Гордон Томас - Охотники за человеческими органами
Тишина. Наконец Анна подытожила:
— Где бы ни находилось это место, Дэвид, там должно быть первоклассное оборудование. — Она отвернулась к карте. — Давай теперь взглянем только на сердца и их даты.
Мортон вызвал нужную информацию. Она повернула голову к карте, и тени под глазами стали глубже.
— Еще интереснее. Сердце обычно нельзя использовать, если прошло больше десяти часов. Значит, доставка должна быть по воздуху. Поэтому нужно искать аэропорт, где не очень-то разбирают, кто прилетает и улетает. Что довольно четко исключает главные. А также все большие международные лайнеры. Скорее всего, это даже не аэропорт, а что-то не больше обычной взлетной полосы, достаточной для маленького реактивного самолета. Из тех, что регулярно доставляют наркотики в Соединенные Штаты из Мексики. Пилоты, занимающиеся такими делами, не будут терзаться угрызениями совести от дел с человеческими органами.
Мортон кивнул. Проф говорил, что Анна — живое доказательство тому, что расстояние между двумя точками не всегда самое короткое, но часто самое интересное.
— Согласен: мы ищем небольшой частный самолет. Лестер сейчас пытается управиться с этим. Но их — тысячи. Что касается твоей теории насчет аэропортов, то я не уверен. В прошлом году в Риме таможня обнаружила контейнер, предназначенный для Саудовской Аравии. С несколькими девчонками внутри. По чистому везению одна из них вовремя очнулась от наркотика, которым их накачали. И если живых людей вывозят через то, что считается надежным аэропортом, как помешать кому-то перевозить по воздуху органы из любого аэропорта в мире?
Анна улыбнулась, и лицо ее сразу изменилось.
— Принято. Но я же сказала, сердце должно быть готово к трансплантации не позднее чем через десять часов после удаления. Иначе возникнут проблемы с отторжением. А это означает, что наш центр, вероятно, расположен не более чем в восьми часах летного времени от того места, где было удалено сердце. И даже в этом случае ограничение во времени очень жесткое.
Мортон нажал еще одну клавишу. На дисплее возникло переплетение желтых линий — каждая со своим номером.
— Летное расстояние от каждого места кражи органа до ближайшего аэропорта. Это дает нам кучу возможностей.
Анна внимательно изучила новое изображение на дисплее.
— Извини. Это должно было прийти в голову мне самой.
— Мне не пришло, — с улыбкой сказал Мортон. — За меня это сделал компьютер.
Она снова отвернулась к экрану.
— Давай посмотрим другие органы.
Вновь появились точки, обозначающие кражи печени, легких и глаз. Анна качнула головой, вздохнула, помолчала и снова обернулась к Мортону.
— Печень всегда особенно плохо реагирует на нестерильную среду. Даже в оптимальных условиях от нее мало проку, если прошло больше трех часов с момента удаления. То же самое — с глазами. Чуть большая продолжительность у легких. По логике вещей большинство этих украденных органов было бы непригодно для трансплантации. Ты понимаешь, к чему я веду?
Он опередил ее.
— Если только кто-то не открыл совершенно новый способ перевозки или какую-то новую систему хранения. Быть может, химическую среду. Что-то в этом роде, Анна.
Снова долгое молчание.
— Вполне возможно. Несколько лет назад возникли слухи, что русские придумали какой-то новый метод продления жизни донорским органам. Это случилось во времена Юрия Андропова. Помнишь, у него было ненадежное сердце? Когда бы он ни уезжал из Москвы, его врачи всегда возили с собой запасное. Держали его в чем-то вроде презерватива. Такая во всяком случае ходила молва.
Он усадит Шанталь за проверку. Но ведь столько секретных исследований, проведенных в советских лабораториях, было утеряно на волне ярости, последовавшей немедленно вслед за крахом советского коммунизма! Жаждущая крови толпа уничтожила много ценного — и нередко убивала тех ученых, которых баловал старый режим.
Анна отошла от экрана, уселась на один из стульев, скрестила ноги и, вздохнув, погрузилась в размышления, а когда заговорила, в ее голосе появилась убежденность.
— Я ручаюсь, что наше место снабжается собственным банком органов. Их доставляют туда, складируют, а потом используют, когда возникает нужда в трансплантации. Это не ново. Помнишь, что произошло в Гондурасе пару лет назад?
Мортон помнил. Вторгшись в главный госпиталь травматологии страны, полиция обнаружила хранящийся там незаконный банк органов. Хирурги госпиталя позволяли своим пациентам с травмами умирать, удаляли их органы и продавали богатым иностранцам.
— К счастью, там не успели зайти дальше дюжины почек и нескольких сердец. Мы же ищем что-то куда большее, Анна.
— Согласна.
— Какую-то организацию. Самолеты, земельные владения, охрана, оперативники по выслеживанию и устранению; врачи, осуществляющие пересадки. Медсестры. Интенсивный уход и благополучная доставка домой. Весь цикл.
Сила, с которой Мортон нарисовал этот образ, нарушила размеренный ритм их разговора.
— И пациенты, — добавила Анна.
— Пациенты, которые не могут больше никуда обратиться.
— Высший эшелон крестных отцов. Главари наркобизнеса.
— Самая верхушка, для которой деньги — не препятствие. Могут купить себе сердце на часовую прибыль от торговли наркотиками, — сказал Мортон, почувствовав, как у него сжимается горло.
— Но куда они отправляются для трансплантации?
— Не в Европу. Слишком трудно въехать и выехать. Одна из бывших советских республик? Может быть, но не думаю. Во-первых, мы бы уже слышали об этом. Во-вторых, у них нет такого опыта. Куда-нибудь на Ближний Восток? Возможно. Но это всего лишь вероятность. Азию можешь вычеркнуть — никто в здравом уме не ляжет в индийскую больницу, чтобы заполучить новое сердце. То же самое и с Африкой. Австралия? Япония? Нет. Слишком далеко, чтобы поехать и вернуться обратно, не вызвав лишних вопросов.
— Китай?
— Китай сейчас как раз пытается скорчить хорошую мину всему миру. Устроив у себя центр трансплантаций для уголовников, друзей не заимеешь.
— Северную Америку мы тоже вычеркиваем?
— Да. Не потому, что там не захотели бы поработать — риск разоблачения слишком велик.
— Дэвид, тогда остается только Южная Америка.
Воцарилось молчание. Мортон пристально уставился на дисплей. Главное в карте, что ты понимаешь то, что видишь. Или не понимаешь.
Анна еще раз вздохнула.
— Там больше двадцати стран.
— Места, которое мы ищем, возможно, нет на карте.
— Так с чего же мне начать искать, Дэвид?
Он встал и вышел из-за стола. Ее прямота, сочетавшаяся со смелостью, всегда впечатляла его. Анна проводила его взглядом, когда он шел через кабинет к карте.
Мортон пристально рассматривал дисплей.
— Трансплантационная хирургия из всех медицинских профессий наиболее подвержена всяким стрессам. Должен быть большой отсев кадров. А значит, большая текучка. И в том месте, которое мы ищем, иначе тоже быть не может — возможно, там текучесть кадров даже выше, учитывая необходимость полной секретности того, чем они занимаются. Тех, кто соглашается на такую работу, вероятно, вытаскивают из какой-то медицинской навозной кучи. Уволенные хирурги, нюхающие растворитель анестезиологи, техники, выгнанные за пьянку на дежурстве.
— Или те в бывшей советской системе, для кого это — способ выбраться из навозной кучи.
Это был не вопрос.
В конце концов он выполнил то, что так или иначе намеревался сделать: рассказал Анне о Густаве Ромере. Ничего не утаил и ни на чем не поставил какое-то особое ударение. Говорил почти монотонно, как делал всегда, когда было важно дать понять, что бой военных барабанов ни с чем не спутаешь. После его рассказа наступила тишина, как в церкви.
— Но у Ромера не могло быть таких денег, чтобы создать что-то подобное, — в конце концов сказала Анна.
— Наверняка. Но он мог найти кого-то достаточно богатого, чтобы потянуть такое, — ответил Мортон тоном, не оставлявшим места для возражений.
У него не было ничего — пока, — что подтвердило бы внутреннее чутье. Не мог он и точно определить его: мотив, догадка, подозрение, вероятность — все вместе и еще нечто большее. Знал лишь, что оно исходило из его усилия вытащить факт из темноты. В прошлом некоторые, особенно Уолтер, поражались его готовности совершать прыжки воображения, чтобы заполнить бреши, которые часто оставались, несмотря на подробнейшие разработки. И это же внутреннее чутье говорило ему, что Густав Ромер жив и находится близко к центру всего этого дела.
— Так что же, по-твоему, я должна делать? — спросила она, отворачиваясь от карты.
И тогда он сказал: ей нужно стать членом персонала трансплантационной клиники.
— Я ведь уже давно не работала в операционной, — пробормотала она. Но это не было возражением.
