Питер Бенчли - Челюсти
Хендрикс подождал с минуту, затем продолжил:
— Как я уже сказал, шеф, мне очень не хотелось вас беспокоить…
— Да, я знаю, Леонард. Ты правильно сделал, что позвонил. Раз уж я проснулся, то могу и встать. Побреюсь, приму душ, выпью кофе и по дороге в участок загляну на пляж Оулд-Милл-роуд и Скотч-роуд, не появилась ли там ненароком твоя «водоплавающая». Потом, когда начнется дневное дежурство, я заеду поговорить с Футом и приятелем девушки. Пока.
Броди положил трубку и потянулся. Он поглядел на жену, лежавшую рядом на двуспальной кровати. Телефонный звонок разбудил ее, некогда она поняла, что ничего особенного не случилось, снова погрузилась в сон.
Эллен Броди было тридцать шесть, она была на пять лет моложе своего мужа, а то, что выглядела она едва на тридцать, вызывало у Броди одновременно и чувство гордости, и чувство досады: гордости — так как ее красота и молодость свидетельствовали о том, что он — мужчина со вкусом и сам не лишен привлекательности; досады — так как она сумела сохранить свою красоту и молодость несмотря на то, что родила троих сыновей, а Броди уже беспокоился о своем давлении и начинавшем расти брюшке, правда, полным его еще нельзя было назвать, вес всего двести фунтов при росте шесть футов и один дюйм. Иногда летом Броди ловил себя на том, что с вожделением поглядывает на молодых длинноногих девиц, с гордым видом разгуливающих по городу, их ничем не поддерживаемые груди колыхались под тонкой хлопчатобумажной тканью. Но он никогда не испытывал безмятежной радости, глядя на этих девиц, ибо мучился, гадая, не охватывает ли и Эллен такое же возбуждение при виде загорелых, стройных молодых парней, которые так хорошо смотрелись рядом с длинноногими девицами. Стоило ему об этом только подумать, как у него сразу падало настроение, он вдруг остро сознавал — ему уже за сорок, и большая часть жизни прожита.
Лето было тяжелым временем года для Эллен Броди: летом ее с новой силой начинали одолевать мысли, которые она постоянно гнала от себя, — мысли об утраченных возможностях и о той жизни, которая у нее могла бы быть. Она встречала здесь тех, с кем выросла: своих одноклассниц — теперь они были замужем за банкирами и маклерами, лето проводили в Эмити, а зиму в Нью-Йорке, — красивых, уверенных в себе женщин, которые легко и непринужденно играли в теннис, легко и непринужденно вели светский разговор; женщин, которые — Эллен в этом нисколько не сомневалась — отпускали между собой шуточки по ее поводу: Эллен Шеперд пришлось выйти замуж за того самого полицейского, который сделал ей ребенка на заднем сиденье своего «форда» выпуска 1948 года.
Но дело обстояло совсем не так.
Эллен шел двадцать второй год, когда она познакомилась с Броди. Ей оставалось учиться еще один год в Уэлсли, а в Эмити она приехала на лето с родителями. После того как рекламное агентство, где работал ее отец, перевело его из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, они приезжали сюда уже в течение одиннадцати лет. В отличие от своих подруг Эллен Шеперд не торопилась выйти замуж, хотя и не исключала того, что спустя год или два после окончания колледжа она найдет себе мужа из своей же среды, одного с ней социального и материального положения. Думая об этом, она не испытывала ни восторга, ни огорчения. Так же, как и ее мать, она довольствовалась тем относительным достатком, который обеспечивал отец, глава семейства. Но ей вовсе не хотелось прожить точно такую же жизнь, какую прожили ее родители. Многие житейские проблемы, с которыми ей уже пришлось столкнуться, наводили на нее тоску. В Эллен была прямота и открытость, и она гордилась тем, что в 1953 году в школе мисс Портер ее признали самой правдивой ученицей, и это было записано в классном журнале.
Когда они впервые увидели друг друга, Броди находился при исполнении служебных обязанностей. Он задержал ее, вернее, ее кавалера, который вез ее домой. Дело было поздно вечером. Молодой человек, изрядно выпивший, ехал с большой скоростью по очень узким улицам. Машине преградил путь полицейский. Его молодость, приятная внешность и учтивость произвели на Эллен впечатление. Полицейский, сказав, что они нарушили правила, забрал у них ключи от машины и развез их обоих по домам. На следующий день Эллен делала в городе какие-то покупки и совершенно случайно оказалась у дома, где находился полицейский участок. Шутки ради она вошла в здание и спросила, кто из полицейских дежурил вчера около полуночи. А придя домой, написала Броди записку, в которой благодарила его, а также написала начальнику полиции, расхваливая молодого Мартина Броди. Броди позвонил ей, чтобы выразить признательность.
Когда он пригласил ее поужинать и пойти с ним в кино, она приняла приглашение скорее из любопытства. Прежде ей вряд ли доводилось даже разговаривать с кем-либо из полицейских, а уж свидания с полицейским у нее никогда не было. Броди чувствовал себя скованно, но Эллен, казалось, проявляла такой искренний интерес к нему и его работе, что он стал держаться увереннее, Эллен ему явно нравилась. Да и Эллен нашла его очаровательным: сильный, скромный, добрый, искренний. Он работал в полиции шесть лет. Броди признался, что меч его — стать начальником полиции Эмити, иметь сыновей, с которыми он охотился бы осенью на уток, ну и скопить достаточно денег, чтобы раз в два-три года уезжать куда-нибудь в отпуск.
Они поженились в ноябре того же года. Родители Эллен настаивали, чтобы она закончила колледж, и Броди был готов ждать до следующего лета, но Эллен отказывалась понимать, что еще один год учебы в колледже может иметь какое-либо значение в той ее жизни, которую она для себя выбрала.
В первые годы их супружества иногда возникали неловкие ситуации. Случалось, что друзья Эллен приглашали их на ужин, на обед или на пикник на берегу океана, и они принимали эти приглашения. Но Броди чувствовал себя не в своей тарелке, замечая снисходительное к себе отношение. Когда же они встречались с друзьями Броди, те вели себя скованно, словно боялись совершить какую-нибудь оплошность. Со временем неловкость исчезла, дружеские отношения укрепились. Но в кругу прежних друзей Эллен они никогда больше не появлялись. Хотя она избавилась от ярлыка «курортница» и снискала симпатии коренных жителей Эмити, ей было нелегко отказаться от всего того, к чему она привыкла до замужества. Иногда Эллен казалось, что она переселилась в другую страну.
Впрочем, до недавнего времени этот разрыв с прошлым не тревожил ее. Она была слишком счастлива и слишком занята воспитанием детей, чтобы позволить себе думать о возможностях, которые ею были упущены. Но когда ее младший сын пошел в школу, она вдруг ощутила вокруг себя вакуум и стала предаваться воспоминаниям о том, чем были заполнены дни ее матери, когда дети начали отдаляться от нее: поездки по магазинам (они доставляли удовольствие, так как денег хватало на все, за исключением самых дорогих вещей), обеды с друзьями, игра в теннис, коктейли, пикники в конце недели. И то, что раньше наводило на нее тоску, казалось мелким и скучным, теперь предстало все воображении как райская жизнь.
Эллен пыталась восстановить связи с друзьями, с которыми не встречалась десять лет, но общих интересов уже давно не было. Эллен с увлечением рассказывала о здешнем обществе, о разных событиях в городе, о своей работе сестрой милосердия в саутгемптонской больнице, — обо всем том, о чем ее бывшие друзья — многие из них приезжали в Эмити каждое лето в течение более тридцати лет — знали мало, да и знать не желали. Они же говорили о событиях нью-йоркской жизни, о картинных галереях, о художниках и писателях, с которыми были знакомы. Потом вспоминали что-нибудь из своей молодости, вспоминали старых друзей — где-то они теперь? На этом большинство разговоров и заканчивалось. Всякий раз, расставаясь, все клятвенно обещали звонить друг другу и снова собираться вместе.
Иногда Эллен пробовала заводить новых друзей среди приезжих, но эти знакомства были вымученными и непродолжительными. Они могли бы перерасти и в дружбу, если бы Эллен меньше стеснялась своего дома, работы мужа и его скудной зарплаты. Она непременно ставила в известность своих новых знакомых, что до замужества она занимала другое положение в обществе. Она понимала, что ей не следовало этого делать, и ненавидела себя за это, потому что горячо любила своего мужа, обожала детей и большую часть года была вполне довольна своей судьбой.
Теперь она уже больше не атаковала общество курортников, не пыталась там стать своей, но обида и тоска не проходили. Она Чувствовала себя несчастной и вымещала свою неудовлетворенность главным образом на муже, который понимал ее состояние и терпеливо сносил все ее капризы. Каждый год ей хотелось забыться глубоким сном на весь летний сезон.
Около половины седьмого Броди свернул на Оулд-Милл-роуд. Солнце стояло довольно высоко. Оно уже потеряло свой предрассветный багровый цвет и становилось оранжевым. На небе не было ни облачка.
