Эндрю Уилсон - Лживый язык
Мой новый мир только что рухнул, меня душил гнев, но я заставил себя участливо кивнуть.
— Ну да, ничего не поделаешь, — произнес я. — Найду что-нибудь. Естественно, вы прежде всего обязаны позаботиться об Антонио. Полагаю, в Нью-Йорке он выучит английский еще лучше, чем с моей помощью.
— Я рада, что вы проявили понимание, Адам, — сказала синьора Гондолини. — Вы очень добры. Мы с Никколо очень переживали, не представляя, как скажем вам все это. Мы так виноваты перед вами.
Никколо сунул руку во внутренний карман пиджака и достал бумажник.
— Мы заплатим вам за один месяц — хотя бы так, — сказал он. — Может, вам еще что-то нужно? Говорите, не стесняйтесь.
Я взял триста евро. Этих денег надолго не хватит, но я все равно улыбнулся и поблагодарил его.
— Что же вы намерены делать? — поинтересовалась синьора Гондолини. — Вернетесь в Лондон? Мы также можем оплатить ваш перелет, правда, Никколо?
— Si, si, конечно, — подтвердил тот. — Погуляйте немного, а потом, когда решите ехать, дайте нам знать. Мы купим вам билет.
Однако что мне может предложить Британия? Разбитые отношения с девушкой, лето в доме родителей в Хертфордшире. А я должен писать роман. Когда я сообщил отцу о своих честолюбивых замыслах, он посмеялся надо мной. Нет, лучше остаться здесь.
— Пожалуй, я побуду немного в Венеции, — ответил я. — Попробую найти другую работу. Не в настроении я возвращаться домой прямо сейчас, да и…
Синьора Гондолини вскочила со стула. Ее идеально уложенные подстриженные черные волосы подпрыгнули вместе с ней.
— Никколо, Никколо, — воскликнула она, взмахивая маленькими ладошками, словно бабочка крыльями, — я придумала!
— Cosa? — Синьор Гондолини обратил на жену несколько раздраженный взгляд.
— Идеальную работу… для Адама. — Синьора Гондолини повернулась ко мне. — Не понимаю, как мне раньше это в голову не пришло?! — Она дважды глубоко вздохнула и продолжила: — Помнишь старого англичанина, которому часто помогала Мария?
Синьор Гондолини недоуменно смотрел на нее.
— Ну, ты знаешь… тот, что никогда не выходит из дому. Писатель… как же его зовут?.. Гордон… Гордон… Крейс. Точно. Тот, что много лет назад написал ту книгу и с тех пор — ни строчки.
Я видел, что Никколо по-прежнему не понимает, о чем так возбужденно тараторит его жена. Он считал, что со своей стороны выполнил условия сделки. Богатый человек, он успокоил свою совесть, откупившись от меня месячным жалованьем и предложением оплатить мне обратный перелет. Теперь он просто хотел избавиться от меня. Вне сомнения, мой убогий вид начинал раздражать его: я плохо вписывался в элегантную обстановку его дома.
— А разве мы с ним знакомы? — Синьор Гондолини нахмурил брови.
— Нет… я же сказала: он уже много лет не выходит из дому, — ответила его жена. — Но Мария говорила, что он… стареет, и ему нужен компаньон. Человек, который ходил бы в магазин. Выполнял его поручения. Убирал в доме. Вы могли бы это делать, Адам?
Говоря по чести, меня устроила бы любая работа, которая позволит мне остаться в Венеции. И я был заинтригован.
— Да, конечно. По-моему, это здорово, — заверил я синьору Гондолини.
Но вдруг выражение ее лица изменилось.
— Есть проблема? — осведомился я.
— Да, возможно, — кивнула она. — Связаться с ним проще всего через Марию. Но теперь мы с ней не в лучших отношениях. Как вы понимаете, она не питает к нам дружеских чувств, и я сомневаюсь, что она сюда вернется.
— Ну да, понятно.
— Но… я дам вам его адрес. Мария как-то записала нам его, чтобы мы навели о ней справки, хотя ты не помнишь, он нам ответил? — Никколо покачал головой. — Но вы все равно попробуйте ему написать. Не помню, чтобы у него был телефон.
Синьора Гондолини вышла из комнаты и вскоре вернулась с листом бумаги и авторучкой. Чернила оставляли на белом листе большие петли. Синьора Гондолини отдала мне листок, и я прочел адрес: Калле-делле-Челле, палаццо Пеллико. Должно быть, на лице моем отразилась растерянность, потому что она взяла карту и сказала:
— Давайте я вам покажу.
Возможно, мне это только почудилось, но я был уверен, что ее палец на карте города прочертил вопросительный знак.
* * *Я не мог себя заставить вновь заселиться в тот дрянной отель, где я ночевал, и, по совету Гондолини, отправился в дешевую, но чистую гостиницу в районе Кастелло. Там мне предоставили номер — самый обычный, но, по крайней мере, я себя не чувствовал так, будто с меня слезает кожа. Распаковав вещи, я попросил листок бумаги и конверт и в маленьком баре написал затворнику Гордону Крейсу письмо с просьбой о работе.
Прежде чем я расстался с четой Гондолини, жена Никколо рассказала мне о короткой, но впечатляющей литературной карьере Крейса. Его первый и единственный роман «Дискуссионный клуб», опубликованный в шестидесятых, стал сенсацией. Книга получила огромное количество восторженных отзывов и была переведена на все основные языки мира. Издатели и читатели Крейса на всем земном шаре ждали выхода его следующего романа — он был una stella,[3] ни больше ни меньше, сказала синьора Гондолини, — но тот ничего нового так и не написал, во всяком случае, не издал.
Очевидно, с деньгами от продажи прав на экранизацию своего романа Крейс был достаточно богат и не имел нужды кормиться писательским ремеслом, однако странно, что столь страстный, амбициозный человек больше не желал видеть свое имя в печати. Возможно, ему больше не о чем писать, заключила синьора Гондолини. Или он просто исписался. А может, виной тому сердечные дела? Черные глаза синьоры Гондолини лукаво блеснули. Ее муж отвернулся, притворившись, будто не слышал ее слов.
Личность Крейса меня заинтриговала. В письме я сообщил, как узнал о том, что ему нужен помощник, и вкратце рассказал о себе — что окончил Лондонский университет по специальности «История искусства» (степень еще не присвоена), владею базовым итальянским и что мне нужно остаться в Венеции на три — шесть месяцев, чтобы начать писать свой роман. Я сказал, что, на мой взгляд, мог бы быть ему неплохим компаньоном, и, памятуя о том, что поведала мне о Крейсе синьора Гондолини, добавил, что ценю тишину и уединенность. Конечно, письмо мое не было шедевром эпистолярного жанра, зато оно было недлинным и, я надеялся, непретенциозным. Я его аккуратно сложил, сунул в конверт и запечатал. На обратной стороне конверта я написал адрес своей гостиницы и сверился с картой. Палаццо Крейса находилось всего в десяти — пятнадцати минутах ходьбы от гостиницы. Я решил, что не стану прибегать к услугам почты, а доставлю письмо лично.
Я собрал свои вещи и вышел на улицы вечернего города.
Днем кишащая туристами, Венеция, когда солнце садилось над лагуной, превращалась в совершенно другой город. Я брел по не имеющим названия улочкам, глядя на клочки луны, отражавшейся в воде, и мне казалось, что я куда-то ускользаю. Я не думал ни о поисках работы, ни об Элайзе, ни о положении дел дома, в Англии. Никто не знал, что я здесь, и я чувствовал себя абсолютно свободным.
Я пересек площадь Санта-Мария Формоза, где, согласно преданию, однажды святому Магнусу привиделась «фигуристая» Мадонна, миновал церковь, построенную в ее честь, и зашагал по одной из узких улочек, отходящих от площади. Я блуждал по лабиринту переулков, которые, казалось, все вели к одному и тому же темному каналу, но нужного дома найти не мог.
Потом возле Калле-дельи-Орби на моем пути возник узкий темный безымянный переулок, переходивший в чуть более широкую улочку — Калле-делле-Челле («улица келий»), в конце которой и стояло палаццо Крейса. Подобраться к дому можно было только по крошечному мостику, перекинутому через канал с улицы прямо к освещенному снаружи величественному парадному входу, за которым, по-видимому, находился внутренний двор. По центру большого трехэтажного идеально симметричного здания тянулись, словно хребет давно умершего чудовища, ряды окон — по четыре на каждом этаже. Наружная поверхность арок была облицована белым мрамором. В одной из комнат на первом этаже мерцала свеча, освещая отдельные участки затемненного помещения; в неярком свете странные тени ложились на потолок. Тишину нарушал только тихий плеск воды.
Я достал из сумки конверт и, стараясь ступать тихо, перешел по мостику к дому. Почтовый ящик, вырезанный в мраморе в форме головы дракона, находился слева от двери. Я вошел в круг света и опустил письмо в пасть дракона, рукой коснувшись его стершихся зубов. Вернувшись по мостику на улицу, я вновь глянул на освещенное окно. Чья-то тень мелькнула в комнате и слилась с темнотой.
* * *На следующий день, вернувшись в гостиницу после осмотра достопримечательностей, я обнаружил, что меня ждет письмо. Портье сказал, что письмо доставил посыльный сразу же после обеда. Я бегом поднялся в свой номер и там вскрыл конверт.
