Лоренсо Сильва - Нетерпеливый алхимик
Глаза капитана округлились от удивления, судья же посмотрел на меня с явным недоверием. Оба почувствовали скрытую издевку, однако признали право личности не выставлять свою жизнь на всеобщее обозрение либо просто предпочли закрыть глаза на выходку столичного наглеца. Судья даже снизошел до вопроса:
— Ладно, Вила. У вас есть какие-нибудь наметки?
— Мало. Признаков насилия нет, к тому же, пока мы не поговорим с администратором, невозможно выяснить, когда и с кем он приехал. Судя по пропуску, потерпевший работал на атомной станции. На сегодня — все.
— Хорошо, — сказал судья, и я словно бы исчез из его поля зрения. Он повернулся к капитану и небрежно бросил: — Держите меня в курсе.
Когда все ушли, мы с Чаморро задержались ненадолго, чтобы еще раз внимательно осмотреть комнату. Мне хотелось запомнить каждую мелочь, запечатлеть в памяти нечто такое, о чем бы не пришлось сожалеть в ходе следствия через неделю-другую. Мы тщательно обыскали помещение, но не нашли ничего примечательного. В ванной царил порядок, в комнате все находилось на своих местах, пятна на покрывале и простыни были тщательно замыты. Хотя тело убрали, у меня перед глазами продолжал стоять образ несчастного, подвергнутого столь унизительной экзекуции.
— Не знаю, Чаморро, — подвел я неутешительный итог. — Чем больше я думаю об этом деле, тем меньше понимаю. Но что-то вынуждает меня исключить несчастный случай. Уж больно, как бы поточнее выразиться… больно красноречива его поза.
— У меня тоже появились сомнения, — проговорила моя помощница в раздумье.
— Значит, работаем над другой версией?
— Хорошо, хотя меня коробит от мысли, что придется признать правоту этого фанфарона Марчены.
— Надо относиться к жизни проще.
Чаморро заглянула мне в глаза и спросила:
— А ты сохранишь ко мне уважение как к профессионалу?
Моя помощница обладала удивительным даром без предупреждения подкидывать собеседнику неразрешимые задачи: например, ответить на прямо поставленный вопрос, не кривя душой.
— Не вижу причины, почему я должен потерять к тебе уважение, — вывернулся я.
На обратном пути я уступил руль Чаморро. Пока она вела машину, я внимательно рассматривал пропуск Тринидада Солера. Мне предстояло взвалить на себя неприятную обязанность (ведь должен же кто-то выполнять грязную работу?) по реконструкции событий, приведших его в злосчастный гостиничный номер. Для разминки я попробовал понять, что кроется за лицом на блеклой фотографии. Но все мои усилия тонули в его застенчивом взгляде и доброй открытой улыбке, которую уже успела сковать свинцовая печать смерти.
Глава 2
Он казался счастливым
В принципе двадцать четыре часа вполне достаточный срок для того, чтобы компетентный сыщик мог сдвинуть дело с мертвой точки. Однако на следующее утро после гибели Тринидада Солера мы с Чаморро все еще топтались на месте. По счастью, к расследованию подключились другие сотрудники, с лихвой восполнившие нашу нерасторопность.
Начнем с патологоанатома. Совершив над телом жестокий ритуал, в подробности которого лучше не вдаваться родственникам покойного, он констатировал остановку сердца. Само по себе данное обстоятельство ничего не значило: в конечном итоге любая смерть происходит именно по этой причине. Однако обнаруженный в крови жертвы адский коктейль из кокаина, бромозипама и множества других токсических веществ, щедро сдобренных алкоголем, вызывал массу дополнительных вопросов. Короче говоря, результаты аутопсии ничуть не приблизили нас к цели, напротив, делали путь к ее достижению куда более извилистым. К сожалению, тот факт, что покойный по самое горло был напичкан всякой дрянью, не прояснял главного: довел ли он себя до такого состояния по доброй воле или кто-то ему сильно помог. Если бы на теле имелись гематомы, второй вариант выглядел бы предпочтительней, с другой стороны, их отсутствие отнюдь не убеждало нас в обратном. Есть много способов принудить человека выпить отраву, для чего совершенно необязательно разукрашивать его тело синяками. Все зависит от воображения, и всегда найдется тот, у кого оно в избытке.
Криминалисты тоже внесли свою лепту. В комнате нашли отпечатки пальцев трех человек. Одним из них оказалась горничная, но у нее определенно отсутствовал мотив, кроме вполне невинного желания стереть пыль с комода. К тому же женщина до сих пор не отошла от потрясения, и мы приняли разумное, я бы сказал, в высшей степени похвальное решение исключить ее из числа подозреваемых. Вторые отпечатки, разумеется, принадлежали Тринидаду Солеру, а что касается третьих, то мы не смогли их идентифицировать ни в одной базе данных, к которым у нас имелся доступ. Те же пальчики фигурировали на каучуковом фаллосе.
Марчена с группой местных жандармов занялся розыском семьи погибшего, но сразу столкнулся с трудностями: Тринидад Солер уже не жил в Гвадалахаре по указанному в удостоверении адресу. Соседи по старой квартире рассказали, что он построил себе дом за городом, неподалеку от атомной станции, и пять месяцев назад переехал туда вместе с семьей. Марчена тут же помчался в поселок и столкнулся с женой Тринидада чуть ли не в дверях, когда она, по ее утверждению, как раз собиралась заявить о пропаже мужа. Марчена позвонил мне вечером и подробнейшим образом описал свой визит к вдове. Ее изумление и последующая скорбь показались ему неподдельными. Сначала он подумывал о том, как бы поделикатнее посвятить женщину в обстоятельства смерти мужа, но, рассудив, решил взвалить эту ответственную миссию на меня: дескать, и опыта мне не занимать, и психолог я неплохой. Я не преминул поблагодарить его за оказанную честь и поздравил с удачной идеей — теперь несчастная вдова узнает все из газет.
Последние не замедлили разразиться сенсацией. Громче всех кричали провинциальные издания, тише и спокойнее, благодаря запоздалому поступлению известий с периферии, реагировала национальная пресса. История слишком привлекала журналистов, чтобы обойти ее стороной: атомная станция, да еще пикантные подробности, которые вдова Тринидада Солера наверняка предпочла бы скрыть. Степень достоверности опубликованных материалов, не считая отдельных статей, где авторская фантазия побивала все мыслимые рекорды, настолько впечатляла, что невольно напрашивался вопрос: а не переквалифицировалось ли наше судебное ведомство в одно из успешных информационных агентств? Исходя из собственного опыта, могу с полной ответственностью заявить: ни одно расследование, представлявшее хотя бы минимальный интерес для любителей «клубнички», не имело шансов ускользнуть от внимания прессы. Я постоянно варился в этом котле, поэтому научился смотреть на нее сквозь пальцы и даже разработал собственную, пусть не блестящую, зато наглядную теорию. По-моему, число судейских чиновников, не имеющих призвания к юриспруденции и недовольных своим жалованьем, растет с головокружительной быстротой, и было бы глупо пытаться изменить прочно отлаженную систему взяток без предварительной подготовки.
Одна из газет, по-видимому получившая прежде других доступ к сливу информации, решила слегка разнообразить потускневшую новость, для чего уговорила лидера антиядерного движения, который на протяжении многих лет боролся против использования мирного атома в энергетике, поделиться своими впечатлениями на ее страницах. Тот, почуяв возможность забить решающий гол в ворота противника, разразился пространной, хотя и несколько путаной речью, недвусмысленно намекнув на связь между недавней смертью и непонятными, если не сказать темными, делишками, творившимися на станции в последнее время. Интервью заканчивалось следующей сентенцией: в любом случае, то есть независимо от результатов расследования, его, лидера «зеленых», не перестанет тревожить тот вопиющий факт, что наделенные огромной ответственностью работники, в чьих руках находится безопасность людей, ведут сомнительный образ жизни, и скандальная смерть Тринидада Солера лишнее тому подтверждение.
Когда на следующее утро мой шеф, майор Перейра, вызвал нас с Чаморро к себе, ксерокопия той публикации уже лежала у него на столе. Я многое повидал в жизни и считал работу под его началом щедрым подарком судьбы. Умный, рассудительный человек, Перейра с пониманием относился к моим убеждениям, существенно отличавшимся от его видения мира. Он не имел привычки кричать на подчиненных, никогда не прибегал к казарменной лексике, что позволяло мне приберечь до худших времен ощущение, будто мы отбываем службу в штрафном батальоне. Тем не менее вызов в такой ранний час явно не сулил нам вознаграждения за неусыпные труды, и мы приготовились к основательной взбучке.
— По вашему приказанию явились! — отрапортовал я с порога. Если в начале карьеры мне претило рьяное изъявление воинственного пыла, воспринимаемое мною как признак олигофрении, то с течением лет я научился использовать его для самозащиты. Какой командир не сменит гнев на милость, когда перед ним щелкают каблуками?
