Ричард Дейч - Похитители тьмы
Майкл помнил, что, отвечая на этот вопрос, нужно говорить о настоящем, не упоминая прошлого.
— Системы обеспечения безопасности жилища и бизнеса. — Сент-Пьер ненавидел лгать, но на самом деле это и не ложь — ведь она задала вопрос в настоящем времени. — А вы все еще пишете?
— Вообще-то писатель я ужасный. Консультирую страны Европейского союза, советую им, как преодолевать культурные барьеры между странами. Помогаю заглянуть друг другу в глаза.
— Должно быть… любопытно, — сказал Майкл с напускным интересом.
— Теперь вы понимаете, почему мне нравится прыгать с мостов на тарзанке. — Она ухмыльнулась. — Приходится много путешествовать, и это позволяет работать, когда появляется желание. Мало того, мы в Европе в августе все уходим в отпуска.
— В отпуска в августе? Здорово. Когда я был мальчишкой, мой отец, работавший бухгалтером, вообще никогда не брал отпусков.
— Как и моя мама, — сказала КК с ноткой печали в голосе.
— Вы одна у родителей? — спросил Майкл, чтобы отвлечь ее от грустного.
— Есть еще сестренка. Она маленький финансовый гений. Работает в «Голдман Сакс»[3], в Лондоне. А вы?
— Единственный ребенок. Это означало, что мне доставалось больше еды. Вы близки с сестрой?
— Ближе не бывает, — тепло проговорила Кэтрин. — Она все канючит — говорит, хочет открыть собственную компанию. Это такая бесконечная мантра: «Тридцать миллионов к тридцати годам, триста — к сорока». Она ни о чем другом не говорит — одни деньги. Иногда начинает доставать. Уж лучше бы сделала это, чем говорить да говорить.
— Если ей когда-нибудь понадобится помощь… — Майкл вытащил из кармана бумажник, извлек из него изящную, с тиснением визитку, протянул ей.
— Стивен Келли? — спросила девушка, прочтя карточку.
— Он финансист, мы с ним довольно близки, и он работает в той области, в которой вашей сестре нужна помощь. Пусть скажет ему, что знает меня. Только по понедельникам не звонить.
КК наклонила голову.
— А почему нельзя по понедельникам?
— Потому что по воскресеньям я обычно вытаскиваю его на гольф-площадку и там безжалостно обжуливаю — обчищаю его до нитки. Ему требуется денек-другой, чтобы прийти в себя.
— Спасибо.
КК улыбнулась, тронутая его словами. Она протянула руку и накрыла ладонь Майкла.
В последующие недели КК и Майкл продолжали встречаться. Их частые свидания становились все более интересными: гольф в «Уингд Фут», обед в «Нобу», теннис в Форест-Хиллс, ленч в «Шун-Ли Палас». Майкл даже воспользовался связями отца и провел ее на стадион «Янкис»[4] — благо команда была на выездном матче, — где Кэтрин попробовала себя в роли подающей. Сражались они всегда серьезно, хотя при этом смеялись, шутили и отпускали остроты. Играли на право похвалить себя и выбрать заказ в ресторане. Победы делились пополам. Никаких поблажек друг другу, и проигравший всегда повторял оптимистическую фразу с надеждой на матч-реванш: «Всегда есть завтра».
Все то, что испытывал Майкл прежде, ничуть не походило на эту укрепляющуюся связь; казалось, что Кэтрин всю жизнь была его другом. Они часами говорили ни о чем и обо всем, а потом иногда просто сидели тихо — им хорошо в компании друг друга. Он ощущал рядом с ней спокойствие, но в то же время находил ее соблазнительной и сексуальной. Ее самоироничное и острое чувство юмора — словно непосредственная реакция на неудобства, доставляемые собственной красотой. Ее любили даже его недоверчивые собаки.
Со дня их встречи прошел почти месяц — один месяц с того дня, когда он с таким трудом одолел ее на баскетбольной площадке. Но они так еще и не перешагнули последней черты. Кэтрин уважала чувство его утраты. Она знала, что есть ситуации, в которых не стоит спешить, что близость приходит, только когда люди спокойны, освободившись от чувства вины.
Сент-Пьер приготовил обед, уложил замаринованные стейки на гриль, поставил на стол свежие цветы, открыл вино, проветрил комнату. Кэтрин, войдя, увидела маленькую коробочку на своей тарелке — квадратную, голубого цвета: от «Тиффани». Они улыбнулись друг другу, и девушка начала открывать коробочку. Вытащила изнутри маленький серебряный медальон на цепочке, перевернула его, прочла гравировку: «Всегда есть завтра».
Она положила медальон на ладонь — ее сильно тронул подарок. Он лучше подарка к Рождеству или дню рождения, потому что сделан бескорыстно, без всякого повода и ожиданий — от чистого сердца. Она подняла взгляд и по его глазам увидела: Майкл дает ей нечто большее, чем медальон.
До еды не дошло. Стейки подгорели, обуглились, превратились в головешки.
Майкл обнял КК. Он двигался медленно. Ощущение такое, будто это его первый поцелуй. Он потерял голову от этой близости, сердце колотилось. Кэтрин крепко прижалась к нему. Никто не мог сказать, где кончается один и начинается другой. Дыхание перехватывало. Они сосредоточились друг на друге, забыли о времени, каждый бескорыстно поступался собственным наслаждением в пользу другого. Руки Майкла мягко двигались по ее коже, чувствуя, как по ней бегут мурашки, несмотря на весь их пыл. Их обуяла страсть. И Майкл понял, что они занимаются не сексом — любовью.
А потом лежали обессиленные, наслаждаясь молчанием, ощущением безопасности, знанием того, что, пока они обнимают друг друга, никто не может причинить им никакого зла.
На следующий день ее вызвали: Райан нужно возвращаться к работе — деловая поездка в Париж, в Город света, чтобы способствовать смирению гордыни и темпераментов немецкого, французского и испанского представителей в Союзе, которые никак не могли прийти к общему мнению. Она обещала вернуться через неделю. Просила предоставить ей второй шанс вкусить стейк, говорила, что соскучилась по домашней пище. Сент-Пьер сказал, что стейк будет мариноваться и ждать ее. Прощание было коротким, словно они делали это не в первый раз; оба предпочитали отложить долгие объятия до встречи. И Майкл улыбался, глядя, как Кэтрин отъезжает от дома. Он нашел то, что, казалось, потерял уже навсегда.
Теперь, глядя на стол в столовой, на неоткупоренную бутылку вина и свежие цветы, Сент-Пьер спрашивал себя: как он мог быть таким глупым? Прошло уже четыре дня, как Кэтрин обещала вернуться, но с тех пор — ни звонка, ни послания. Майкл отправлял бесчисленные письма, но не получил ни одного ответа. Он чувствовал себя дураком, открывшим свое сердце, поделившимся сокровенным, наивно полагая, что снова нашел любовь — так быстро, так легко.
Майкл находил утешение в том факте, что уже был влюблен и женат, что смог испытать то, о чем большинство и не подозревает. Он похоронил свое сердце и стер Кэтрин Колин из памяти.
Сент-Пьер потрепал Ястреба по голове и начал убирать чистые тарелки со стола, когда в дверь раздался стук и вывел его из полузабытья. Три собаки зашлись остервенелым лаем.
Майкл прошел по комнате, успокаивая собак, и открыл входную дверь. На крыльце стоял высокий человек, стройный, в хорошей физической форме, и смотрел на него проницательными, живыми глазами, которые никак не согласовывались с его возрастом, идеально уложенными седыми волосами. Одет в спортивную куртку от Зенья, коричневатые брюки свободного покроя со стрелкой, острой, как бритва. Все в этом человеке выглядело аккуратным и прилаженным, даже тот угол, под которым он припарковал свой «Астон Мартин».
— Привет, Майкл, — сказал Стивен Келли.
— Привет, па, — удивленно сказал Майкл.
— Ты один? — спросил отец, заглядывая в дом.
— Ммм… можно сказать, один. Входи. Что-то случилось?
— Я по поводу Симона.
Глава 1
Воздух с силой штормового ветра тащил назад копну волос, рвал одежду, хлестал по щекам. Тело расправлено, руки и ноги вытянуты, чтобы лучше контролировать падение. Он уже пять секунд как покинул уютный и безопасный самолет и успел достичь максимальной скорости свободного падения в сто двадцать миль в час.
Сент-Пьер посмотрел на альтиметр на запястье — цифры быстро уменьшались, приближаясь к высоте развертывания купола на четырех тысячах футов. Он любил это ощущение полета, но никогда не рисковал, не хотел стать жертвой РПТ — резкой потери скорости, как некоторые называют удар об землю.
Майкл дернул кольцо — купол выскочил из упаковочной сумки и рывком замедлил его падение. Парафойл[5] раскрылся над ним, поймал в купол воздух и теперь распределял его вдоль секций, что позволяло контролировать спуск и направление так, словно человек летел птицей.
Каждый раз, дергая за кольцо, Майкл произносил короткую молитву и убеждался, что может легко дотянуться до ножа на поясе. Хотя он сам укладывал парашют, его не покидал страх перепутывания строп. В этом случае он должен успеть раскрыть запасной парашют. Майкл знал, что новички редко разбиваются, совершая затяжные прыжки, — чаще это случается с чрезмерно уверенными в себе экспертами.
