А потом он убил меня - Барелли Натали

Но вот они снова уходят наверх, и я слышу их болтовню. Джим говорит, что судно ему нравится, комментирует разные функции катамарана. Кэрол хочет взять на себя управление, но Джим не согласен. Они начинают перешучиваться, а я мысленно снимаю перед Кэрол шляпу: голос у нее звучит очень непринужденно. Она заявляет, что хочет пить, поэтому спустится в каюту за апельсиновым соком. Может, и Джиму принести?

Еще слишком рано. Я понимаю, чего она добивается. У нее просто сил нет ждать, пока катамаран отчалит. Но пока слишком рано. Слишком рискованно. Джим отвечает, что не хочет пить, может, попозже, и я с облегчением перевожу дух. Однако они все равно спускаются, и я прижимаю ладонь к груди, пытаясь приглушить грохот собственного сердца. Начинается какая-то возня, и я на миг пугаюсь, что сейчас они начнут совокупляться, так сказать, прямо на мне; меня начинает подташнивать. Но Джим возвращается на палубу, а Кэрол следует за ним. Кажется, проходит вечность, но вот я слышу гул мотора, и наш катамаран приходит в движение.

Судно дергается, и я ударяюсь головой о борт. Наконец ход выравнивается, мы выходим в море, а я умудряюсь принять более удобное положение.

Кажется, очень долго до меня не доносится ничего, кроме шума двигателя. Потом я улавливаю звук голосов. И даже могу разобрать слова.

— Долго ты собираешься идти на моторе? — спрашивает Кэрол.

— Мне кажется, уже хватит, как ты считаешь?

Сложно догадаться, где мы сейчас, но наверняка отошли на пару миль от берега.

— Поставлю парус, — говорит Джим.

— А я помогу.

Сверху доносятся обрывки проклятий, там что-то шуршит и хлопает на ветру. Суденышко кренится. Из-за ветра мне больше не слышно, о чем идет разговор, но я чувствую, что мы снова в пути.

Не знаю, сколько еще смогу вот так лежать. Ногу сводит судорогой, я шевелю пальцами, но легче не становится. Ветер начинает стихать. Джим и Кэрол переговариваются о чем-то наверху, и я напрягаю слух.

— Думаю пойти прилечь, — говорит Джим. — Оказывается, я довольно сильно устал.

«Нет-нет, не позволяй ему, Кэрол, пожалуйста! — мысленно заклинаю я. — Нельзя, чтобы он спустился сюда один».

— Пожалуйста, побудь со мной еще немножко. Тут так хорошо! — восклицает Кэрол, будто прочтя мои мысли.

— Меня что-то развезло немножко. Никогда раньше не страдал морской болезнью, надеюсь, так будет и впредь.

Кэрол хихикает и говорит что-то, но слов не разобрать.

Потом я больше не слышу их голосов, лишь плещется вода и шумит в парусах ветер. Хочется размять ноги, пошевелить пальцами, но я не смею.

Кажется, мое заточение тянется бесконечно, но я сверяюсь с часами и понимаю, что прошло всего полчаса. А потом я что-то слышу. Шаги. Сюда идут, и я не могу понять, Кэрол это или Джим. Боже, помоги! Сердце стучит, как барабан, я задерживаю дыхание и крепко зажмуриваюсь.

— Эмма, ты здесь?

Я выдыхаю, а Кэрол медленно поднимает крышку сиденья. С виду она напугана не меньше моего. Она хватается за грудь:

— Какое счастье, ты тут! — в ее голосе звучит облегчение, сопоставимое с тем, которое сейчас испытываю я. Я шепчу:

— Уже можно вылезать? Не опасно?

— Он уснул, — отвечает Кэрол.

— Давно?

— Минут десять назад.

— Ладно, ты побудь там с ним, а я пока отсюда выберусь.

Она возвращается на палубу, а я потихоньку вылезаю из своего убежища. Все тело болит. Я замерзла, конечности занемели. Сгибаю одну ногу в колене, разгибаю, потом проделываю то же самое со второй. Медленно выпрямляюсь, поднимаюсь по лестнице и вижу затылок Джима. Все остальное скрывает выступающая над палубой верхняя часть каюты. Не слышно ни звука. Вдалеке виднеется берег. Солнце все еще высоко в небе. Мы ушли недостаточно далеко.

Еще слишком рано.

Я потягиваюсь, разминаю мышцы, заставляю кровь бежать по жилам. Мне снова удается почувствовать свои пальцы, я потираю ладони обтянутых перчатками рук. Кэрол подходит и становится рядом.

— Все нормально? — спрашивает она.

Я подношу палец к губам, дескать, не шуми ты, ради бога.

Пригнувшись, я медленно, бесшумно пробираюсь к носу судна. Кэрол следует за мной по пятам.

— Сколько ты ему подсыпала? — шепчу я.

— Точно не знаю, но целый пузырек, то ли двадцать штук, то ли двадцать пять.

Я киваю.

— Ты уверена, что этого достаточно? — интересуется Кэрол.

— Да, уверена. Не сомневайся. — Я чуть не проговариваюсь, что уже как-то имела такой опыт.

Я беру опустевший стакан из-под апельсинового сока, заглядываю в него. Там лишь слабый след от растертых таблеток. Кэрол отлично справилась.

— Что теперь делать? — спрашивает она.

— Ждать.

— Может, лучше его связать?

— Не глупи. Нам не нужны следы на теле.

Судно продолжает движение, а я так и передвигаюсь по нему, согнувшись. Не могу даже вообразить, чтобы кто-то увидел меня на таком расстоянии, но береженого бог бережет. Проходит двадцать минут, берег превращается в тонкую линию, и возникает ощущение, будто мы действительно посреди океана. Солнце миновало зенит и потихоньку опускается, цвет неба меняется, и я жажду вечерней прохлады. Соленый ветер обжигает кожу. Глаза щиплет.

Мы не разговариваем. Я помогаю Кэрол с парусами, чтобы замедлить ход судна. Потом пристально вглядываюсь в лицо Джима. Веки у него опущены, он ровно дышит, челюсть отвисла, из уголка рта стекает тонкая струйка слюны. Я киваю Кэрол, и мы начинаем снимать с него рубашку, брюки и ботинки. Мы работаем молча, осторожно. Когда с этим покончено, Кэрол спускается в каюту за еще одним комплектом одежды, который она захватила с собой. Более или менее оба комплекта похожи, только рубашка поло чуть бледнее, но сойдет и так. Мы снова одеваем Джима. От напряжения мы пропотели насквозь, а ведь это только начало.

Мы сидим на сетке между корпусами катамарана и время от времени проверяем, достаточно ли той дозы, которую получил Джим, и по-прежнему ли он в отключке. Лучше бы Кэрол выждала еще, прежде чем напоить его соком с барбитуратами, но мне понятно и ее отчаянное желание поскорее со всем этим покончить. Ее глаза закрыты, она слушает плеск волн. С виду мы как близняшки: в одинаковой одежде, одинаковых кепках, как и договаривались. Если кто-то видел меня утром, наверняка решил, что это была она, готовила что-то для морской прогулки, а потом ушла и вернулась уже с Джимом.

— Готова? — шепчу я.

Она кивает, открывает глаза, собирается с духом. Мы вместе спускаем паруса и бросаем якорь. Затем возвращаемся к Джиму и занимаем свои места. Кэрол берет его за ноги, я — под мышки, и нам удается его приподнять, но не более. Он слишком тяжелый, и приходится положить его обратно на палубу.

— Так дело не пойдет, — говорю я. — Нужно придумать что-то другое.

— Давай подвинем его к борту и столкнем в воду, — предлагает Кэрол.

Я понимаю, что она имеет в виду, и ее идея мне нравится. Нам удается сдвинуть Джима так, чтобы его тело лежало параллельно краю, а потом, стоя на коленях, мы плечом к плечу наполовину тащим, наполовину катим его по палубе, пока наконец, крякнув, решительно не сталкиваем за борт.

И, вымотавшись, валимся на палубу. Кэрол лежит на спине, а я наблюдаю, как тело Джима вниз лицом покачивается и подпрыгивает на поверхности воды. Уже почти стемнело. Я смотрю на часы: дело к половине восьмого. Оглядываюсь по сторонам: никого и ничего. Мы абсолютно, совершенно одни.

Кэрол встает. Хватается за канат и смотрит за борт. Я прошу ее:

— Пожалуйста, давай убираться отсюда.

Она не отвечает. Потом наконец с некоторыми затруднениями поднимает якорь.

— Ты уверена, что умеешь управлять этой посудиной? — шучу я.

— Дай мне минутку, пожалуйста. — Кэрол тяжело дышит от усилий. — Ладно, теперь помогай. Вот, тяни это, — говорит она, и я чувствую такое облегчение, что не передать словами.

Я смотрю на то место, куда мы скинули Джима. До сих пор удается разглядеть его в сумерках, хотя, может, это просто воображение. Катамаран немного кренится, когда мы ставим паруса, и благодаря ветру дистанция между нами и Джимом увеличивается.