Нацуо Кирино - Хроника жестокости
Но до этого не дошло. Я, не отрываясь, смотрела на образовавшуюся под турником глубокую лужу, в которой отражались ветви деревьев.
– Вертела бы, говоришь? Хм-м, интересно, – проговорил Миядзака, прямо-таки просияв от счастья. – А как ты думаешь, кто оставил надпись на учебнике – «Митико Ота»? Абэкава?
– Почерк другой. Скорее всего, это филиппинка написала. – Я покачала головой. – Кэндзи умел писать. Но имя на учебнике не его почерком написано. Найдя в шкафу ранец и учебник, я жутко испугалась. Но потом как-то смогла справиться с испугом, представив, как до меня в этой комнате жила еще одна девушка. Вы правы, Миядзака-сан. Воображение рождает и страх, но его можно преодолеть.
– Почему же ты мне об этом не рассказала? Почему никому не сказала правду, что с тобой было? Должно быть, тебя унижало то, что рождалось в твоем воображении. Понимаю. Очень хорошо понимаю. Мне тоже со своей рукой от людей никуда не деться. А они что угодно могут подумать. Разве я не мог бы тебе помочь? Из-за чего у тебя такое недоверие к людям?
В голосе Миядзаки звучали сердитые нотки.
– Наверное, из-за вашего воображения, Миядзака-сан.
– Совершенно верно. – Миядзака глубоко, с сожалением, вздохнул и засмеялся. Как бы над самим собой. – Тебе, я вижу, плоды чужого воображения не требуются.
– Для меня Ятабэ-сан был как бог. Я думала: сейчас появится сосед и освободит меня. А потом узнала, что они с Кэндзи сообщники. Это был настоящий шок! Никому не понять, какое отчаяние я пережила. И тут, рассказывай не рассказывай, ничем уже не поможешь. А что с вашей матерью, Миядзака-сан?
– Жива-здорова. Живем вместе. Она каждый день просит у меня прощения. Вот такая жизнь.
Миядзака пожал плечами, будто речь шла о чем-то самом обыкновенном. Лицо его расплывалось в сгущавшихся сумерках, выражения было не разобрать. Вот-вот должна была вернуться с работы мать. Быстро темнело, снова стал накрапывать дождь.
– Мне надо идти.
Я подняла с земли портфель, Миядзака подошел ближе и протянул искусственную руку.
– Твою руку. Рукопожатие фантазеров.
Я удивленно посмотрела на него. Глаза Миядзаки не улыбались. Я сжала пальцами протез. Он был мокрый от дождя, тепло куда-то ушло. Больше мы с Миядзакой не встречались.
Я начала с того, что этот текст останется в моем компьютере, если даже я умру. Однако у меня никак не получается передать, как все было на самом деле. Вот и сегодня я смотрю на вырванные из тетради двадцать пять лет назад листы и перечитываю пришедшее на днях письмо Кэндзи. «Я вас тоже не прощу, наверное». Кэндзи! Я не прошу у тебя прощения. Я не могу не писать о том, чего, кроме меня, никто не видел, слово – это моя профессия. Но дело в том, что правда, которую невозможно передать словами, наносит мне удар за ударом. И этим ударам нет конца. Эмоции, криком рвущиеся наружу, мешают дышать.
Я уже рассказывала, как мне жилось с Кэндзи. Он похитил меня, десятилетнюю девчонку, бил, угрожал. Я просидела под замком в его грязной комнатенке целый год. Он был совсем разный – днем унижал меня, вечером становился добрым, хотел со мной подружиться. Все так и было, я не обманываю. Но я мало писала о том, что происходило во мне, как менялось мое настроение. Со временем между нами возникло какое-то новое чувство. Скажу прямо: я полюбила Кэндзи. Он уходил на работу – я не могла дождаться, когда он вернется. Мне было с ним хорошо. Бывало, я даже помогала ему кончить. Какая может быть любовь между десятилетней девчонкой и двадцатипятилетним парнем? Думать, что это невозможно, – большая ошибка. Кэндзи запер меня в своей комнате, и я его полюбила. Представляя, какое это будет чудо, если он полюбит меня, я жила во власти своих мечтаний. Какие удивительные, уму непостижимые перемены происходят в душе человека! Я его полюбила, и комната превратилась в королевство, только для нас двоих. Кэндзи каждый вечер, обнимая меня, шептал на ухо:
– Расти скорей, Миттян. Тогда будем любиться по-настоящему.
Однако я не могла отказаться от мира, существовавшего за пределами нашей потайной комнаты. В ее стенах выросла моя любовь, но при этом мне хотелось вырваться из плена. И еще я мучилась от детской ревности к «Митико Оте». Письмо, которое я написала Ятабэ-сан, было очевидным предательством. Тем более что Кэндзи собственно и оберегал меня от Ятабэ-сан. Он не стал никому рассказывать о нас, и его засадили в тюрьму на двадцать два года с лишним.
Кэндзи меня не простил. Понятно, почему. Однако сейчас, когда я разучилась писать, мне остается держаться только за себя. Со стороны может показаться, что мое воображение истощилось до дна, но на самом деле сила его огромна, оно превзошло мою способность к самовыражению, предало меня. Потому что второй раз мне уже не удастся попасть в наше королевство, сколько ни мечтай. Итак, еще раз: единственное мое спасение – чтобы этот текст оставался в компьютере даже после моей смерти и чтобы ни одна живая душа его не увидела.
* * *Издательство «Бунтёся»,
отдел публикаций,
литературная редакция,
г-ну Ёсиюки Яхаги
Уважаемый господин Яхаги!
Хочу поблагодарить Вас за звонок. Я очень тронут Вашим вниманием. Прошу извинить, что доставляю Вам столько хлопот. От моей супруги пока нет никаких известий.
Когда я предположил, что она могла поехать к Кэндзи Абэкаве, Вы посоветовали мне обратиться к сотруднику, осуществляющему надзор за этим человеком. Я последовал Вашему совету и получил ответ – мое предположение не подтвердилось. Абэкава вроде бы, как и прежде, работает уборщиком в больнице. Естественно, я заявил в полицию о том, что моя супруга пропала.
Полагаю, я не зря отправил Вам ее рукопись. Знаю, что из всех редакторов Вы дольше всех знакомы с моей супругой.
По Вашему мнению, она оставила нам заметки в жанре нон-фикшн. Может, с моей стороны слишком смело судить о таких вещах, но, мне кажется, это скорее беллетристика. Конечно, происшедшие события описаны точно – почти все так и было, однако Вы, наверное, заметили, что в сюжете есть моменты, которые выдуманы.
Я мало разбираюсь в том, как обстоят дела в издательском мире, но моя супруга на писательском поприще добилась кое-каких успехов и продолжает карьеру как профессиональный литератор. Вы ведь не станете этого отрицать? Она считает себя «выдохшимся талантом». Возможно, это какая-то примета, понятная только ей одной, но у меня такое ощущение, будто мы имеем дело с ловким приемом, нужным, чтобы придать больше свежести «ночным сновидениям». Надеюсь, Вы извините меня за излишне смелые суждения, все-таки в литературе я профан.
Родители моей супруги развелись после того, как она освободилась из заточения, однако от матери она не отдалилась и по-прежнему поддерживает с ней связь. Впрочем, ее мать недавно заболела и ничего не знает о том, что дочь пропала.
Насколько я понимаю, факты жена излагает точно, хотя подвергает их обработке, украшает заманчивой неправдой. Я глубоко залезаю в психологию, но в общей картине многое утаено. При этом есть вещи, порой ужасные, которые приводят меня в содрогание. Знать о них ты не должен, но все равно догадываешься. Мне трудно судить, какой у жены талант, но, читая, я чувствовал, как из описываемых ею диких фантазий, заключенных в «ночных сновидениях», рождается и вырастает истина.
Вы сказали, что в «Хронике жестокости» кроются загадки. Одна из них – почему в тот вечер, возвращаясь из балетного класса, жена поехала в город К.
От остановки в микрорайоне, где она жила, до конечной возле железнодорожной станции в К. – больше двадцати минут езды. Она переезжает реку и направляется в другой город, которого, можно сказать, совсем не знает. Для маленькой девочки, четвероклассницы, почти без денег это – серьезное приключение. Тем более что К., как следует в том числе из «Хроники жестокости», – город грубых работяг. Вечером в развлекательном квартале опасно – постоянные ссоры, драки. Жена не хотела возвращаться домой, ее раздражала мать, которая сердилась и кричала на нее? И она поэтому направилась в незнакомое место? Из-за такого пустяка? Для меня это тоже большая загадка.
Жена никогда не говорила на эту тему, но к ее матери есть вопросы.
Вот что после долгих колебаний теща рассказала мне сама. Она знала, что у мужа в городе К. есть женщина, и очень переживала. Как-то, когда Кэйко училась во втором классе, муж возил ее в К. – якобы посмотреть сакуру. И когда жена собиралась в балетный класс, теща заявила: «Заехала бы ты в К. на обратном пути. Привези папочку, он там у одной дамочки застрял. Ты там уже была раз, так что знаешь, что к чему». Конечно, она не думала, что дочь в самом деле туда поедет. Просто у нее была депрессия. Я слышал, она тогда пила.
Как Вы заметили, читая «Хронику жестокости», чувствуешь неприязнь автора к матери и презрение к отцу. Хотя о родителях жена пишет вскользь. Во всяком случае, ничего не говорится ни о кухонном пьянстве матери, причиной которого стала измена мужа, ни о том, что дома отец почти не появлялся.
