Анна Малышева - Мой муж - маньяк?
«Что это значит? — спросила себя Катя. — Куда он делся? Не поехал в совхоз, это теперь ясно. Но куда?! Машину бросил, значит…» И тут же ответила себе: «Значит, одна из тех самых квартир или всего одна-единственная квартира, к которой подходят эти ключи, находится поблизости. Он приехал к ней». Она не спрашивала себя, кто такая «она» и почему она так уверена, что Игорь именно у «нее». Она твердо была в этом убеждена. «Тогда все летит к черту! — подумала она. — Вся версия нашей жизни. Ведь мы давно уже живем по версиям, как шпионы… Двое шпионов в одной квартире, каждый скрывает свою настоящую жизнь. Каждый шпионит сам за собой, потому что другой стал ему неинтересен… Но теперь Игорь мне интересен, как же! Тайна! У него оказалась тайна! И надо же мне было обнаружить это в такое время, когда и без того хватает тайн и загадок!»
Она вернулась в машину Димы и уселась рядом с ним.
Он едва скрывал раздражение. Его длинные пальцы отбивали дробь на чехле руля.
— Ну, куда прикажете, королева? — спросил он наконец. — Может, заляжем в овраг и подождем, пока ваш супруг вернется в свою карету? Или поедем туда, куда вы так торопились, что я даже не побрился, потому что боялся вас задержать на пять минут?!
— Дима, ты ангел, а я просто дрянь, — сказала она, дотронувшись до его плеча. — Но я не могла предвидеть, как сложится этот день. Ну, посмотри на меня! Вот видишь — его ключи. Вот его машина, а она должна быть уже за пределами Москвы. Вся его жизнь со мной — сплошная ложь. Дима, возможно, этот человек не заслуживает даже той простой жалости, которую я еще испытывала к нему. Пойми меня по-человечески! О какой ревности может идти речь, когда уже четыре года мы совершенно чужие люди, просто соседи по квартире… Квартира превратилась в коммуналку, и только. Вот вся моя жизнь. Да что ты сердишься на меня? Я просто хочу разобраться во всем этом, понять, как я жила до сих пор… Особенно я хочу этого сейчас — когда вокруг, сплошная смерть.
— Хорошо, — сказал он, не поворачиваясь к ней. Выглядел он все еще раздраженно. — Пусть я чего-то не понял. Хотя никогда не считал себя дураком. Скажи хотя бы — зачем мы следим за ним?
— Пока сама не знаю.
— Тебе не жаль времени, которое мы могли бы провести иначе?
— Знаешь, я прямо кожей чувствую, что очень скоро у меня появится масса времени, которое я буду проводить иначе. Я уйду от него. Не сегодня-завтра. И это решено давно. Так подожди еще день! Или два дня, какая тебе разница! Дай мне распутать этот чертов узел!
— Какой узел?
— Да жизнь мою, черт бы ее побрал! — Катя отвернулась от него.
Дима вздохнул и закурил.
— Ладно, не плачь. Ты плачешь?
— Вот еще, — ответила она, глядя на красный «Москвич». — Этого мне не хватало. Прошу тебя, поедем. К трем вокзалам.
— Качества не гарантирую, — лениво сказал старый, словно закопченный, мастер, который взял у нее ключи. — Это все дубликаты.
— Что? — не поняла Катя. — Что-то не так?
— Я говорю — лучше принесли бы мне не дубликаты, а оригиналы ключей, — сказал тот. — Иначе мои дубликаты могут к замку не подойти. А еще лучше — принесите мне замок, гарантию могу дать при наличии замка.
«Я бы саму дверь сюда притащила со всеми замками, если бы только знала, где она есть, — подумала Катя. — Впрочем, теперь догадываюсь где. В домах, которые позади тех киосков».
— Пусть будет без гарантии, — сказала она. — Значит, эти ключи — тоже дубликаты?
— Красавица, не знаете, какие у вас ключи? — спросил мастер. — Конечно, дубликаты. И еще свеженькие, видите следы? — Он показал Кате на бородки ключей — сияющие, новенькие, со следами напильника. — Еще не пообтерлись, — заключил он. — Поэтому я и не дам гарантии, если они сами еще как следует замок не открывают, как я сделаю лучше?
— Мне все равно, — ответила Катя. — Сделайте, пожалуйста!
Барменша из кафе при Музее Революции прекрасно помнила двух женщин, которые сидели за столиком в углу и о чем-то оживленно, даже слишком оживленно разговаривали. Одна — стройная блондинка с очень усталыми глазами, другая — полноватая брюнетка в больших очках. Она вспомнила даже то, что они заказывали, — кофе, пирожные, бутерброды. Когда ее спросили, был ли еще кто-нибудь в кафе во время их беседы, она, подумав, ответила, что кто-то был, но точно утверждать она не может. Были ли мужчины? Да, конечно, были. Но лиц она не помнит. Примерно через полчаса после ухода женщин (они ушли вместе) кто-то из посетителей подал ей поднятое с пола портмоне. Она положила его под стойку, отметив, что оно залито коньяком, — тем самым, который продавала она сама. Портмоне было липким, и поэтому она завернула его в бумагу, чтобы не пачкать рук. Кто подал ей портмоне — мужчина или женщина? Женщина. Она точно помнила, что женщина. Ничем не примечательная женщина. Может быть, она и видела ее тут раньше, но не обращала внимания. Скорее пожилая, чем средних лет. Такая, интеллигентного вида… В очках. Женщина эта сказала барменше, что портмоне валялось под столиком.
Заглядывала ли в портмоне барменша? Да, заглядывала, что ж тут такого! Она посмотрела, чтобы узнать, нет ли там фамилии владельца. Но там были деньги, ключи и фотография. Узнала ли она женщину, изображенную на фотографии? Нет. Почему? Потому что там она была без очков, а они сильно меняли ее лицо. Она узнала ее только тогда, когда женщина пришла за своим портмоне. Тогда она и подумала, что это она изображена на фотографии вместе со своей семьей. А вот потом она приняла с десяток заказов подряд и совершенно забыла об этом, когда пришла в туалет, то не узнала фотографию. Просто скользнула по ней глазами, не вглядывалась. Только потом, когда открыла дверцу… Тут барменша закурила и, выпустив дым, вздохнула. «Надо же… — промолвила она. — Здесь такого никогда не случалось. Убить прямо в туалете. Среди бела дня… Это какую же надо наглость иметь, ведь все время кто-то ходит. Наши девчонки из кафе боятся теперь туда ходить. Ходят по двое. Я-то нет… Я одна хожу. Но все равно — страшно».
Много ли посетителей она обслужила в тот промежуток, который оказался между уходом женщин из кафе и тем моментом, когда посетительница подала ей найденное портмоне?
«Много. Очень много, — отвечала она. — Самый пик начался. Народ пошел толпой. Ну, могу приблизительно подсчитать сколько… Восемь столиков. По четыре места за каждым… Почти все были заняты, но, конечно, не за всеми столиками успели смениться люди за полчаса. Ну, приблизительно человек двадцать пять я обслужила. Приняла кучу заказов. У нас всегда так — то никого, то полно народу. Это когда у всех обед».
Многие ли посетители, попавшие в это число, заказывали коньяк? Тут женщина задумалась. Потом она обрадовалась и посмотрела на початую бутылку, стоявшую позади нее на полке, среди других напитков. Она давала показания в пустом зале кафе, пустом, несмотря на бойкое время, — это был вечер восьмого мая, последние рабочие часы. В зале, кроме нее и следователя, находилось еще несколько мужчин, двое снимали отпечатки пальцев со столиков, со спинок стульев, с посуды, которую посудомойка еще не успела загрузить в моечную машину. Да, она может точно сказать, сколько могло быть заказано коньяка. Эту бутылку она открыла тотчас после ухода женщин. И сейчас в ней оставалось не больше ста пятидесяти граммов. Значит, исходя из того, что обычный заказ составляет пятьдесят — сто граммов, она обслужила четырех или пятерых клиентов. Но точно она не помнит. Впрочем, нет! Она снова посмотрела на бутылку и уверенно сказала, что еще один мужчина заказывал коньяк, как раз тогда, когда женщины разговаривали. Но ему она налила из старой бутылки — выплеснула остатки. Вот их он и пил.
Этот мужчина сидел в зале все время, пока женщины разговаривали? Да, она уверена, что все время, и даже остался подольше после их ухода. А ушел, когда народу было уже много. Она не заметила.
Как он выглядел? Она не помнит, нет, не может вспомнить… Почему? Внешность незапоминающаяся? Нет, внешность нормальная, точнее, она совсем его не помнит. А, ведь он читал газету. Какую газету? Постойте-ка… Ну точно, «Вечерку»! Он закрылся «Вечеркой» с головой, и его совсем не было видно.
Он сидел далеко от женщин? Она думает, что далеко, — во всяком случае, в другом конце зала. Но зал, сами видите, маленький… Тут, как ни садись, все равно будет рядом…
Значит, он мог слышать все, что женщины говорили друг другу? Мог, подтвердила барменша, конечно, конечно, мог! Уж не думает ли Василий Андреевич…
Былицкий тогда только покачал головой и сказал ей, что он ничего не думает. Но она должна оказать ему большую-пребольшую услугу и вспомнить хоть какие-то приметы этого человека. Барменша (ее звали Зоя Васильевна) усиленно принялась думать, потом вздохнула и несколько виновато попросила разрешения выпить рюмочку коньяку, предложив выпить также следователю (симпатичному мужчине!) и всем его сотрудникам. Все равно день пропал! Сейчас бы самая торговля была…
