Палуба 9 - Алиса Бастиан
Наверное, начинается качка, потому что каютный пол вдруг начинает уходить у меня из-под ног. Я хватаюсь за ручку двери в душевую, чтобы не упасть, и дверь открывается. Хотя я еще не мылась, кабинка выглядит как парная, стекло и зеркало запотели, кафель мокрый, на полу валяется скомканное полотенце. Я проветриваю душевую, пытаясь унять дрожь в ногах и отогнать мысли о том, что надо бросать пить, сейчас или никогда, уже действительно пора, и тут в рассеявшейся парной на зеркале проступают четкие буквы. Сердце на секунду сжимается от ужаса, а потом радостно бьется в припадке облегчения: я не сошла с ума. Это все Лиля. Не знаю, как она это провернула. Но знаю, что это, несомненно, ее почерк, и послание ее столь же несомненно:
Встретимся на верхней палубе!
Я даже не злюсь, хотя Лиля меня изрядно напугала. Наверное, она в сговоре с администратором на ресепшене. Это неудивительно — Лиля умеет убеждать людей. Переведя дух, я решаю подняться наверх. Лифт высаживает меня на восьмой — верхней — палубе, но я вижу лестницу, ведущую еще выше. Видимо, туда можно попасть только так, только через восьмую, потому что кнопки «9» в лифте точно не было.
Девятая палуба — открытая. Я вижу Лилю сквозь стекло раздвижной двери и выхожу к ней. Набираю воздуха в легкие, чтобы разразиться гневной тирадой, но она поворачивает ко мне свое бледное лицо, и я не издаю ни звука.
Я никогда не видела такой ненависти. Лиля смотрит на меня, не отводя взгляда, и холод ее глаз проникает мне в сердце. Хотя, наверное, это просто очень холодно на палубе.
— Давай зайдем внутрь, — громко говорю я, но звучит почему-то испуганный шепот. Я машинально делаю шаг назад. Кажется, мое тело чувствует угрозу, но сознание не понимает почему.
Лиля смеется. На палубе больше никого нет.
— Ты всегда была туповата. И, как в случае с отцом, слепа, — говорит Лиля.
Я хочу залепить ей пощечину, но тело словно парализовало. Я неотрывно смотрю на какую-то зеленую ниточку, торчащую у Лили изо рта. Что это, думаю я, пытаюсь отогнать ненужную мысль, но все равно думаю: что это, что это, что это? Лиля прослеживает мой взгляд, усмехается и начинает тянуть за зеленую нитку. Я засовываю замерзшие руки в карманы пиджака и отвожу глаза. Больше всего мне хочется вернуться в каюту, лечь на чистые простыни и провалиться в сон, а проснуться уже в Стокгольме.
— Боже, да ты так ничего и не поняла? — искренне удивляется Лиля. Я поднимаю глаза. Зеленая нитка исчезла. Зато в глазах Лили появился какой-то задорный огонек. Нездоровый. Мне это не нравится.
— Где ты была? — выдавливаю я из себя. — Я тебя обыскалась! Что за идиотские шутки?
— Идиотские? — невозмутимо переспрашивает Лиля. — А над предыдущими моими шутками ты смеялась. Это было очень забавно, — фыркает она. — Смешнее, чем год назад.
— Год назад?
Голову пронзает жуткая боль, как будто меня хорошенько приложили каким-нибудь ломом. Я в ужасе оборачиваюсь, но сзади меня никого нет. Когда я смотрю на Лилю, улыбка исчезает с ее лица. На нем снова только холодная ненависть. Почему-то я чувствую вину.
— Убийца, — говорит Лиля. — Серийная убийца.
— Неправда, — шепчу я, но уже не в силах отогнать воспоминание: я смотрю на скорчившееся тело Лили, с трудом елозящее по мокрому полу душевой, на чересчур яркие потеки на стекле кабины, на свое отражение в зеркале над раковиной.
— Неправда, — повторяю я, сейчас и тогда, в ответ на ее взгляд, полный непонимания и обвинения: убийца. Захлопываю дверь в душевую, оставляя Лилю, ее кровь и ее обвинения там, отгораживаясь от них, отрекаясь. Прижимаюсь к двери спиной. И на самом деле мне совершенно нечего ей возразить. Потому что она чертовски права.
— Ты бросила меня умирать. — Она делает ко мне шаг. Я инстинктивно делаю шаг назад.
Лиля отлично выглядит, гораздо лучше, чем тогда, когда я видела ее в последний раз. Действительно видела. Ни капли крови, ни синяка, ни царапины. И вся она словно стала легче, светлее. Счастливее.
— А потом бросила меня еще раз. Так же, как и его.
И снова ее шаг вперед, и снова мой назад. Эта резкая головная боль — сколько сейчас может быть времени? Ну конечно, зажигается у меня в голове, когда я смотрю на часы. Видимо, именно в этот момент год назад я ударяюсь головой о железный край держателя шлюпки, пытаясь подтянуть Лилю за ее свитер повыше. Боль неимоверная. Впрочем, мне ли жаловаться, тем более сейчас?
Хотя я вовсе не уверена насчет сейчас. Сегодняшний день нелепым трафаретом накладывается на такой же, только год назад.
* * *
Девятое сентября. День рождения сестры. Лиля, увязавшаяся со мной в поездку. Паромный терминал. «Лидия», плывущая по волнам. «Дьюти-фри». Лиля намекает на то, что хочет духи, а я без всяких намеков покупаю подарочные наборы мини-бутылочек со спиртным. Один, другой, третий. Привезу сестре, думаю я, она совсем не выезжает из дома. Но на самом деле не привезу.
Днем все более-менее нормально, но к вечеру настроение у нас обеих портится. Мы ссоримся. К ночи моя злость достигает своего предела. Подарочные наборы потихоньку опустошаются. Лиля возвращается ровно через пять минут после того, как я начинаю закипать. Сколько можно там шляться?! При этом перестав отвечать на звонки. Когда она заваливается в каюту, явно нетрезвая, я складываю руки на груди и смотрю на нее в упор. Взгляд должен быть осуждающим и недовольным, но я чувствую, что он просто усталый. Лиля садится на койку и стягивает с себя кеды, не обращая на меня внимания.
Часа два назад мы сильно повздорили (черт меня дернул сунуться в ее личную жизнь и ее отношения с друзьями) и, обменявшись взаимными оскорблениями, ударились в бойкот. Я высказала Лиле все дерьмо, что накопилось у меня в душе после гибели ее отца. Стало легче. Поигнорировав меня около десяти минут, Лиля оделась, демонстративно накрасилась и ушла. Я была так зла, что даже не волновалась за нее. Потом увидела ее по монитору в каюте — в зале ресторанной палубы, там, где шел концерт и люди за столиками медленно, но верно напивались на
