Мощи Распутина. Проклятие Старца - Валтос Уильям М

— В подобных случаях вскрытие не нужно, — продолжал О'Мэлли. — Если хотите, мои люди доставят тело в местное бюро похоронных услуг. Так вы сэкономите на услугах гробовщика.

— Спасибо.

— Если этим вечером вы хотите побыть с друзьями, я мог бы вас довезти.

— У меня здесь нет друзей, — вздохнула она.

— Даже среди соседей?

— Даже среди соседей. В этом городе сложно обзавестись друзьями.

— Я понимаю. К приезжим тут относятся с большим подозрением.

Работники морга на каталке вывозили накрытый простыней труп Пола из комнаты, и О’Мэлли дотронулся до Николь, чтобы та отошла с их пути. Каталку провезли мимо нее — так близко, что она могла коснуться Пола, протянув руку, — и затем, обогнув угол, остановили у лестницы.

О’Мэлли наклонился к ней и тихим голосом, будто бы не хотел, чтобы его услышал кто-то еще, произнес:

— Ваш муж никогда не рассказывал вам… — он сделал паузу, видимо, пытаясь подобрать нужные слова. — Ваш муж никогда не намекал вам, что он может что-то скрывать?

— Например? — осторожно спросила она. Этот вопрос, только заданный другими словами, она слышала от него уже второй раз.

— Я не знаю. Может, он что-нибудь держал в секрете, — чувствуя, что она смотрит на него с недоверием, он поспешно объяснился: — Если его что-то беспокоило и он не рассказывал вам, это могло быть причиной стресса. Возможно, настолько сильного, что он стал решающим фактором в его смерти.

Объяснение выглядело логичным, однако ей не давало покоя его нервное поведение.

— Я уже сказала вам — Пол ничего никогда от меня не скрывал.

О’Мэлли пристально посмотрел ей в глаза, как будто пытался выяснить, насколько она с ним откровенна.

— Да, наверное, так и было, — наконец сказал он. — Я бы тоже не стал ничего скрывать от такой красивой женщины, как вы.

Он вложил ей в руку визитку.

— Позвоните мне после похорон, — предложил он. — Возможно, мы сумеем помочь друг другу.

Ничего не изменилось. Даже когда тело ее мужа лежало на первом этаже, все равно ближайший самец видел в ней только легкую добычу.

Она привыкла игнорировать подобные неуклюжие проявления внимания.

Однако подозрительную убежденность коронера в том, что у Пола были от нее секреты, проигнорировать оказалось сложнее.

3

Той же ночью в другой части города Виктор Росток делал вид, что не замечает человека, проскользнувшего в здание полицейского участка и теперь крадущегося к нему со спины. Временный шеф полиции Миддл-Вэлли, лицо которого было освещено ярким светом монитора, осознавал, что представляет собой заманчивую мишень. Этим вечером из двоих патрульных смены первый уехал с медиками по вызову 911, второй просто не пришел. В итоге, Росток находился в участке один. Для того, кому требовалось проникнуть внутрь, лучше возможности было не найти.

В Миддл-Вэлли под временным начальством Ростка работали девять полицейских, из них пять — с полной занятостью и четверо — с частичной. Полицейский участок занимал четыре комнаты кирпичного здания, некогда бывшего таверной. Холодильник для пива в задней части помещения переоборудовали под камеру, комнаты — под офисы.

Во времена процветания Миддл-Вэлли, когда численность населения городка превосходила пятнадцать тысяч, подобных таверн в нем были десятки. Тогда антрацитовые жилы, залегающие под землей, были настолько богаты, а нехватка рабочей силы — настолько острой, что горнодобывающие компании выписывали рабочих со всей Европы. Пассажирские лайнеры высаживали иммигрантов в Нью-Йорке и Балтиморе, откуда их на специальных поездах доставляли в северо-восточную Пенсильванию. Бум продолжался полвека. Когда залежи иссякли, владельцы шахт вернулись в Нью-Порт и Нью-Йорк, оставив после себя изрытые долины, загрязненные реки и обедневшие города.

Однако многие иммигранты из Восточной Европы, в особенности русские, все равно считали эту жизнь лучше той, что была у них в родных штетлах[1] и деревушках. Здесь они получили водопровод, электричество и бесплатное образование для детей, и, даже несмотря на то что многие со временем разъехались по крупным промышленным центрам, в маленьких городках вроде Миддл-Вэлли осталось достаточно людей, чтобы поддерживать хоть какую-то жизнь. В такой обстановке и вырос Виктор Росток.

— Я мог бы перерезать тебе горло, — вдруг прорычал невидимый гость. Это был человек-великан, умевший передвигаться абсолютно бесшумно.

Росток не потрудился развернуться.

— Чем? — спросил он. — Упаковкой «Маунтин-Дью»?

— Ох, черт, — проворчал великан. — Ты увидел мое отражение в мониторе.

— Да, и еще услышал твое дыхание, — Росток медленно повернулся и поднял глаза на гиганта-полицейского, возвышавшегося над ним. — Ты всегда про него забываешь.

Это была старая игра, которую они вели, чтобы развеять скуку полицейской службы: за последние два года в городке не было совершено ни одного тяжкого преступления. Отто Бракнер, ветеран войск специального назначения, был известен своим умением заставать ничего не подозревающих врагов врасплох. Его череп всегда был гладко выбрит, а кончики длинных усов закручены кверху. Сам Бракнер находил свою внешность восхитительной, однако многие люди считали, что она давит на психику.

— Сколько еще ночей ты собираешься сидеть за этим файлом? — поинтересовался Бракнер.

Росток в ответ только пожал плечами. Будучи на тридцать сантиметров ниже и на полсотни килограммов легче патрульного, он не испытывал рядом с великаном Бракнером неуверенности. Он обожал играть в его военные игры и обычно выходил из них победителем. Несмотря на то что сам Росток никогда не служил, у него был воинский склад ума. Эту черту он унаследовал от предков-татар, как и широкие плечи, и мощную грудь. Его прародители, трудившиеся на глинистых почвах картофельных полей в долине Дона, оттачивали боевые навыки в сражениях за родную землю. И хотя влияние их генов за несколько поколений жизни в Америке несколько ослабло, оно все еще угадывалось в его суровом лице, на котором мало кому доводилось видеть улыбку.

— По-моему, я потерял чувство времени, — сказал Росток. Зевнув, он потянулся, хотя на самом деле не так уж и сильно устал.

— Ты бы пошел домой, поспал, — предложил Бракнер. Он протянул Ростку банку «Дью» из упаковки, что принес с собой. — Выйдешь на дежурство, когда начнется смена, через семь часов.

От «Дью» Росток отказался. Бракнер разломил упаковку с шестью банками напополам. Три поставил в холодильник, остальные взял с собой и тут же открыл одну из них, щелкнув алюминиевым ключом. Кофе вызывал у Бракнера расстройство желудка и потому, чтобы взбодриться в ночную смену, он пил напитки с высоким содержанием кофеина.

— Брось это, — сказал он. — Дело о смерти того старика закрыли два месяца назад. Раз коронер говорит, что он покончил с собой, ты, как ни крути, не превратишь это в убийство.

Он уселся на вращающееся кресло, которое под весом его тела жалобно заскрипело.

Когда Бракнер играл за школьную футбольную команду, журналисты прозвали его «Увальнем». С тех пор он только прибавил в весе и мускулатуре, и прозвище Осталось за ним, хотя теперь его чаще произносили с восхищением, нежели в насмешку.

— О’Мэлли видит все не так, как я, — ответил Росток.

— Ты помешался на этом деле, что ли?

Зеленая банка «Дью» исчезла в густых усах Бракнера. Одним глотком он осушил почти половину.

— Не то чтобы помешался. Просто мне любопытно. Почему-то кажется, что эта смерть нуждается в расследовании.

— Один ты считаешь, будто бы старика Ивана убили, — ответил Бракнер. — О’Мэлли записал это как суицид. Данилович, сказал он, покончил с собой, спрыгнув с крыши психиатрической больницы округа Лака-вонна.

— Обычно, когда человек собирается спрыгнуть с крыши, он предварительно не ломает себе все пальцы на правой руке. Это просто бессмысленно.

— Старик лечился в психушке, — напомнил Бракнер. — И сидел там потому, что пережил нервный срыв. С чего ты решил, что он будет поступать осмысленно?