Микаэль Крефельд - Пропавший
Мужчина в воде попытался переменить позу, но тесное пространство и цепи не позволили этого сделать.
– Я рассказывал им правду.
– То есть ты хочешь сказать, что я лгу? – Хауссер перевел взгляд со связки ключей на человека в ящике.
– Нет! Нет! Я же не знаю, что они вам сказали. Но я честно отвечал на вопросы. Я рассказал все. Честное слово! Мне нечего скрывать. Прошу вас! Я больше не могу!
Он зарыдал, и его почти женские груди задергались в такт рыданиям.
– Лео! – прикрикнул Хауссер.
Лео прекратил всхлипывать, пораженный тем, что впервые со времени ареста кто-то вместо номера назвал его по имени.
– Ведь только ты сам виноват, что все сложилось так, как сейчас. Если бы ты сразу рассказал правду, то не довел бы себя до такого положения. Ты был бы уже дома со своей женой Гердой, со своими мальчиками Клаусом, Йоганом и маленьким Штефаном. Тогда мы знали бы, что можем доверять тебе и что ты готов нам помочь – помочь в борьбе с предателями дела пролетариата и фашистскими шпионами. Со всеми, кто представляет угрозу для партии и отечества. Вот видишь, как все просто. И только ты довел дело до таких сложностей.
– Но я же готов помога…
– Не перебивай меня!
Лео стал кусать губы и понурился, уставясь на вонючую воду.
– Единственная причина, почему я еще с тобой разговариваю и не ухожу, оставив тебя тонуть в собственных испражнениях, заключается в том, что мне ты еще не лгал. Я готов простить тебе всю ложь, которую ты наговорил моим коллегам. Простить понапрасну потраченное на тебя время. Простить обманутое доверие. Поэтому сейчас, Лео, советую тебе хорошенько подумать. Тщательно взвесить свои слова. – Тут Хауссер нахмурил брови, мрачно сдвинув их над переносицей. – Я просто не выношу лжи. Я ее ненавижу. Слыша ложь, я каждый раз ощущаю себя замаранным.
Хауссер нагнулся, опершись руками на край ящика. Качающаяся в его руке связка ключей звякала, касаясь стенки, отчего Лео каждый раз украдкой бросал на нее взгляд. Хауссер понизил голос:
– Ты понял, Лео? Вот как на меня действует ложь. Ты понимаешь мое отвращение.
Лео закивал так усердно, что цепь на нем загремела.
– Что вы хотите знать? – промолвил он, запинаясь.
– Сколько они тебе платят? Все те, кому ты помогаешь бежать через границу?
Взгляд Лео растерянно заметался.
– Я… я… не зн…
– Смотри, а не то это будут последние сказанные тобою слова! Если будешь лгать, я закрою ящик и утоплю тебя в твоей собственной моче.
– Тысячу долларов! – закричал Лео. – Иногда и больше. Тут решают затраты.
– А где твои люди роют сейчас следующий тоннель?
Лео шумно перевел дыхание, но помедлил с ответом.
– Где, Лео?
Хауссер взялся рукой за крышку, словно собираясь ее захлопнуть.
– Руппинерштрассе, дом восемь. Там авторемонтная мастерская.
Хауссер кивнул, задумчиво глядя в пространство:
– По-моему, я ее знаю. Они ведь, кажется, обслуживают автомобильный парк министерства внутренних дел? Верно?
Лео быстро закивал:
– Когда мы начинали, это показалось нам хорошим прикрытием. Нам помогали многие высокопоставленные партийные деятели. Все сейчас хотят смыться.
– И как далеко продвинулась ваша работа?
Лео пожал плечами:
– Не знаю. Но это самый длинный тоннель из всех, какие мы проектировали. Сто сорок шесть метров. – В его интонации проскользнула гордость. – Доделать оставалось уже не так много – метров сорок, когда вы меня забрали. Если ребята не бросили это дело и продолжали трудиться, то сейчас, я думаю, они заканчивают.
Хауссер выпрямился, отпустив ящик:
– И сколько этих предателей ты рассчитывал провести через границу?
– Около пятисот человек, а может быть, и побольше того. В наше время это же все равно что открыть филиал «Интерфлуга». Простите, но такова реальность.
– Можешь не извиняться. Я всегда, несмотря ни на что, уважаю человека, который серьезно относится к своей работе. Даже если он занимается человеческой контрабандой. Контрабандист, переводящий через границу людей, а в твоем случае еще и педофил.
У Лео отвисла челюсть.
– Да-да, Лео. Нам все известно. У службы везде есть уши. Они повсюду – в спальнях и на задних дворах, в темных парках, на пустых спортивных площадках при школах. Во всех местах, где ты развлекался с юными пионерами – ребятишками, которых ты приманивал западными сластями.
Хауссер спрятал в карман связку ключей и взялся за крышку ящика.
– Что вы делаете? – закричал Лео. – Я же сказал правду!
– Сейчас мы это проверим, а пока побудь там, где сидишь.
Хауссер захлопнул крышку. Когда он стал заворачивать ручку, громкий скрип петель заглушил доносившиеся из ящика отчаянные рыдания Лео.
* * *Спустя три часа, когда наступил рассвет и дождь прекратился, Хауссер снова вернулся в тюрьму. В камеру он вошел, зевая после бессонной ночи. Видно было, что его одолела усталость. С подразделением полицейских 7-го отдела, который занимался оперативной работой, он прочесал местность в районе авторемонтной мастерской. Очень скоро выяснилось, что, несмотря на внезапное исчезновение Лео, его люди продолжали копать тоннель, работа шла полным ходом. В течение ночи в здание авторемонтной мастерской то и дело входили и выходили какие-то люди, а на рассвете с его территории выехал большой грузовик, кузов был накрыт брезентом, но Хауссер уверенно предположил, что на нем вывозят землю из подкопа. Поэтому больше не было причин и дальше томить Лео в неведении. Присев на крышку ящика, Хауссер заглянул в иллюминатор. Поймав умоляющий взгляд Лео, Хауссер обратился к нему громким голосом:
– Ты действительно сказал правду, Лео. Наверное, для тебя, прожившего всю жизнь во лжи, было счастьем облегчить наконец душу. Я обещал, что не утоплю тебя, и собирался сдержать слово. Если бы не Мюллер, – продолжил Хауссер, кивнув на стриженного под ноль человека, стоявшего возле водопроводного крана. – Мюллер не любит, чтобы кто-то выходил из этого ящика живым.
В ту же секунду Мюллер отвернул кран, и по шлангу в ящик толстой струей потекла вода. Ощутив приток холодной воды, Лео принялся орать и вырываться, но цепь крепко держала его на дне.
Хауссер приложил палец к губам и покачал головой:
– Ничего не поделаешь, иначе нельзя. Этот ящик наш секрет. Самая большая тайна в стране.
Хауссер наблюдал в иллюминатор, как вода, постепенно прибывая, наконец накрыла Лео с головой. Он чувствовал, как Лео спиной бьется о крышку, которая вздрагивала от каждого толчка. Однако это была неравная борьба. Лео бился о стальную крышку, пока его силы не иссякли, и в камере наступила гробовая тишина. Когда ящик наполнился до краев, сбоку сквозь неплотный шов стала сочиться вода, и Мюллер завернул кран. Склонив голову к плечу, Хауссер следил, как последние пузыри воздуха, выходя из полуоткрытого рта Лео, поднимаются к иллюминатору. Пузырьки в желтоватой воде напомнили Хауссеру свеженалитую кружку пльзеньского пива, и ему страшно захотелось пить. Хорошая выдалась ночка! С одним предателем покончено, и есть еще другие, которые скоро займут его место.
4
Кристиансхавн, 12 сентября 2013 года
Часы показывали девять минут первого, Могенс в своем кабинете нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Сквозь открытую дверь ему видны были часы в приемной с римскими цифрами на циферблате, он следил, как на них движутся стрелки. Когда длинная стрелка в режиме замедленной съемки переползла на цифру два, Могенс поднялся с кресла. Он взял со стола лежавшую перед ним прозрачную пластиковую папку и, достав из стаканчика с шариковыми ручками средней величины скрепку, положил ее в нагрудный карман. Пути к отступлению были отрезаны. Задуманному ограблению фирмы «Лауритценс Энтерпрайз» был дан старт. Мечту об этом он лелеял годами и потратил бесконечно много времени на то, чтобы во всех деталях до мелочей разработать план предстоящих действий. Наконец-то настанет отмщение за годы безропотно проглатываемых унижений, когда он, как собака своему господину, служил хозяину фирмы Акселю Пондусу Лауритцену. Теперь он уже не идиот, балбес и тупица, не умеющий сложить два и два! Воплощенная решимость, устремленная на выполнение задуманного плана, – вот что он сейчас собой представляет.
Могенс вышел из кабинета и направился в коридор через большую комнату с шестью рабочими столами, за которыми сейчас, как тому и следовало быть, никто не сидел. Три девушки из тех, что занимали эти столы, каждую среду ходили завтракать в кафе «Овен Вандет», и до их возвращения оставалось не менее двадцати пяти минут. Четвертая отпросилась сегодня по болезни, а последние две – Карен и Эллен Тюрегод, его персональная секретарша, всегда завтракали в столовой на третьем этаже. Эллен, самая пунктуальная из всех, неизменно возвращается ровно в половине первого, поэтому сейчас нельзя было терять ни минуты. Могенс вышел на лестничную площадку и спустился на первый этаж, где находилась мастерская. В открытую дверь он увидел мастера, поляка Стефаняка, тот работал на токарном станке, стоя спиной к двери. Вдруг со двора донесся шум – это в грузовой лифт, имевший вход со стороны двора, втаскивали контейнер. Обе двери лифта были раскрыты снаружи и изнутри, так что сквозь них было видно, что делается во дворе. Шофер выгрузил с тележки контейнер с канцелярскими принадлежностями и закрыл за собой наружную дверь. Канцелярские принадлежности фирма получала регулярно каждые шесть недель, отвозить их в лифте на третий этаж было обязанностью курьера Руне. Однако Могенс знал, что Руне, как всегда, сначала закончит свой завтрак, прежде чем удосужится спуститься вниз и закрыть лифт. Теперь Могенсу оставалось только выждать, когда слабый мочевой пузырь Стефаняка, не переносящий сквозняков, в очередной раз погонит своего обладателя в туалет, куда тот бегал несколько раз в час. По тому, как Стефаняк топтался, переминаясь с ноги на ногу, было видно, что долго ждать этого момента не придется. И после нескольких минут ожидания Стефаняк действительно отошел от токарного станка, и Могенс мог незамеченным пройти через мастерскую к лифту. Тихонько закрыв дверь, он нажал на кнопку. Старенький грузовой лифт со скрипом дотащился до третьего этажа, и Могенс оказался в нише, выходящей в длинный узкий коридор. Из столовой тянуло запахами съестного, через открытую дверь до Могенса долетали голоса коллег и обрывки разговоров. Вытянув шею, Могенс осторожно заглянул в секретарскую, где сидела Паулина в наушниках и что-то говорила в микрофон. Второй секретарши, Лизетты, в приемной не было видно. Разрабатывая свой план, Могенс отчасти основывал его на ее отсутствии. Он знал, что как раз в это время она должна отлучиться по особому делу в другое помещение.
