Эрик Фраттини - Водный Лабиринт
Деревянными лопатами они стали копать. Вдруг недалеко от скалы Мохаммед наткнулся на что-то твердое. Вначале он решил, что это отрог горы, затем под лопатой обнажилось нечто интересное, похожее на могильную плиту. Даже тогда крестьянин не сразу поверил в удачу, но Хани твердо заявил, что этот камень обработан рукой человека, а не силами природы.
Изумленные крестьяне переглянулись. В глубине души каждый из них надеялся на то, что перед ними — захоронение фараона или верховного жреца. В гробницы тех и других клали драгоценные предметы, которые легко можно было продать на черном рынке.
Разграбление могил в Египте началось сразу же после сооружения первых пирамид. Фараоны даже предписывали, чтобы зодчих и строителей гробницы хоронили вместе с ними, дабы утаить точное расположение входа в погребальную камеру.
Все трое стали копать в этом месте, желая оценить размер камня, закрывавшего вход. Понемногу обнажились боковые грани плиты, она стала расшатываться.
Хани велел Мохаммеду и его племяннику просунуть в щель черенки лопат, чтобы они послужили рычагами. Когда крестьяне надавили на деревяшки в третий раз, камень подался, из-под него пошел гнилостный запах. Наконец они отодвинули плиту. За ней обнаружился небольшой темный коридор, который вел в другое помещение.
Хани вернулся к ослам, взял два факела, зажег их, вручил Мохаммеду и его племяннику, а потом сказал:
— Когда я буду внутри, дайте мне один факел.
Джабет с трудом пробрался по усеянному камнями песку и вступил в темную пещеру.
Снаружи донесся крик Мохаммеда:
— Хани, друг мой! Как ты? Здесь же ничего не видно!
Внезапно кто-то с силой схватил Мохаммеда за руку.
Он отпрыгнул назад, прочь из пещеры, под звонкий смех племянника. Проклиная всех и вся, Мохаммед взял факел, лежащий на земле, зажег его и вошел снова.
— Это я, Хани, — послышался знакомый голос. — Не пугайся и дай мне факел.
Освещенный коридор оказался намного короче, чем представляли себе крестьяне. В конце его двухметровая лестница вела в довольно обширную погребальную камеру. В глубине ее Хани различил три гроба, между которыми стоял большой зир — глиняный кувшин, вероятно старинный. Он был запечатан смолой.
Хани достал из-за пояса нож и стал ковырять ее. Он удалил толстый слой замазки, поднес к кувшину факел и увидел, что внутри его находится сосуд из белого известняка, по виду очень старый, заткнутый каменной же пробкой. Хани подумал, что в нем могут лежать останки ребенка.
Чтобы достать находку, ему пришлось чуть ли не по пояс погрузиться в громадный кувшин. Крестьянин бережно положил сосуд на песок и несколько минут молча разглядывал его.
Вдруг тишина взорвалась воплями и проклятиями Мохаммеда, который с факелом вошел в пещеру. Вокруг его пояса была обмотана веревка.
Он закричал, когда поставил ногу на одну из плит, а та вдруг сдвинулась и открыла взглядам крестьян тело усопшего. Рядом с покойником лежали стеклянные флаконы, обложенные соломой или завернутые в папирус.
Оба феллаха были неграмотны, но знали, что сосуд стоит немалых денег.
Мохаммед взял нож и стал искать, где кончаются стенки сосуда и начинается пробка. Наконец она с треском выскочила. Сосуд содержал в себе что-то завернутое в выцветшую ткань.
Крестьяне развернули ее и обнаружили древнюю книгу в кожаном переплете. Листа папируса были покрыты непонятными значками, очень хорошо сохранившимися.
Недолго думая, феллахи положили рукопись обратно в сосуд, который в свою очередь поместили в кувшин и опять запечатали его. Потом все трое водрузили на место плиту, закрывавшую гробницу, засыпали ее песком и камнями и поехали назад, ничего с собой не взяв.
По дороге Мохаммед спросил Хани:
— Что же нам делать? Может, кому-нибудь надо рассказать об этом?
Джабет, ехавший впереди, обернулся:
— О находке мы не должны говорить никому. Скажи своему племяннику, что если он проболтается, то я сам, своими руками, разрежу его на части, засолю и заверну в свиную шкуру.
Мохаммед и его племянник были мусульманами, Хани — коптом.
— Не беспокойся, — возразил Мохаммед. — Он будет держать рот на замке ради своего же блага.
К полудню маленький караван прибыл в деревню. Хани попрощался с товарищами и наказал им не связываться с ним, пока он сам их не позовет. Ему хотелось любой ценой избежать толков в деревне и тем более — вмешательства полиции.
Крестьянин Хани вошел к себе, поцеловал жену в лоб, положил в котомку чистую одежду и иконку Адры — Девы Марии, затем вышел из дома и направился к околице. Там он стал дожидаться старенького автобуса, который ходил до Магаги — ближайшего города.
После часового путешествия по пыльным разбитым дорогам автобус остановился за мостом, переброшенным через рукав Нила. Резкое торможение пробудило Хани, который здорово устал, потому что день выдался нелегким.
Джебет вышел из автобуса, подошел к продавцу фиников, стоявшему на углу, и спросил, что это за улица. Завязался разговор. Продавец встал и принялся объяснять крестьянину, как лучше всего добраться до нужного места.
Через несколько минут Хани дошел до дома, окруженного садом. Ребятишки на улице гоняли мяч.
Феллах сунул голову в калитку, чтобы посмотреть, есть ли кто дома, и услышал голос женщины, спрашивавшей, что нужно незнакомцу.
— Я хотел бы видеть господина Абделя Габриеля Сайеда.
Женщина подошла к нему, вытирая руки полотенцем.
— Муж вот-вот должен прийти. Вы можете подождать его в доме, — пригласила она Хани и открыла дверь.
Дом Сайеда был типичным скромным обиталищем коптского семейства, соблюдающего традиции. Хани знал, что тот человек, к которому он приехал, в основном занимался земледелием. Он выращивал чеснок, фасоль, пшеницу и сахарный тростник, но для того, чтобы прокормить многочисленную семью, время от времени отправлялся на поиски древностей, которые продавал на черном рынке.
Так поступали многие в этих краях. Самой крупной находкой Сайеда были коптские ткани IV и V веков, обнаруженные им в пещере близ Эль-Лахуна.
Хани знал, что благодаря этому хозяин дома установил связи с каирскими и александрийскими торговцами. По правде говоря, это были всего лишь мелкие коммерсанты, скупавшие амулеты, куски материи, обломки сосудов и прочие пустяки, которые, по их мнению, имели хоть какую-то ценность.
Разумеется, по пути от Среднего Египта до каирского рынка или лавки цена вещи могла возрасти раза в три. Само собой, торговцы пользовались невежеством копателей, говоривших лишь на местном диалекте. Но Сайед все равно извлекал немалую выгоду из своих находок, которые доставлял на машине в Каир. Подобные путешествия были весьма утомительными: путь от Магаги до столицы занимал три часа.
Такого рода торговля зародилась едва ли не одновременно с египетской цивилизацией. В XIX веке европейские исследователи и негоцианты открыли для себя древние сокровища Египта. Некоторые предметы величайшей ценности, например Розеттский камень, были найдены в могилах, а затем путем покупки или простого воровства переправлены в Европу, где оказались в музеях Лондона, Берлина, Санкт-Петербурга, Рима.
После Второй мировой войны Египет добился полной независимости. Власти страны наложили серьезные ограничения на нелегальную торговлю древностями, стремясь не столько прекратить ее, сколько поставить под контроль.
В пятидесятых годах в Египте был принят закон, согласно которому торговцы в шестимесячный срок были обязаны зарегистрировать товары, находившиеся в их собственности, чтобы ограничить их оборот. С течением времени правительство создавало все новые механизмы сдерживания нелегальной торговли антиквариатом. Но эти меры мало повлияли на коммерцию. Она преследовалась, но приносила слишком уж высокие прибыли. Существовал черный рынок древностей, извлекавшихся из могил или украденных с раскопок. Они не значились ни в каких книгах или регистрах. Для властей их просто не существовало.
Египтологи всего мира говорили: «Любой предмет, найденный в Египте, считается поддельным или подозрительным, пока не доказано обратное». Если бы власти обнаружили, что та или иная вещь была продана после принятия закона, то они имели бы полное право потребовать возвращения ее в собственность государства. Сайед был всего лишь одним из низших звеньев в цепочке этой нелегальной торговли.
Хани угощался мятным чаем с финиками, когда во дворе послышался галдеж ребятни. Сыновья и дочери Абделя Габриеля Сайеда столпились вокруг возвратившегося домой отца Хани встал из-за стола, чтобы приветствовать хозяина.
— Господин Сайед, я хотел бы поговорить с вами наедине.
— Хорошо, сейчас вымою руки, и мы побеседуем, — сказал тот и повернулся, чтобы поздороваться с женой.
