Жан-Кристоф Гранже - Конго Реквием
В ее руке появился маленький молоточек. Коротким ударом она загнала ключ и тут же без всякого усилия повернула его. Дверь открылась со щелчком. Гаэль поняла, что Одри продумала все заранее.
– Как у тебя получилось?
– Ударный ключ, – ответила та, заходя в прихожую. – Сложно объяснить; скажем так: его выемки при ударе создают на короткое мгновение зазор между штифтом и планкой. В эти доли секунды достаточно повернуть ключ, и можно открыть любой замок.
Рядом с этой девицей Гаэль обретала спокойствие, которого ей не могли обеспечить телохранители. Единственное слово пришло ей в голову: профессионалка.
– Не стой столбом. – Одри бесшумно прикрыла дверь, потом достала другой ключ и вставила его в замочную скважину. – Если он вернется, то не сможет открыть. Это даст нам время смыться через окно.
– Но он будет знать, что у него кто-то был…
– Тем лучше: хоть задумается.
Она сунула Гаэль хирургические перчатки. Не говоря ни слова, та натянула их, испытывая внутреннюю дрожь – смесь страха и возбуждения. Она пересекла черту. Обратного хода нет.
– Я прочешу кабинет. Посмотри, что там рядом, – приказала Одри.
Гаэль никогда не бывала в соседнем помещении – наверно, простая кладовка, где Кац хранил архивы, или спальня, где он мог передохнуть. Первая догадка оказалась верна: клетушка два на три метра со стеллажами и папками, расставленными в алфавитном порядке. Кажется, у Каца были сотни пациентов. И все лохи?
Не очень представляя себя, что именно искать, она принялась шарить, надеясь наткнуться на собственное досье. Ею овладело неприятное чувство при мысли, что придется читать заметки психоаналитика и что Кац – пусть самозванец, пусть не имеющий никакого законного права – поставил диагноз более серьезный, чем она предполагала…
– Иди глянь! – позвала Одри из-за стены.
Сидя за лакированным письменным столом, следовательница просматривала открытый скоросшиватель, прозрачные файлы которого содержали вырезки из прессы. Гаэль поняла с первого взгляда. Статьи и фотографии описывали дело Человека-гвоздя 2012 года. Висса Савири, Анн Симони, Людовик Перно… Одри хлопала страницами, и их мысли текли в одном ритме.
Еще один поклонник убийцы-фетишиста. Псих, который преклонялся перед убийцей и интересовался сестрой того, кто с ним покончил…
– А вот это уже область моей компетенции, – с удовлетворением прошептала Одри.
Гаэль не ответила: ее мысли разбивались о стену страха. Одри продолжила обыск, приподнимая кожаные бювары, просматривая кипы досье, читая наклеенные кое-где стикеры. Под конец она пролистала отрывной календарь, лежащий на краю стола.
– Твою мать!
Гаэль подняла глаза: та аккуратно вырывала из календаря два листочка с записями, один июльский, другой августовский. На каждом был адрес, без имен или других указаний.
– Данные Анн Симони и Людовика Перно, – пояснила Одри.
Гаэль осознала новый сюрприз: за много недель до убийств Эрик Кац записал в своем календаре адреса двух жертв Человека-гвоздя. Откуда он знал Симони и Перно? Был ли сообщником убийцы? Или же непосредственно убийцей?
«Цыплят по осени считают», – всегда говорил ее отец. Другими словами, следовало подождать несколько месяцев, чтобы дать делу отстояться, то есть увериться, что оно действительно закрыто. Сегодняшнее открытие доказывало его правоту: со всею очевидностью дело Человека-гвоздя закончено не было – Эрик Кац связан с сентябрьской резней, а его никто ни разу не побеспокоил.
37Они снялись с лагеря в четыре утра и тут же двинулись в путь, насмерть перепуганные: носильщики утверждали, что всю ночь слышали подозрительные шорохи; кое-кто из них просто исчез. Морван, несмотря на похмелье, задал быстрый темп. Носильщики горбились под ношей, солдаты хлюпали резиновыми сапогами, Мишель спотыкался, укутанный в тряпье, одолженное у всех понемногу, но все равно стучал зубами.
Грегуар двигался наудачу. В его карте множились неточности, указания геологов тоже оставляли желать лучшего, а он сам был топографом девственных зон – джунглей без ориентиров и жилья, бесконечного чередования красных болот и зеленых пригорков. Но речь уже не шла ни о раздумьях, ни о Монтефиори, ни о мау-мау, ни о тех неожиданностях, что поджидали их в рудном поселке. Он даже постарался на время забыть про сына и его расследование. Шаг одной ногой, потом другой, сгибаясь под библейскими небесами и доходя до безумия от этого двуцветия: зеленый, красный, зеленый, красный….
В полдень по-прежнему никаких признаков поселка. К трем часам он уверился, что ошибся. К четырем, когда он уже готов был повернуть обратно, он услышал звуки, которые узнал бы среди тысячи: удары молотов о скалу, гул голосов, гудение генераторов…
Еще один холм, потом долина, такая влажная, что могла бы сойти за озеро. Все ускорили шаг – рывок к финишу, жизнь спасена. Они снова нырнули в густой лес, вытягивая на ходу шею в надежде разглядеть за верхушками деревьев красные стены месторождения.
Пришлось довольствоваться первым военным пропускным пунктом. Рудники облагались самыми разными податями, и за пару километров до зоны добычи начинался рэкет. Стул, веревка, и доставайте монеты. Государство требовало налог на источник. Национальный дорожный комитет или Управление вод и лесов желали получить свою долю. Региональный префект изымал свою десятину…
«Таможенников» перекосило, когда они заметили Морвана, с его недюжинной статью и курчавой шевелюрой белого негра. Никто здесь никогда его не видел, но все ждали. Несмотря на лихорадку, Мишель забежал вперед, чтобы предупредить конфликты. Мзунгу направляется к себе с ружьем наперевес, и лучше его не нервировать.
Второе заграждение. На этот раз им предложили чай, консервы и маниоку. Вокруг них наблюдалось оживленное движение. Одни копатели возвращались к себе в деревню. Другие, наоборот, прибывали. Утомленная суета дальних закоулков мира, фауна из первопроходцев, сорвиголов и бедняков, для которых или такая жизнь, или смерть.
Морван не стал задерживаться. Он вдохнет полной грудью у подножия своих рудников, любуясь наконец-то последним из своих творений. Перестук молотов превратился в глухую пульсацию, дрожь, скрытую за верхушками леса. На обочине дороги под зонтиками продавцы предлагали телефонные карточки, сандалии, вырезанные из шин, пальчиковые батарейки…
Быстрый взгляд на Мишеля: тот разделял его возбуждение, и головокружение тоже. После стольких километров без единой человеческой души, после стольких часов, проведенных среди дикой природы, оказаться вдруг в таком муравейнике – настоящий шок. А главное, сам этот людской приток был для Морвана доказательством, что разработка действительно началась. Суза, производитель работ, и Кросс, командующий войском, заложили фундамент королевства.
Теперь они шагали под серо-зелеными сводами, под ногами шуршали опавшие листья. Все вокруг дышало удивительной негой и пронзительной торжественностью. Внезапно он заметил нечто, совершенно ему не понравившееся: лежащие на спине трупы без головы, рук и ног. Верхняя часть ляжек была срезана: два кило нежнейшего мяса. В глубине плоти виднелись кости.
– Это еще что за дерьмо?
– Я все выясню.
– Чтоб у меня тут ничего подобного не было.
Всем известно, что ляжки – самый лучший кусок. Как умерли эти ребята? Каннибализм здесь не был ни способом выживания, ни анимистическим[47] ритуалом. Просто привычка…
Навстречу им попались первые шахтеры, вылезшие из туннелей. Обнаженные торсы, покрытые ровным алым слоем; при них были только налобные лампы (на самом деле – фонарики, закрепленные на голове ремнем), долото и молоток. Латерит проник даже в белки глаз. Вид у них был совершенно пьяный. Морван запретил алкоголь и травку, но наркотиком этих парней были темнота и колтан. Сказать, что они стали частью земли, было бы тавтологией: они земля и есть.
Он отдал распоряжения. Разгружать оборудование, приглядывать за оружием. На самом деле ему хотелось встретиться со своей горой в одиночестве. Он вышел из леса и окинул взглядом алую тропу, усеянную колодцами, – около каждой выемки стоял человек с «калашом». Мир троглодитов. Всюду копошились люди – в ямах, на склонах, у подножия горы. Рабочие с мешками на плече спускались по ступенькам, выдолбленным в скале, другие поднимались, на четвереньках, цепляясь за кусты, которые служили поручнями. Все тонуло в алой пыли. От одного взгляда на эту картину начинало щипать глаза и саднить горло. После передоза влаги начиналась иная эра – скал и сухости.
Этот тайный рудник, которого не было ни на одной карте, принадлежал Морвану. Он стал повелителем войны, полевым командиром, одним из рабовладельцев. И не испытывал от этого ни гордости, ни сожалений. Сюда его привел долг, и он был готов противостоять мятежникам, обвалам и болезням, чтобы заполучить еще несколько миллионов, которые передаст по завещанию.
