Дин Кунц - Славный парень
Когда киллер говорил: «Вы пришли рано», Тим Кэрриер заметил, что на часах с логотипом «Бадвайзера» минутная стрелка как раз достигла цифры 11, и нашелся с логичным ответом: «Вы тоже».
Жизнь повернулась, чтобы более не вернуться в прежнее состояние.
— Я уже не уверен, хочу ли нанимать вас, — добавил Тим.
Руни принес пиво киллеру, и тут же его позвали на другой конец стойки.
Незнакомец облизнул губы и выпил. Судя по всему, его мучила жажда.
А поставив стакан, добродушно ответил:
— Вы не можете меня нанять. Я никому не служу.
Тим подумал о том, чтобы отлучиться в туалет.
Оттуда он мог вызвать полицию по мобильнику.
Но испугался, что его отлучку киллер может воспринять как приглашение взять конверт из плотной коричневой бумаги и ретироваться.
Брать конверт с собой тоже не хотелось. Киллер мог последовать за ним, подумав, что Тим решил передать деньги без лишних свидетелей.
— Меня нельзя нанять, и я ничего не продаю, — добавил киллер. — Вы продаете мне, а не наоборот.
— Да? И что я продаю?
— Идею. Идею, что ваш мир может быть полностью перестроен одним... маленьким изменением.
Перед мысленным взглядом Тима возникло лицо женщины на фотографии.
Он не очень-то понимал, как себя вести. Ему требовалось время, чтобы подумать, вот он и сказал:
— Продавец назначает цену. Ее назначили вы — двадцать тысяч.
— Это не цена. Это пожертвование.
Разговор становился таким же бессмысленным, как и любой другой за барной стойкой, и Тим уловил его ритм.
— Но за мое пожертвование я получаю вашу... услугу.
— Нет. Я не продаю никаких услуг. Вы получаете мое благоволение.
— Ваше благоволение?
— Да. Я принимаю идею, которую вы продаете, ваш мир кардинально перестроится моим благоволением.
Карие глаза киллера гипнотизировали, подчиняли.
Когда он садился за стойку бара, Тим решил, что лицо у него суровое, словно высеченное из камня. Теперь видел, что первое впечатление оказалось обманчивым. Ямочка на круглом подбородке. Гладкие, розовые щеки. Никаких морщин на лбу.
А обаятельная улыбка говорила о том, что он помнит любимую сказку о феях, которую читали ему в далеком детстве. Конечно же, человек с такой улыбкой не мог вести речь о смерти.
— Это не деловая сделка, — продолжил улыбающийся киллер. — Вы обратились ко мне, и я — ответ на ваши молитвы.
Слова, которые он использовал, говоря о своей работе, могли свидетельствовать об осторожности. Возможно, он всего лишь не хотел, чтобы запись их разговора стала бы изобличающей уликой. Но от сочетания этих эвфемизмов с играющей на губах улыбкой по коже бежали мурашки.
Когда Тим открыл клапан конверта, киллер предупредил:
— Не здесь.
— Не волнуйтесь. — Тим достал фотографию из конверта, сложил пополам, сунул в нагрудный карман. — Я передумал.
— Меня это не радует. Я рассчитывал на вас.
Тим передвинул конверт на уровень стула, который стоял между ними.
— Половина, как мы и договаривались. За ничегонеделание. Считайте, что это гонорар за неубийство.
— Вас никогда бы не связали со случившимся, — заявил киллер.
— Я понимаю. Вы знаете, как это делается. Я уверен, что знаете. Лучше вас с этим никто бы не справился. Просто я этого не хочу.
По-прежнему улыбаясь, киллер покачал головой:
—Но вы этого хотели.
— Теперь — нет.
— Вы этого хотели. И не зашли бы так далеко, если хотели, а потом вдруг расхотели. Человеческий мозг устроен иначе.
—Новые соображения.
— В данном конкретном случае новые соображения всегда появляются только после того, как мужчина получает желаемое. Он позволяет себе испытать некие угрызения совести, чтобы повысить самоуважение. Он получил, что хотел, он доволен собой, и уже через короткое время это становится всего лишь печальным событием, которое произошло.
Карие глаза нервировали, но Тим не решался отвести взгляд. Опасался, как бы у киллера не зародились подозрения.
Зато появилось объяснение гипнотической силы этих глаз. Зрачки были расширены, как это бывает в полной темноте.
И голод, стоящий в этих глазах, страсть к свету, притягивали, как черная дыра в глубоком космосе.
Такие постоянно расширенные зрачки могли быть у слепца. Но киллер различал свет и тень, даже если и был слепцом во всем остальном.
—Берите деньги, — гнул свое Тим.
Эта улыбка.
— Здесь только половина денег.
—За ничегонеделание.
— Что-то я, однако, сделал.
Тим нахмурился.
—И что вы сделали?
—Показал вам, какой вы на самом деле.
—Да? И какой я?
— Человек с душой убийцы, но сердцем труса.
Киллер взял конверт, поднялся со стула и зашагал к двери.
Успешно выдав себя за мужчину с псом по кличке Ларри, сохранив на какое-то время жизнь женщины, чья фотография лежала теперь в нагрудном кармане, избежав стычки с киллером, которая могла бы произойти, если бы тот заподозрил неладное, Тиму следовало бы испытывать облегчение. А на деле у него перехватило горло, а сердце так раздулось, что он не мог вдохнуть полной грудью.
Возникло ощущение, что он медленно вращается на стуле. Головокружение грозило перейти в тошноту.
Тим осознал, что облегчение не пришло по очень простой причине: точка в этом инциденте еще не поставлена. Ему не требовалась кофейная гуща, чтобы узнать свое будущее. На горизонте маячила беда.
Обычно он с первого взгляда на выложенный камнем двор или подъездную дорожку определял рисунок кладки: ложковая перевязка, диагональная, фламандская или какая другая. Дорогу, которая теперь открывалась перед ним, выложили хаосом. И он не мог сказать, куда она его приведет.
Киллер уходил легкой походкой, какая могла быть у человека, которого не придавливала к земле совесть. Несколько мгновений, и он шагнул в объятия ночи.
Тим поспешил к двери, приоткрыл ее, выглянул наружу.
Улыбающийся мужчина, чуть прикрытый солнцезащитным щитком, отражающим синюю неоновую вывеску таверны, сидел за рулем белого седана, припаркованного под углом к тротуару, и тасовал «колоду» сотенных.
Тим достал из нагрудного кармана мобильник.
Киллер опустил стекло, что-то положил на него, поднял, зажимая предмет между стеклом и рамкой.
Не отрывая взгляда от седана, Тим вслепую начал набирать 911.
Предметом, зажатым между стеклом и оконной рамкой, оказался съемный маячок, который замигал, как только автомобиль задним ходом начал отъезжать от тротуара.
— Коп, — прошептал Тим и не стал второй раз нажимать на клавишу с цифрой 1.
Рискнул выйти из таверны, когда седан, встав параллельно тротуару, резко набрал скорость. Прочитал номерной знак над задним бампером быстро удаляющегося автомобиля.
Бетон тротуара вдруг превратился для Тима в поверхность пруда, которая не держала его веса.
Иногда поденка, счастливо ускользнув от птиц и летучих мышей, становится добычей голодного окуня, поднявшегося из глубины.
Глава 3
Свет фонаря-дракона падал на металлический поручень и бетонные ступени. Бетон, когда он засыхал, выровняли рейкой, так что кое-где остались острые края, которые могли и поранить кожу, и порвать одежду.
Бетон, как и многое другое в жизни, не прощал слишком уж вольного обращения с собой.
Сработали дракона из меди, бока его по-прежнему сверкали, хотя кое-где появилась зелень. Свет выходил через четыре лакированные слюдяные панели.
В этом красноватом свете алюминиевая сетчатая дверь тоже приобретала цвет меди. За ней открытая внутренняя дверь вела на кухню, благоухающую ароматами корицы и крепкого кофе.
Мишель Руни, сидевшая за столом, подняла голову, повернулась к Тиму.
— Ты такой бесшумный, что я лишь почувствовала твой приход.
Он закрыл за собой сетчатую дверь.
— Я понимаю, о чем ты.
— Ночь снаружи затихла вокруг тебя, как затихают джунгли, когда по ним проходит человек.
— Никаких крокодилов я не видел, — ответил Тим и тут же подумал о мужчине, которому передал десять тысяч долларов.
Он сел напротив Мишель за стол из светло-синей пластмассы, всмотрелся в рисунок, над которым она работала.
Из музыкального автомата, расположенного неподалеку бара, доносился приглушенный, но все равно прекрасный голос Мартины Макбрайд.
Поскольку рисунок Тим видел перевернутым, он не сразу понял, что это панорама силуэтов деревьев.
— И что из этого выйдет?
— Настольная лампа. Бронзовая, с цветным стеклом.
— Со временем ты станешь знаменитой, Мишель.
— Если бы я так думала, давно бы все бросила.
Он посмотрел на ее левую кисть, лежащую ладонью вверх на столике у холодильника.
— Хочешь кофе? — спросила Мишель, указывая на кофеварку у плиты. — Только что заварила.
