянул на себя штурвал, реактивный самолет-истребитель задрал нос и вспорол темное ночное небо блестящим хромированным острием. Пошла перегрузка. Кислородная маска вдавилась в лицо летчика, и Иван ощутил привычное давление на переносицу. Его вжало в кресло, а кожа лица натянулась. Было немного больно, но Иван любил это ощущение. Чем сильнее перегрузки, тем с большей скоростью несется машина, послушная его умелым рукам. Иван любил свою работу. Он любил, когда самолет дрожит перед тем, как взмыть в небо, любил падать в воздушные ямы, любил ложиться на одно крыло и видеть боковым зрением, как назад убегает подсвеченный солнечными лучами пушистый ковер облаков. Любил кинуть самолет в штопор и смотреть, как с огромной скоростью приближается крутящаяся Земля.

А еще Иван любил свою жену Юлю. С Юлей они познакомились на выпускном вечере в летном училище. Ему сразу понравилась эта миниатюрная, бойкая девчонка в короткой юбке. Вот такая и должна быть жена у офицера-летчика! Смелая, решительная, веселая, не боящаяся трудностей! Потому что, когда меня начнут кидать с одного места на другое, не каждая выдержит. Тут нужна вот такая натура, как у нее. Чем быстрее привыкнешь к новому месту, тем лучше. Иван в этот же вечер сделал Юле решительное предложение, она так же решительно его приняла. Иван чуть с ума не сошел от счастья. Дальше были гарнизоны. Один, второй, третий… Пока они, наконец, не оказались под Тамбовом.

Ивану нравилось здесь. Климат нравился. Урожайные черноземные земли спасали от трудностей переходного времени. Нелегко приходилось военным в этот период. Но Иван не унывал. Он верил, что не за горами тот день, когда российская армия станет по-настоящему профессиональной и превзойдет по всем показателям американскую. Конечно, достаточно еще в армии всякого безобразия. И из-за этого многие потеряли веру, бухают, не следят за собой, опускаются морально и вообще. Но настоящий офицер не таков. Настоящего офицера не могут сломить никакие временные трудности. Настоящего офицера всегда можно отличить по выправке, умению держать себя и прямому честному взгляду. А если это не просто офицер, а летчик, и не просто летчик, а военный летчик, и не просто военный летчик, а летчик-испытатель, то всё это можно смело умножать на пятьдесят. Небо – выше всего!

Небо. Что, кроме неба, всегда так манило, так притягивало человека, заставляя его забывать обо всем на свете: о доме, о любимой, о безопасности? Еще тогда, когда человек ходил, в техно-индустриальном смысле, в коротких штанишках, он уже смотрел вверх, в бездонную синеву, и делал наивные попытки освоить это пространство и полететь, как птица, в неизвестную, необозримую глазом и неохватную руками даль. Икар… Мон-гольфье… Братья Райт… Уточкин… Покрышкин… Циолковский… Королев… И, наконец, Гагарин… А потом еще и Армстронг с двумя космическими товарищами на Луне.

У человечества такая сильная тяга к небу, что не каждый, взлетев, возвращается назад. Что-то в этом есть такое, что невольно задумываешься – быть может, мы действительно порождение неба, потомки инопланетян, а не обезьян, как принято было считать в диком и отсталом девятнадцатом столетии. Наше время выгодно отличается от всех предыдущих времен неописуемым взлетом технической мысли и связанного с этим миропонимания и мироощущения. Прочно укоренились в нашем сознании такие, например, понятия, как виртуальный объект, которого на самом деле нет, но о котором все говорят, как о простейшей вещи, вроде стола или шкафа. Вот какой прорыв в сознании совершился в XX веке! Мы говорим о чем-то, чего нет, как о само собой разумеющейся и понятной вещи. И подобного рода практика мозга приближает нас к пониманию мистического и потустороннего…

Пора было возвращаться на базу. Иван потянул штурвал влево. Самолет завалился на одно крыло и начал выполнять плавный вираж. Иван снова почувствовал легкую, приятную перегрузку. Это чувство чем-то напоминало ему секс. Что-то похожее он испытывал, когда занимался любовью с Юлей. Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки… — пронеслось в голове. Потом… А сейчас он вернется на базу, поставит в ангар своего друга самолета и поедет домой… Юлька, наверное, еще не спит… Наверное, ждет его… Ужин приготовила… Его любимую картошку с тушенкой… Он поест, а потом они пойдут в спальню и займутся сексом… Иван улыбнулся. На душе было хорошо и покойно. Жизнь для Ивана всегда оставалась службой, которая не в тягость, а в радость. Если всему отдаешь положенное время, то всё успеваешь, а если всё успеваешь, то у тебя всё хорошо и нет никаких проблем.

Иван вдавил штурвал в панель, и самолет начал снижаться. Лететь до аэродрома оставалось каких-нибудь минуты три-четыре.

Иван посмотрел на приборную доску и увидел, что немного отклонился от курса. Он усмехнулся и чуть повернул штурвал вправо. Самолет накренился на одно крыло.

И тут Иван заметил внизу что-то такое, что заставило его резко повернуть штурвал, зайти на второй круг и посмотреть на это еще раз.

2

Не может быть! — подумал Иван озадаченно. – Это мне показалось… Он вдавил штурвал, и самолет помчался к земле. Он решил на предельно низкой высоте пролететь над местом, которое его заинтересовало, чтобы можно было как следует рассмотреть то, что он заметил, и при этом не напугать сельских жителей.

По всей топографии деревни огромными фосфоресцирующими буквами было написано загадочное слово

Не может быть, – повторил Иван мысли. – Мне или мерещится, или это оптическое явление, связанное с геомагнитными особенностями данной местности, наложившимися на движение слоев в атмосфере. Я слышал, что так бывает… В пустынях, в океане, в районах крайнего Севера, в Бермудском, наконец, треугольнике… Но почему слово?.. Почему не просто свечение Земли? А какое-то чужое, неприятное слово? От которого делается тревожно и по спине бегут мурашки, как в детстве, когда лежишь ночью один в комнате, и вдруг скрипнул шкаф, и ты ждешь, кто оттуда вылезет… Слово… Слово… Почему слово?.. Быть может, это посланцы Вселенной?.. А что? В академии нам читали секретный спецкурс об НЛО и как себя нужно вести при столкновении с ними. Говорили, что особенно часто НЛО появляются в районах военных объектов. И теперь я наблюдаю, как наши далекие братья по разуму посылают сигнал в Космос…

Иван повернул штурвал влево. Самолет сделал вираж, заходя на очередной круг. Перед тем, как сообщать на базу о необычном явлении, он решил как следует всё рассмотреть, чтобы не оказалось потом, что Киселев поднял шум зря. Чтобы острые на язык летчики не подняли его на смех и к нему бы не приклеилась обидная кличка Ваня Хамдэр.

И еще свечение букв напомнило Ивану его детство. Точно так же светилась фигурка фосфорного зеленого орла, который стоял у них на телевизоре в далекие семидесятые. Тогда такие орлы на телевизорах были в большой моде и дефиците. Это был символ домашнего уюта и достатка, как ковер на стене, как стенка, как хрустальная посуда, как книги классиков за макулатуру. Орел стоял на своих крепких ногах на куске скалы, высоко задрав крылья, готовый в любую секунду взмыть в небо. Наверное, этот орел и стал первой, как говорится, ласточкой, которая определила профессию Ивана Киселева. Однажды, еще в первом классе, Ванька влюбился в одноклассницу и, поддавшись внезапному импульсу, отломал у орла крыло и подарил его своей возлюбленной… Он даже не мог теперь вспомнить, как ее звали. Вот чудеса памяти! Орла он помнил отлично, а как звали ту девочку не помнил… Он помнил только, как они сидели в подъезде под лестницей и смотрели, как светится в темноте орлиное крыло. Потом Ванька нерешительно поцеловал ее в щеку и признался в любви. Девочка тоже чмокнула его в щеку, и они договорились, что когда вырастут, поженятся и он будет летчиком, а она – космонавткой. Потом Ваня пришел домой, и отец отлупил его ремнем. Родители спрашивали, как ему могло прийти такое в голову – отломить у орла крыло! А Ваня не знал что ответить. А когда родители спросили – куда он крыло дел, Ваня не признался, потому что предавать любовь западло…