Александр Варго - Фрагменты (сборник)

Луна разлила серебро по кронам деревьев, по выщербленной дороге и по бордовому Дукато. Было светло, как в свете уличных фонарей. Охотник боялся таких ночей. Боялся себя. Боялся, что врожденная особенность заведет его еще дальше, будет еще больше крови. Но он также знал, что необходимость его охоты откуда-то свыше. Так надо, и тут ничего не попишешь. Найти и уничтожить – это его смысл жизни.

Охотник откатил дверь кузова, включил потолочный светильник и залез внутрь. Она лежала, завалившись на бок. Девушка лет восемнадцати с опухшим от слез лицом открыла один глаз, а затем второй. Когда увидела вошедшего, замычала и попыталась освободиться от пут. Скотч врезался в загорелую кожу, лицо будто подушка, перевязанная с одной стороны. Его рассмешил ее вид, и он улыбнулся.

– Ну что, время веселья?

Он подошел и поднял ее. Стул, к которому была привязана девушка, скрипнул. Девушка подняла на Охотника большие влажные глаза. Мольба о пощаде – все как всегда. Они просят о пощаде. Все просят о пощаде. Но это пока, временное помутнение, так сказать. До тех пор, пока он не достанет свои инструменты и не сделает им больно. По-настоящему больно. За мольбами приходят ярость и ненависть. Они-то ему и нужны. Нет ничего искреннее этих чувств. Можно фальшиво радоваться, дурачить всех, что любишь их, но ярость и ненависть всегда настоящие.

Охотник посмотрел на девушку и на короткий момент засомневался в правильном выборе жертвы. Нет, он чувствовал – она то, что ему нужно. Он достал свои инструменты. Кусок брезента с множеством кармашков вмещал в себя все – от скальпеля до гаечного ключа на двадцать четыре. Ключ, конечно же, нужен был не для завинчивания гаек. Рожки были заточены до остроты бритвы и причиняли жуткую боль. Раны от коротеньких лезвий были не смертельны, но невыносимо болезненны. Но начинать он любил с самого любимого. Самодельное шило, выточенное из старой отвертки, жало которого постоянно было покрыто ржавчиной. Он никогда не протирал инструмент перед применением. После – да, но перед… Пожалуй, только скальпель поблескивал зеркальной поверхностью, остальные инструменты покрывались ржавчиной и выглядели зловеще. Это раздражало его пленников. Хотя, развяжи он им рот, вряд ли бы оттуда вылетело что-то типа:

– Ты что, собрался в меня тыкать этими не стерильными предметами?! Да у меня же заражение крови будет!

Нет. Этого он не услышит, но в глазах появится страх. Именно страх умереть от заражения крови, СПИДа или сифилиса. Хотя большинство из них понимали, что умрут раньше, чем вирус начнет разрушать организм.

Охотник достал шило и покрутил его перед глазами девушки. Страх был, но еще ему показалось, что на секунду в глазах вспыхнуло понимание того, что на самом деле происходит. Вспыхнуло и погасло. Страх все-таки пока преобладал над всеми другими чувствами.

– Ну, начнем? – Он не спрашивал согласия, он играл.

Размахнулся и воткнул шило в тыльную сторону ладони. Девушка дернулась, что-то промычала и начала закатывать глаза. Он ударил ее по лицу. Кровь пошла носом, расплываясь по скотчу.

– Не спи, милая. Мы только начали. – Он нагнулся к ней и лизнул окровавленный скотч. – Продолжаем?

Вынул шило из кисти, из ранки поднялся небольшой фонтанчик крови и тут же затих. Девушка плакала. Она не понимала, за что. Никто не понимал. Даже отъявленный мерзавец будет уверен в своей невиновности в случае наказания. Нет, Охотник не верил им. Только ярость, только ненависть. Только тогда открывается их сущность.

Он достал канцелярский нож с красной ручкой. С треском вынул лезвие и осмотрел его. Ржавчина покрыла даже режущую кромку. Новые лезвия по остроте уступали разве что скальпелю, но сейчас он сомневался. Сейчас срезать небольшой лоскуток кожи будет трудно.

Охотник погладил девушку по нежному предплечью. Провел ножом от локтя до кисти и обратно. Не нажимая, не вдавливая ржавое лезвие в плоть. Разведка перед боем. Руки девушки были грязными.

– Где же ты так испачкалась? Ай-ай-ай. Ну, ничего, мы сейчас грязное-то уберем.

Он надавил на нож, и лезвие погрузилось в плоть, оставляя бордовую дорожку. Девушка снова затрепыхалась словно мотылек. Нет, она еще не готова. Он сделал надрез поперек руки перпендикулярно первому и отложил нож. Теперь ему нужна была аккуратность, чтобы не прихватить лишнего. Он взял скальпель и принялся за работу. Надрезал уголок и взялся двумя пальцами, немного потянул, и миллиметр за миллиметром лоскуток кожи начал отходить от бывшей хозяйки. Кровь сочилась по кусочкам жира. Он сделал последний надрез, и лоскуток отделился от руки, обнажив неровный, бордовый от крови четырехугольник. Девушка на этот раз не потеряла сознание. Она корчилась от боли, плакала и смотрела на Охотника с мольбой о пощаде в глазах.

Он хотел ее пожалеть. Очень хотел. Именно за этим он и здесь. Именно за этим и она здесь.

Он отбросил лоскут кожи, обошел девушку и встал за спиной. Взял в руку влажные от пота волосы и понюхал их. Аромат духов перемешался с запахом пота. Странно, но он не чувствовал сейчас запаха страха. Он потянул ее за волосы и резко провел скальпелем по коже. С неприятным чавканьем часть скальпа отошла от черепа. Девушка задергалась, и кузов наполнил запах страха, смрад безысходности. И это ему не понравилось. Безысходность равна отказу от поиска выхода, от борьбы, от желания повернуть все в свою пользу. Безысходность – это нахождение положительных моментов даже в собственной смерти.

Он снова обошел стул и встал перед трясущейся (скорее всего от боли) девушкой.

– Ну как ты, милая? – Он показал ей скальп. – Ты хочешь, чтобы все закончилось? Ты хочешь, чтобы все закончилось?! – закричал он и со злостью отбросил окровавленный скальп в угол фургона. – У нас ничего не может закончиться, потому что ни хера еще не началось! – Он нагнулся к девушке. – Смотри на меня! – приказал он, когда она попыталась отвернуться. – Чем раньше ты меня возненавидишь, тем быстрее это закончится.

Она его ненавидела с тех пор, как поняла, что ее похитили. Он был уверен в этом. Но это была ненависть бытовая, что ли. Ненависть к соседу, время от времени выливающему под калитку помои. До ярости еще далеко, так, тихая злоба.

Он снова взял шило и не раздумывая воткнул в кровоточащий четырехугольник на предплечье. Девушка закрыла глаза и замычала. Охотник удовлетворенно кивнул и достал длинногубцы. У трети после манипуляций с этим инструментом появляются первые признаки настоящей ненависти.

Охотник подошел к девушке, погладил по еще здоровой кисти, взял за средний палец и поднес к нему длинногубцы. Подсунул под длинный ноготь одну «губу», накрыл отполированную второй и дернул. Видимо, он плохо сжал в руках инструмент, потому что ноготь сломался, не причинив девушке особой боли. Он проделал то же самое с каждым ногтем этой руки. За каждой «чешуйкой», прихваченной длинногубцами, тянулись кровавые нити. Закончив с ногтями, Охотник посмотрел в глаза девушки. Ничего… Или все-таки что-то промелькнуло? Что-то типа: чтоб ты сдох! Хорошо. Нельзя останавливаться. Жгучая, но тихая боль может утопить в себе зародыш ярости. Тогда как острая нарастающая может, словно вулкан, выплеснуть ненависть и агрессию.

Он схватил молоток и ударил по руке с одним-единственным ногтем. Девушка дернулась, скотч впился в кожу, оставляя белые отпечатки. Он даже думал, что вот она, ярость, поэтому не сдержался и ударил молотком по ноге в сандалии на пробковой подошве. Кажущиеся в полумраке черными лямки лопнули вместе с кожей, кровь побежала тоненькими струйками, огибая пальцы, давно не видевшие педикюра. Он впервые заметил неухоженные ногти на ступнях. Издеваться над принцессой или крестьянкой – такого вопроса даже не стояло. У него была абсолютно другая цель. И будь у его жертвы одна нога, а на ней десять пальцев с педикюром через один, даже это его не смогло бы остановить.

Охотник пересчитал пальцы девушки. Так, на всякий случай. Десять, причем на обеих ногах вместе. А вот сандалию она все-таки одну потеряла.

– Дурашка, говорил же, не трепыхайся, – улыбнулся он. – Как же ты теперь без одной сандалии? Чего молчишь? – Он присел на корточки и погладил голую ступню. – Ты должна сказать: ты, что издеваешься?! – Мужчина начал кривляться, говоря высоким голосом. – Какая, на хер, сандалька?! Я умру раньше от потери крови или болевого шока, чем от воспаления легких! – Закончив театральную постановку одного актера, мужчина улыбнулся единственному зрителю и добавил своим голосом:

– И то верно. Продолжим?

Он очень кстати прихватил кабелерез. Выбирал между ним и болторезом, но кабелерез выиграл ввиду особенности рабочей части. Лезвия инструмента были загнуты, как клюв у клеста. Подцепил одним ножом то, что хочешь разделить на два, а вторым придавил. Опля – готово.