Сергей Бакшеев - Композитор
В этих случаях алиби у Композитора не было. Он любил выезжать за город, как говорил, чтобы слушать природу.
Генерал мучился в догадках. Ленинград, Москва, Новосибирск, Подмосковье. За два месяца десять однотипных убийств. Все жертвы: молодые люди от девятнадцати до двадцати двух лет. Поровну мужчин и девушек. Погибшие ничем не выделялись среди сверстников, самые обычные серые людишки. У них ничего не похищено, следов сексуального насилия нет.
Жертв уже десять, если не считать Ремера. Утаивать информацию о серийном маньяке все сложнее и сложнее. А что дальше? Если это все-таки Композитор, и его поймают на месте следующего преступления? Тогда начальство обязательно припомнит случай с Ремером и грязную работу в квартире маршала Федоровского. Карьере генерала придет конец.
В сентябре 1952 года Бурмистров решил изолировать неугодного агента. Предварительно в ведомственной тюрьме подготовили специальную камеру, а во время очередной встречи на конспиративной квартире Композитору подбросили в его любимое какао снотворное.
Очнулся бывший спецагент в маленькой камере без окон, прикованный кандалами за руки и за ноги. Длинные цепи крепились к нарам и позволяли перемещаться по узкой каморке, оборудованной унитазом и раковиной. В камеру никто никогда не входил. Ключи от двери в единственном экземпляре хранились лично у Бурмистрова. Пищу Композитору подавали через щель в стене на уровне пола. Туда же надо было пихать использованную посуду. Когда через два месяца в камере перегорела лампочка, менять ее не стали. С тех пор единственным источником света для арестанта осталась щель для подачи пищи. Обслуживали Композитора двое глухонемых охранников.
Но не отсутствие света мешало Марку Ривуну. Наиболее мучительным для него являлась тишина. Он быстро определил, что находится в глубоком подземелье в камере со специальной звукоизоляцией. На долгие месяцы звяканье цепей, шаги охранников и звон алюминиевой посуды стали для него единственными разрешенными источниками из мира звуков. Чтобы расширить их, он тер ладони, царапал стенку или проводил пальцем по нарам. Любой новый шум и шорох ему был приятен.
Однако их было мало, и самым любимым его времяпровождением стали воспоминания.
Дни и ночи напролет Марк перебирал в памяти десятки тысяч звуков, с интересом прослушивал их, любовно систематизировал и бережно укладывал в нужный раздел незримого музыкального каталога. Здесь хранилось всё: от писка комара до топота лошади, от шелеста папиросной бумаги до боя кузнечного молота, от первого вскрика новорожденного до предсмертного хрипа раненного. Ни заточение, ни отсутствие света, ни плохая пища и вечный холод его не тревожили. С ним были звуки, купаясь в которых, он перемещался в любой вымышленный мир. Он мог оказаться в концертном зале, скоростном поезде, весеннем лесу или на берегу бушующего моря.
Чаще всего Композитор извлекал и примеривал на себя голоса людей. Если бы охранники могли слышать, им бы показалось, что за стеной не одиночная камера, а проходная комната, куда каждый день являются десятки разных посетителей. Среди них были старики и юноши, оперные певицы и охрипшие сапожники, звонкоголосые девушки и грубые командармы. Марк вел беседы разными голосами, отдавал команды, напевал, ораторствовал, имитировал радио.
С особым трепетом он вспоминал голос девочки, который впервые услышал в квартире маршала Федоровского.
Выполнение ликвидации опального военачальника началось по плану. Под видом сантехника Марк вошел в квартиру, включил "воющий" кран и подобрал самый неприятный тембр. Он уже втянул в легкие побольше воздуха, как вдруг обратил внимание на переливчатый смех девочки за стеной в соседней квартире. Она подбежала к пианино, хлопнула крышкой, неуклюже заколошматила по клавишам и запела. Марк был настолько потрясен детским голосом, что забыл, зачем пришел. Он слушал и понимал, что столкнулся с такой невероятной концентрацией обаяния, перед которой никто не в силах устоять. Он был уверен, что эту девочку любят все, кто хоть раз услышал ее. Знакомые ее обожают, считают красавицей и даже не задумываются, отчего это происходит. Они не понимают, что всё волшебство маленькой феи сосредоточено в ее божественном голосе. Сейчас ей лет двенадцать-тринадцать. Неокрепшему голосу еще не хватает силы и некой бархатистой вибрации, но всё это зреет внутри нее, формируется, наливается соком, чтобы однажды пышно расцвести чудесной мощью. Ее голос, как смерч, будет порождать ураган теплых чувств у каждого, кто окажется в зоне его действия, и, как магнит, будет притягивать к себе всеобщую любовь и обожание.
В тот день Композитор не решился породить инфразвук. Он не хотел напугать русоволосую девочку. Душевная травма могла отрицательно сказаться на ее развитии. Для выполнения задания в ход пошел пистолет маршала.
С тех пор Композитор еще не раз бывал около этого дома. Он узнал, что девочку зовут Марина Васильева. Она поздняя дочь генерала армии Алексея Васильева, который в ней души не чает. Мать девочки недавно умерла. Чтобы отвлечь дочь от тяжелых воспоминаний отец пригласил лучших преподавателей музыки, которые учили ее петь и играть на пианино. Марк вслушивался в завораживающий девичий смех и с нетерпением ждал взросления девушки. Неважно, сколько октав она будет брать, насколько будет стройна и красива. Если ей суждено выступать на сцене, ее слава превзойдет успех любой певицы.
Иногда в мрачной камере звучали голоса десяти жертв с разрезанным горлом. Это были самые обычные ничем не примечательные, можно сказать, тусклые голоса. Композитор выбрал их специально. Ведь, чтобы достичь высот в квантовой физике, надо для начала выучить заурядную таблицу умножения. Десять убийств и вскрытий прошли не зря. Он нашел общее в строении голосового аппарата обычных людей. Теперь можно было двигаться дальше, перейти на хороших учителей, дикторов, ораторов, артистов и певцов. И только после этого должен был настать черед несравненной Марины Васильевой. Ее голос, как уникальный бриллиант, должен был венчать корону, составленную из драгоценных тайн, добытых у других замечательных исполнителей.
Но далеко идущие планы сломал неожиданный арест.
Если у Композитора и бывало плохое настроение, то только из-за того, что его остановили на половине пути, не дали постичь и присвоить тайну голоса, который любят все.
Череду дней Марк Ривун мог бы замечать по новым тарелкам, которые появлялись на полу камеры. Но время его не интересовало. Поэтому, когда за дверью, помимо привычных шагов охранника, послышался посторонний топот и раздался звон ключей, он не знал, что с момента заточения в глухом подвале прошло уже долгих десять месяцев.
Впрочем, походку одного из гостей Композитор припомнил сразу.
Глава 22
Дверь камеры пытался открыть Иван Витальевич Бурмистров. Его руки, скованные нервным напряжением, никак не могли справиться с заскорузлыми замками.
– Да что тут у вас…! – ругнулся генерал и сунул ключи равнодушному охраннику. – Открывай!
Нехотя заскрежетали тюремные замки, тяжелая дверь с визгливым скрипом повернулась на давно не смазанных петлях. В душное помещение протиснулся пыльный столб электрического света. Сидевший на нарах Марк зажмурился от неприятной рези в глазах и заслонил лицо ладонью.
Первым в камеру нетерпеливо вошел генерал.
– Ну и запах. Почему не меняли постель и одежду? – грозно рыкнул он, но, вспомнив про глухонемых охранников, свой строгий приказ и конфискованный ключи, дергано махнул рукой и присмотрелся к изможденному лицу заключенного.
В темноте на нарах сидел сгорбленный худой человек, заросший грязными волосами и клочковатой бородой.
– Это он? – недоверчиво спросил Бурмистров.
Выступивший вперед охранник, к которому был обращен вопрос, сдержанно кивнул и опустил ладони заключенного на колени. Генерал приблизился. Оттопыренные уши, торчащий кадык, грубый шрам на шее и безмятежная отсутствующая поза зека напомнили ему прежнего невозмутимого агента по кличке Композитор.
Бурмистров обернулся к врачу, пришедшему вместе с ним, и вежливо приказал:
– Доктор, осмотрите заключенного.
В камеру вошел угрюмый тип в белом халате, небрежно накинутом на офицерскую форму. Его глаза тонули в тени выступающих надбровных дуг. В руке он держал маленький чемоданчик. Осмотревшись, врач брезгливо опустил чемоданчик на нары и процедил:
– Снимите верхнюю одежду.
Марк сидел не шелохнувшись, он млел от забытых ощущений. Людские голоса оживили мертвую камеру, а распахнутая дверь позволяла вновь проникнуть в безграничный эфир звуковых колебаний.
Не дождавшись никакой реакции, врач жестами показал охранникам, что надо делать. Те грубо сорвали с заключенного фуфайку и штаны. Марк только порадовался треску разорванной ткани. Он позволил прикоснуться к телу холодному стетоскопу, заглянуть себе в рот, растянуть веки, постучать по коленям и груди.
