Уоррен Мерфи - Жизнь или смерть
– Здесь сотня, – снова произнес он.
– Нет, вы сосчитайте, – не унималась Этель Хиршберг. Тут из кабинета Тери Уокер вышел Чиун. На нем было тяжелое кимоно из черной парчи, и от него исходила вселенская безмятежность.
– Чиун! – взмолился Римо.
Чиун обернулся, бесстрастно взглянул на ученика, а затем расплылся в улыбке, увидев миссис Хиршберг.
– Прошу тебя, подойди сюда! – попросил Римо.
Миссис Хиршберг покачала головой.
– Это ваш отец, а вы говорите с ним в таком тоне. «Подойди сюда!» Никакого уважения к старшим!
Чиун приблизился к ним. Римо и Этель, перебивая друг друга, попытались изложить ему суть спора.
– Мне нужны пачки по сто штук, – говорила Этель.
– Здесь в каждой по сто штук, – перебивал Римо.
– Разве трудно их пересчитать? Хотя бы чтоб убедиться, что мы не расходуем лишнего!
– Зачем мне их считать, если я и так знаю, что их там сто?!
Наконец Римо взмолился:
– Скажи сам, сколько здесь штук?
Кореец перевел взгляд на пачку брошюр, взвесил ее на руке и авторитетно произнес:
– В этой пачке сто две штуки.
– Вот видите, – воскликнула Этель. – Сейчас же все пересчитайте!
Когда она ушла, Римо спросил:
– Зачем ты это сделал, Чиун? Ты же знаешь, что здесь ровно сто!
– Откуда такая уверенность? Что, непогрешимый не может ошибаться?
– Нет, я могу ошибаться, но в данном случае я прав. Здесь ровно сто штук.
– Ну и что? Из-за каких-то двух брошюрок ты ссоришься с нашей активисткой! Разве можно выиграть войну, проиграв все сражения?
– Черт побери, Чиун, я не в силах терпеть, чтобы эта женщина все время мной командовала. Кажется, я уже целую вечность ишачу на нее. Сотня есть сотня. Зачем мне их считать, если я могу по весу определить, сколько их?
– Потому что в противном случае все наши дамы уйдут. Что ты тогда станешь делать? Вернешься к своему глупому ребяческому плану применять против врага ограниченное насилие? К плану, который, скорее всего, приведет тебя к самоуничтожению? А как насчет твоего мистера Полани? Он что же, должен снова смириться с мыслью о поражении?
– Честно говоря, мне больше нравилось, когда мы проигрывали.
– Проигравшим всегда нравится проигрывать. Победа требует не только дисциплинированности, но и высокой нравственности.
– По-твоему, нравственно заявлять, что в пачке сто две брошюры, когда их там ровно сто?
– Даже двести четырнадцать, если это необходимо.
– Чиун, ты возмутителен.
– А ты самонадеян, что еще хуже. Даже если в этой пачке сто штук, то вон в той всего девяносто девять. – И он указал на пачку брошюр, лежащую чуть поодаль на столе.
– Ошибаешься. Ровно сотня.
– Девяносто девять.
– Вот увидишь, сто. – Он нагнулся, схватил пачку и принялся громко считать вслух: – Один, два, три.
Пока он считал, Чиун вышел в приемную и подошел к столу миссис Хиршберг.
– Он все понял, – ласково сказал Чиун. – Видите ли, он не такой уж плохой. Просто ленивый.
Из комнаты доносился голос Римо:
– Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
– Нынче вся молодежь такая, – заметила миссис Хиршберг, успокаивая старика. – Кстати, не догадалась спросить. А он умеет считать до ста?
– Что касается этой пачки, достаточно девяноста девяти.
– Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
Вошла Дороти Уокер, словно принеся с собой прохладное дуновение ветерка, свежая и подтянутая в своем белоснежном костюме. Остановившись возле стола миссис Хиршберг, она спросила:
– Римо здесь?
– Тсс… – Миссис Хиршман поднесла палец к губам. – Он сейчас занят.
– Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…
– А он скоро освободится? – поинтересовалась Дороти, увидев, как Римо, сосредоточившись, склонился лад столом.
– Ему осталось сосчитать всего пятьдесят штук. Управится за пятнадцать минут.
– Я подожду.
– Пожалуйста.
– Шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть…
Дороти Уокер тем временем оглядывала помещение штаба, восхищаясь слаженностью и организованностью, с которой две дюжины добровольцев выполняли работу по тыловому обеспечению кампании.
– Девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять. ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЬ?! – Римо поднял глаза и увидел Дороти. Улыбнувшись, он направился к ней.
– Ну? – спросил Чиун.
– Что ну?
– Тебе нечего мне сказать?
– А что я должен сказать?
– Так сколько штук было в пачке? – уточнил Чиун.
– Не знаю, – сказал Римо.
– Не знаешь?
– Нет. Я устал и остановился на девяноста девяти, – Римо мало что понял из последовавшего потока слов. Он не станет обращать на Чиуна внимания. Ни за что не опустится до мелких пререканий.
Дороти Уокер улыбнулась ему.
– Вот, хотела посмотреть, как живет победитель.
– Вы так полагаете?
– Вы просто не можете проиграть.
– Конечно, если только не доверим подсчет голосов этому вот Альберту Энштейну, – вмешалась миссис Хиршберг. – Идемте отсюда, – предложил Римо. – Технические сотрудники никогда не поймут нас, творческих людей.
– А Тери здесь?
– Она сказала, что на завтра вся реклама готова, и уехала к подруге погостить. Обещала, что мы встретимся завтра на телевидении, – объяснил Римо.
Дороти кивнула.
– Я поговорю с ней завтра.
Римо повел ее прочь из штаба. Ему это доставляло удовольствие – находиться рядом с ней. Она так прекрасно выглядела, а пахла и того лучше крепкими цветочными духами.
Этот запах наполнил все его существо, когда позже Дороти взяла у него из рук стакан, который сама же только что дала, прильнула к нему всем телом и прижалась губами к его губам.
Она долго не отрывала губ, наполняя его ноздри ароматом духов. Он смотрел, как жилка у нее на виске начинает пульсировать все быстрей и быстрей.
Потом она взяла его за руку и вывела на балкон. Здесь, на высоте пентхауса, куда не долетал свет уличных фонарей, царила темная ночь. Одной рукой она продолжала сжимать руку Римо, другой обвела простиравшийся перед ними океан, а затем положила ее Римо на плечо. Голова ее склонилась ему на грудь.
– Римо, все это могло бы принадлежать нам, – сказала она.
– Нам?
– Я решила открыть отдел по рекламе политических кампаний и хочу, чтобы ты возглавил его.
Римо, успевшему убедиться в своих очевидных талантах в области политической борьбы, было приятно, что его достоинства оценили. Но, мгновение подумав, он произнес:
– Извини. Это не по моей части.
– А что по твоей?
– Я люблю путешествовать с места на место и повсюду сеять добро, – ответил он. На как-то-то долю секунды ему показалось, что так оно и есть; он испытал то же удовлетворение, какое подобная ложь всегда приносила Чиуну.
– Римо, давай не будем обманывать друг друга, – сказала она. – Я знаю, ты испытываешь ко мне то же влечение, что и я к тебе. Как же мы сможем быть вместе, чтобы дать выход нашим чувствам? Как, где и когда?
– А что, если здесь и сейчас? Вот так.
И он овладел ею на гладкой плитке балкона. Запах их тел смешивался, усиливая цветочный аромат ее духов. Это был настоящий подарок для Римо прощальный подарок. Она откроет отдел политических кампаний и сама возглавит его, а Римо – он это твердо знал – вернется к работе, к которой привык: по-прежнему будет наемным убийцей номер два. Было бы просто бесчеловечно с его стороны не оставить ей о себе память на те долгие и бессмысленные годы, которые ждут ее впереди.
Поэтому он отдавал ей всего себя, пока она наконец не задрожала, успокоившись, и тихо не улыбнулась ему. Помолчав, она произнесла:
– Грязное это дело – политика. Давай забудем Полани. Давай уедем. Прямо сейчас!
Римо посмелел на звезды в черном небе над головой и сказал:
– Слишком поздно. Пути назад пет.
– Ты говоришь о выборах? – спросила она.
Он покачал головой.
– Не только. Сначала я добьюсь избрания Полани. А потом сделаю то, зачем собственно явился сюда.
– Это так важно? Я имею в виду то, что ты должен сделать.
– Не знаю, важно это или нет. Просто это моя работа, и я выполняю ее. Думаю, она достаточно важна.
И они снова занялись любовью.
Когда входная дверь закрылась за ним, Дороти Уокер быстро подошла к телефону. На другом конце провода тут же подняли трубку.
– Папа, – сказала она, – Римо действительно тот человек, кого ты ждешь, и боюсь, уже нет способа его остановить. Он верит в свое дело. – А потом добавила: – Да, папа, мне немного неловко тебе это говорить, но он похож на тебя.
Глава 25
– Для начала я хотел бы сыграть «Нолу». А потом «Полет шмеля». Но поскольку ни то, ни другое у меня не получается, я попытаюсь изобразить «Мой старый домик в Кентукки».
Мак Полани был одет в протертые на заду шорты, кроссовки на босу ногу, красную майку и бейсболку со стилизованной буквой "Б" на околыше – очевидно, в память о какой-то бруклинской бейсбольной команде.
Он сел на деревянную табуретку, обвил ногой принесенную с собой пилу и принялся водить по ней настоящим смычком. Получившийся воюще-скрежещущий звук отдаленно напоминал популярную мелодию.
