Уильям Айриш - Окно во двор
С первыми лучами солнца я был уже у окна. Но не из-за этого незнакомца. Мой матрас жег меня, точно раскаленные угли, Сэм, который пришел навести в комнате порядок, застал меня уже там.
— Эдак вы скоро напрочь развалитесь, мистер Джефф, — вот все, что он сказал.
Сперва в тех окнах не было заметно никакого признака жизни. Но вскоре я увидел, как его голова вдруг откуда-то снизу вынырнула в окне гостиной, и понял, что мои предположения оправдались: он действительно провел там ночь на диване или в кресле. Теперь-то он непременно зайдет к ней узнать, как она себя чувствует, не лучше ли ей. Это было бы естественно. Насколько я мог судить, он не видел ее с позапрошлой ночи.
Но он поступил иначе. Одевшись, он пошел в противоположную сторону, на кухню, и, не присаживаясь, принялся там что-то с жадностью пожирать, хватая пищу обеими руками, вдруг он резко обернулся и поспешил туда, где, как я знал, находился вход в квартиру, словно до него донесся оттуда какой-то звук, может быть, звонок в дверь.
И верно — через секунду он вернулся обратно с двумя мужчинами в кожаных передниках — носильщиками из транспортного агентства. Я видел, как они поволокли черный клин туда, откуда только что явились. Сам он, однако, не остался безучастным зрителем. Перебегая с места на место, он прямо-таки нависал над ними, — видно, очень уж ему хотелось, чтобы все было сделано наилучшим образом.
Вскоре он появился уже один и провел рукой по лбу, будто именно он вспотел от физических усилий, а не они.
Итак, он заранее отправлял ее сундук туда, куда она уезжала. Вот и все.
Он, как это уже раз было, потянулся куда-то вверх к стене и что-то достал. И проглотил рюмку. Другую. Третью. «Но ведь теперь-то он не паковал сундук, — в некотором замешательстве подумал я. — Сундук уже с прошлой ночи стоял готовый к отправке. При чем же здесь тяжелая работа? Почему он вспотел, почему его вдруг потянуло на спиртное?»
Наконец он все-таки зашел к ней в комнату. Я видел, как он прошествовал через гостиную и исчез в спальне. Впервые за все это время там поднялась штора. Повернув голову, он огляделся. Причем даже оттуда, где я сидел, можно было догадаться, куда он смотрит. Его взгляд не был устремлен в одну точку, как в том случае, когда смотрят на человека, а скользил по сторонам и сверху вниз, как это бывает, когда осматривают… пустую комнату.
Он шагнул назад, слегка наклонился, взмахнул руками, и на спинке кровати повис матрас с постельным бельем. Тут же за ним последовал второй.
Ее там не было.
Есть такое выражение — «замедленная реакция». В тот миг я понял, что это значит. В течение двух дней, точно летающее насекомое, выбирающее место для посадки, в моем мозгу кружилось и порхало какое-то смутное беспокойство, интуитивное подозрение — уж не знаю, как выразиться поточнее. И неоднократно, именно в ту минуту, когда это неуловимое нечто готово было приостановить свой полет и обосноваться наконец в одной определенной точке моего сознания, достаточно было какого-нибудь незначительного события, незначительного, но вместе с тем как бы доказывающего обратное — вроде поднятия штор после того, как они неестественно долго оставались опущенными, — чтобы спугнуть это нечто, вновь обрекая на бесцельное парение и тем самым лишая меня возможности распознать его сущность.
Уже давно в моем сознании наметилось место соприкосновения с ускользающей мыслью. И почему-то именно теперь, едва он перекинул через спинки кроватей пустые матрасы — щелк! — и в мгновение ока все слилось воедино. А в точке этого соприкосновения выросла или, если вам угодно, расцвела уверенность в том, что там было совершено убийство.
Иными словами, мое мышление изрядно отставало от подсознания. Замедленная реакция. А теперь одно догнало другое. И в миг их слияния молнией сверкнула мысль: он что-то с ней сделал!
Опустив глаза, я увидел, что мои пальцы, комкая ткань брюк, судорожно вцепились в коленку. Я с усилием разнял их.
«Погоди минутку, не спеши, поосторожнее, — стараясь взять себя в руки, сказал я себе. — Ты же ничего не видел. Ничего не знаешь. У тебя есть только одна-единственная улика — то, что ты ее больше там не видишь».
У двери кладовой, внимательно разглядывая меня, стоял Сэм.
— Так ни кусочка и не съели. Да и лицо у вас белое, что твоя простыня, — с осуждением произнес он.
Я это чувствовал сам. Кожу на лице слегка покалывало, как это бывает, когда вдруг нарушается кровообращение.
И я сказал, впрочем, больше для того, чтобы избавиться от него и получить возможность все спокойно обдумать:
— Сэм, какой адрес того дома? Посмотри вон туда, только не очень высовывайся.
— Он вроде бы на Бенедикт-авеню.
— Это я и сам знаю. Сбегай-ка за угол и посмотри.
— А зачем это вам понадобилось? — спросил он, уходя.
— Не твое дело, — беззлобно, однако достаточно твердо сказал я, чтобы предупредить дальнейшие расспросы. Когда он уже закрывал за собой дверь, я бросил ему вслед:
— Войди в подъезд и попробуй выяснить, кто живет на четвертом этаже в квартире, которая выходит окнами во двор. Да смотри не ошибись. И постарайся, чтобы тебя не застукали.
Он вышел, бормоча себе под нос что-то вроде: «Когда человек только и делает, что весь день сидит сиднем, нечего удивляться, если ему черт-те что лезет в голову…» Дверь закрылась, и я приступил к серьезному анализу виденного.
«На чем же ты строишь это чудовищное предположение? — спросил я себя. — Давай посмотрим, какими сведениями ты располагаешь: всего-навсего несколько незначительных неполадок в механизме, несколько „прорывов в цепи их неизменных привычек“».
1. В первую ночь там до утра горел свет.
2. Во второй вечер он вернулся домой позже, чем обычно.
3. Он не снял шляпы.
4. Она не вышла встретить его — она вообще не появлялась с того дня, когда накануне в спальне всю ночь горел свет.
5. Упаковав ее сундук, он выпил рюмку спиртного. Но на следующее утро, после того как сундук унесли, он выпил целых три.
6. Он был озабочен и встревожен. Но с таким душевным состоянием как-то не увязывался его неестественный, преувеличенный интерес к выходившим во двор окнам соседних домов.
7. Он спал в гостиной и до отправки сундука ни разу не подошел к двери в спальню.
Отлично. Если в ту первую ночь ей стало плохо и он отправил ее неизвестно куда подлечиться и отдохнуть, это автоматически исключало 1, 2, 3 и 4-й пункты. А пункты 5-й и 6-й полностью теряли свое инкриминирующее значение. Но дальше это умозаключение разбивалось вдребезги о пункт 7-й.
Если она, почувствовав себя плохо в первую ночь, сразу же уехала, почему же он не захотел провести в спальне последнюю? Что это, повышенная чувствительность? Едва ли.
Две кровати в одной комнате, а в другой — только диван или неудобное кресло. Так почему же он спал именно там, если она уже уехала? Только потому, что он скучал по ней, что ему было одиноко? Взрослому мужчине такое несвойственно.
Хорошо. Значит, она все еще была там.
В этот миг стройный ход моих мыслей нарушило возвращение Сэма.
— Номер того дома — пятьсот двадцать пять по Бенедикт-авеню. На четвертом этаже в квартире, что выходит окнами во двор, живут мистер и миссис Ларс Торвальд.
— Ш-ш-ш, — зашипел я и жестом приказал ему исчезнуть.
— То ему это нужно, то не нужно, — философским тоном изрек он и вернулся к исполнению своих обязанностей.
Я стал рассуждать дальше. Если прошлой ночью она еще была там, в спальне, значит, она вообще не уезжала, ведь сегодня я не видел, чтобы она уходила. Незаметно для меня она могла уехать только вчера рано утром. Заснув, я пропустил несколько часов. А сегодня я встал раньше его и, уже просидев некоторое время у окна, увидел, как он поднял голову с того дивана. Следовательно, если она на самом деле уехала, она могла это сделать только вчера на рассвете.
Почему же до сегодняшнего дня он не поднимал штору в спальне, не прикасался к матрасам? И прежде всего, почему он прошлой ночью не зашел в ту комнату? Это говорило о том, что она никуда не уезжала, что она еще была там. Однако сегодня, сразу же после отправки сундука, он вошел туда, вытащил матрасы, доказав тем самым, что ее там не было.
Сразу же после отправки сундука…
Сундук. Вот где зарыта собака.
Оглянувшись, я удостоверился, что от Сэма меня отделяет плотно закрытая дверь. Моя рука в нерешительности повисла над телефонным диском. Бойн. Вот кто сможет в этом разобраться. Он работал в полиции, в отделе по расследованию убийств. Во всяком случае, когда я видел его в последний раз. Я не хотел, чтобы на меня набросилась свора незнакомых сыщиков и полицейских. Не хотел увязнуть в этом слишком глубоко. А если возможно, вообще предпочел бы остаться в стороне. После двух-трех неудачных попыток мне удалось с ним соединиться.
