Уильям Айриш - Умереть бы раньше, чем проснуться
Я подбросил мяч высоко-высоко, и вдруг прямо вместе с ним на меня с неба упало имя: Милли Адамс! И я сразу вспомнил, где я видел эти бегающие глаза и кто угощал меня зелеными и оранжевыми леденцами. Это он их давал Милли, и в результате этих подарков… она не вернулась больше в школу. Теперь я знал, что должен сказать Дженни: чтобы она не смела приближаться к этому человеку, а если она это сделает, то что-нибудь случится. Не знаю точно что, но что-то плохое.
Я так испугался, что бросил мяч и побежал к школе. Нам запрещали туда входить, когда не было занятий. Встав на цыпочки, я заглянул в окно.
Дженни сидела за партой и делала домашнее задание, а мисс Флэгг что-то там исправляла. Я не знал, что же мне предпринять, и постучал по стеклу, чтобы привлечь внимание Дженни. Она меня заметила, так же как и мисс Флэгг, которая велела мне войти в класс.
— Ну что ж, Томас, — произнесла она ядовито, — поскольку похоже, что вы не в состоянии удалиться за пределы школы, будет лучше, если вы сядете и будете заниматься. Нет, не здесь, на другую парту, не так близко к Дженни.
Прошло несколько минут, и дело обернулось совсем плохо, когда мисс Флэгг произнесла:
— Вы можете идти, Дженни, вы оставались здесь достаточно долго. Постарайтесь завтра быть пунктуальной. — Но увидев, что я тоже собрался уходить, она воскликнула: — А вы, молодой человек, нет! Вы останетесь на своем месте!
Не в силах больше сдерживаться, я закричал:
— Нет, не позволяйте ей уходить, мисс Флэгг! Заставьте ее остаться! Не отпускайте ее! Она пойдет за леденцами и…
Мисс Флэгг рассердилась и, стуча по парте, заставила меня замолчать:
— Хватит! Не желаю больше слышать ни одного слова! Каждый раз как вы откроете рот, получите полчаса штрафного времени!
Дженни собрала уже свои книжки, и я сделал еще одну попытку.
— Дженни! — крикнул я. — Не уходи! Подожди меня во дворе!
Пораженная таким непослушанием, мисс Флэгг поднялась и, подойдя ко мне, спросила с угрозой в голосе:
— Вы хотите, чтобы я позвала директора? Я переведу вас в 6-й «Б», если снова это услышу. Я сделаю так, что вас исключат из колледжа за неповиновение! — Никогда еще я не видел ее такой рассерженной.
Но хуже всего было то, что Дженни тоже рассердилась, причем на меня.
— Предатель! Ябеда! — бросила она мне негромко и вышла, закрыв за собой дверь. Я видел в окно, как она уходит…
Я пытался как-то объяснить все мисс Флэгг, но она не желала меня слушать. Все равно я был так взволнован, что не мог сказать ничего вразумительного.
— Дженни пойдет за леденцами и больше никогда не вернется… и страницы газет, я имею в виду первые страницы, их вырвут…
Я плакал, и понять, что я бормочу, было невозможно. Мисс Флэгг писала записку моему отцу о моем дурном поведении.
— Это все так же, как с Милли Адамс, и вы будете в этом виноваты!..
Мисс, Флэгг не было в школе, когда произошла та история с Милли Адамс, тем более она не могла понять, что же я хочу ей сказать. Итогом всей этой сцены стало то, что мисс Флэгг добавила мне еще полчаса после занятий; всю неделю мне придется сидеть здесь до шести часов. Кроме того, что меня так надолго задерживали в классе, я еще должен был прийти в школу с отцом… и что-то там еще, и еще, и еще. В общем, я проиграл и понимал это; я буду заперт в классе, пока солнце не сядет и во дворе не начнет темнеть. Мисс Флэгг зажгла уже свет, но не отпустила меня ни минутой раньше шести.
Когда я наконец вышел из школы, на улицах было пустынно и темно, только на углу горела неоновая арка. Пока светило солнце, на этом самом углу стоял тент, отбрасывающий голубую тень, но к этому времени его уже убрали, и человека, настороженно озирающегося вокруг, тоже не было. У меня всегда пробегал холодок по спине, когда я проходил мимо этого места.
В тот день, вместо того чтобы идти домой, сперва я побежал к Дженни. Прежде чем войти, я заглянул в окошко — может, увижу ее в комнате. В доме горел свет, и я увидел младшую сестру Дженни и ее мать, которая стояла у окна и поэтому сразу меня заметила.
— Томми, ты Дженни видел? Уже очень поздно, а ее все нет, наверное, она зашла к Эмме. Если увидишь ее, скажи, чтобы немедленно шла домой, хорошо? Уже шесть пробило, мне не нравится, что она так долго задерживается…
Мне стало совсем худо, но я не отважился поделиться с ней своими страхами, а просто ответил:
— Хорошо, скажу. — И помчался оттуда как сумасшедший.
Эмма жила очень далеко, но я непременно должен был туда пойти, пусть даже только убедиться в том, что уже знал. Дженни там не было. Эмма вышла ко мне из дома, жуя кусок хлеба, и сказала, что Дженни вообще никогда к ней не заходит. Будь в доме Эммы телефон, мне не пришлось бы тратить столько времени на дорогу. Ничего другого не оставалось, как возвращаться к себе домой.
Признаться, я боялся туда идти, ведь шесть давно уже пробило. Отец был дома, и ужин стоял на столе. Мне показалось, что родители хоть и встретили меня с недовольными лицами, были чем-то испуганы…
О Дженни мне не удалось сказать ни словечка. Стоило мне раскрыть рот и признаться, что я был сегодня наказан, — а это была только первая часть того, что я собирался рассказать, — отец рассердился и отправил меня в мою комнату. Я попытался еще что-то сказать, но в этот момент он увидел записку мисс Флэгг — и все было кончено. Он страшно расшумелся и запер меня на ключ.
Я был единственным человеком, который хоть что-то знал о случившемся, но никто меня не слушал, никто мне не верил, и никто не хотел мне помочь. Я ничего не сумел рассказать ни мисс Флэгг, ни матери Дженни и, самое обидное, — моему отцу, который бы, я уверен, меня понял. Все, теперь уже поздно; я сел на кровать и сжал голову в руках.
Тут зазвонил телефон, а потом я услышал испуганный мамин голос:
— Нет, нет, Том! Не может быть!
— А что, ты думаешь, иначе могло быть? Шеф говорит, что на переезде нашли ее брошенные учебники. Я тебе говорил, что он примется за старое, если мы его не поймаем… помнишь, в тот, первый раз.
Я знал, что они говорили о Дженни!
Я подбежал к двери и начал стучать и кричать.
— Папа! Выпусти меня на минутку! Я могу описать тебе этого человека! Я его видел собственными глазами!
Но входная дверь захлопнулась, и я так и не успел сказать все, что знал; моя мать, наверное, ушла вслед за отцом — успокаивать миссис Мэйерс. Я продолжал стучать в дверь, хотя понимал, что в доме никого, кроме меня, нет.
В растерянности я снова присел на кровать, сжав голову руками, и задумался: как же они смогут поймать этого человека, если они его никогда в жизни не видели… Я же его хорошо рассмотрел, а они мне не дали ничего сказать! И я должен сидеть тут взаперти, я, единственный, кто знает, как все было на самом деле!
Я подумал о Дженни, и мне стало страшно, хотя я-то сейчас находился в собственном уютном доме. Я попробовал представить, что такой человек, как этот, может сделать с Дженни — наверняка что-нибудь ужасное, иначе отцу не позвонили бы после работы.
Я встал и, засунув руки в карманы, пошел посмотреть в окно. Ну и темнотища там была! Пустынную улицу едва освещал фонарь, стоявший на углу. Я снова подумал о Дженни, рядом с ней не было никого, кто бы ей помог. Машинально я начал все вытаскивать из карманов: шарики, гвоздики, спички… и кусочек мела. Я застыл, глядя на этот мелок, и вдруг меня осенило — Дженни всегда…
Я открыл створку окна и, опираясь на батарею, выбрался на подоконник. Мы жили на третьем этаже муниципального дома. Наверное, взрослому спуститься отсюда было бы куда труднее, чем такому худенькому мальчишке, как я; хватаясь за ветки ползущего по стене кустарника, я быстро соскользнул на землю.
Очутившись на улице, я побежал — ведь мама могла вернуться в любую минуту. Встретиться с отцом я не боялся, потому что, когда его вызывали среди ночи, он обычно пропадал на несколько дней. Как только я удалился от дороги, ведущей к дому Дженни, то перестал волноваться, что встречу кого-нибудь из знакомых.
Я проделал путь, каким каждое утро ходил в школу, хотя, конечно, ночью я здесь ни разу не бывал. До здания школы я не дошел, остановился за два квартала до него, там, где стоял тент. В этот час все выглядело по-другому, дома казались черными, и нигде ни одного мальчишки не было видно… один я.
Я задумался и сказал себе: «Дженни позавчера купила коробочку мелков, это точно — я сам видел у нее целый новый мелок, когда мы выходили из школы». Но это еще ничего не значило, ведь она их очень быстро тратила. И вдруг сегодня у нее ни одного не осталось?
Я завернул за угол, внимательно рассматривая стены, нигде не виднелось никаких следов мелка, здесь вообще в основном были витрины и двери, не слишком подходящее место, чтобы чертить на них мелом. Я прошел по всему кварталу, не найдя ни одной отметины, и в конце концов сказал себе: «Может быть, она шла прямо посередине улицы, на расстоянии от домов, а в воздухе не порисуешь».
