Лиза Гарднер - Исчезновение
А потом у нее начинается истерика. Она упирается лбом в баранку и плачет как ребенок. Плечи ее вздрагивают, из носа течет.
Рэйни долго и безутешно рыдает, затем вспоминает о Куинси — о том, как ее щека прикасалась к его груди, о том, как у нее в ушах раздавался стук его сердца, — и снова начинает плакать. Только теперь это не слезы печали. Это слезы ярости.
Она любит его и ненавидит. Он ей нужен. Она его презирает. Это история ее жизни. Другие влюбляются. Другие счастливы. Почему у нее все не так? Почему она не может его отпустить?
Потом в ее сознании снова вспыхивают образы: ступеньки крыльца, открытая дверь, манящий сумрак…
Рэйни инстинктивно тянется за пистолетом. Отбиваться, ударить, закричать… и что? Она встретила врага, и этот враг — она сама. И потому она ненавидит Куинси еще сильнее. Если бы он ее не любил, то и ей никогда бы не довелось узнать, что она потеряла.
Пальцы поглаживают рукоятку пистолета. На секунду ее охватывает соблазн…
Раздается стук в окно. Она вскидывает голову.
И весь мир заливается ослепительным светом.
Вторник, 03.49
Митчелл сначала не понял, что именно лежит в багажнике. По мере того как молодой помощник шерифа проникался осознанием, его лицо приобретало все новые и новые оттенки зеленого.
— Какого черта… — Митчелл отступил и вскинул руку, будто пытаясь прикрыть глаза.
Кинкейд полез внутрь и осторожно вытащил верхнюю фотографию. Взглянул на Шелли Аткинс.
— Имя ни о чем вам не говорит?
— Нет. Я работаю здесь всего месяц. Это то, о чем я думаю?
— Да.
— Господи… — Она взглянула на покинутый автомобиль. — Судя по всему, ничем хорошим это не может закончиться?
— Видимо, так.
Кинкейд достал телефон и набрал номер.
Глава 2
Вторник, 04.05
Раскат грома.
Куинси проснулся слишком быстро. Дыхание остановилось, рука скомкала одеяло, тело напряглось, готовясь к удару. В следующее мгновение он расслабился, перекатился на бок — и свалился с кровати.
Он тяжело дышал. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы взглянуть на цветастые обои и вспомнить, где он находится и как сюда попал. Вывод окончательно лишил его бойцовского духа. Плечи опустились, голова поникла. Куинси тяжело привалился к окну и принялся наблюдать за тем, как струи дождя хлещут по траве.
Он жил в этой уютной деревенской гостинице уже целую неделю — ровно на неделю дольше, чем было нужно. Хозяйка была славной женщиной. Она не возражала против того, что одинокий мужчина занимает комнату, предназначенную для парочки. И не лезла с расспросами, когда каждое утро он тихонько просил ее оставить этот номер за ним еще на сутки.
К чему это приведет? Чем закончится? Честное слово, он не знал. Эта мысль его утомляла. Впервые в жизни он почувствовал себя очень старым.
Куинси было пятьдесят три — его каштановые волосы подернулись сединой, а лучики в углах глаз стали морщинками. Теперь он все больше чувствовал себя знаменитым и все меньше — красивым. Он по-прежнему четыре раза в неделю пробегал двадцать миль. По-прежнему каждый месяц тренировался в тире. Он дважды сталкивался с серийными убийцами — лицом к лицу — и не собирался расслабляться только потому, что миновал полувековой рубеж.
Куинси был непростым человеком и сам это понимал. Он был слишком умен, потому что чересчур много времени провел наедине с собой. Его мать умерла молодой, а отец не отличался разговорчивостью. Целые годы проходили в безмолвии. Мальчик, выросший в подобных обстоятельствах, неизбежно должен был стать особенным.
Он поступил на работу в полицию неожиданно даже для самого себя; его карьера началась в Чикаго. Потом, когда выяснилось, что у Куинси настоящий талант по части «отрабатывания» психически неуравновешенных личностей, его направили в ФБР. Он нареза́л милю за милей, ездил от мотеля к мотелю — и повсюду изучал смерть.
Пока его не бросила жена. Пока две дочери не выросли без него. Пока однажды Куинси не огляделся и не понял: он так много отдал мертвым, что у него самого ничего не осталось.
Тогда он занялся проектами в пределах организации и старался больше времени проводить с дочерьми. Он даже подумывал о том, чтобы хоть отчасти восстановить отношения с бывшей женой, Бетти.
Возможно, Куинси в чем-то преуспел. Трудно сказать. Однажды она ему позвонила: «Произошло несчастье. Мэнди в больнице. Пожалуйста, приезжай скорее…»
Его старшая дочь так и не пришла в сознание. Они похоронили ее незадолго до того дня, когда ей должно было исполниться двадцать четыре, после чего Куинси вернулся в свой офис в Квонтико и снова принялся рассматривать фотографии убитых.
Это был самый нелегкий год в его жизни. Хуже всего было ужасное осознание того, что кто-то убил Мэнди и что тот же самый человек теперь преследовал Бетти и младшую дочь, Кимберли. Куинси работал быстро — и все-таки недостаточно быстро. Убийца успел добраться до Бетти и, наверное, прикончил бы и Кимберли, если бы не Рэйни.
Рэйни сражалась. Сражалась за Кимберли, за себя и просто потому, что ее научили драться и она неплохо это делала. Куинси никогда не видел ничего подобного.
Он полюбил Рэйни. Ему нравился ее большой рот, ее манеры, ее бешеный темперамент. Ему нравилось, как она бросала ему вызов, дразнила и пробуждала к жизни.
Она была резкая, независимая, циничная, яркая. Единственная женщина, которая его понимала. Рэйни знала, что в душе он всегда оставался оптимистом и пытался видеть добро в мире, в котором столько зла. Куинси не бросил свою работу, потому что если такие, как он, не будут этим заниматься, то — кто тогда? Он искренне любил Рэйни, даже когда казался отрешенным и равнодушным; это значило, что чувства, которые он испытывал, невозможно было облечь в слова.
Когда два года назад Рэйни и Куинси наконец поженились, он подумал, что начинается новая, счастливая глава его жизни. Кимберли с отличием окончила Академию ФБР и работала в Атланте. Они общались — может, не так часто, как другие отцы и дочери, но по крайней мере достаточно для них обоих.
А потом Куинси совершил нечто невообразимое — уволился. Или вроде как уволился. В той мере, в какой это мог сделать человек вроде него.
Теперь они с Рэйни занимались лишь очень немногими делами и предлагали свои услуги в качестве частных консультантов для представителей силовых структур. Они переехали в Орегон, так как Рэйни слишком скучала по горам, чтобы назвать домом какое-нибудь другое место. Они даже подумывали о том, чтобы усыновить ребенка.
Стать отцом — в его-то годы?!
Получив по электронной почте фотографию, он три недели сходил с ума от радости.
А потом раздался телефонный звонок. Они отправились на вызов.
И вот, уже во второй раз, жизнь Куинси пошла кувырком.
Наверное, ему следует начать поиски квартиры.
«Возможно, завтра», — подумал он, уже зная, что этого не будет. Даже гений глупеет, когда дело касается любви.
В дверь негромко постучали. В коридоре стояла хозяйка гостиницы, лицо ее казалось испуганным. «Внизу полицейский», — сказала она. Спрашивает Куинси. Говорит, дело срочное. Им, мол, нужно немедленно увидеться.
Куинси не удивился.
Он уже давно понял, что жизнь с легкостью переходит от плохого к худшему.
Вторник, 04.20
Кинкейд вернулся в свою машину, включил обогреватель и достал мобильник.
Во-первых, нужно позвонить специальному агенту портлендского отделения ФБР. Мало удовольствия в том, чтобы будить его посреди ночи, но у Кинкейда не было выбора. В багажнике брошенной машины лежала жуткая находка: фотографии расчлененного женского тела, все — со штампом «Собственность ФБР».
Он дозвонился до Джека Хьюэса с первой попытки. Тот подтвердил, что Лорейн Коннер занималась частным сыском и в прошлом работала консультантом в портлендском отделении ФБР. Насколько ему было известно, сейчас она ничем не занимается, но, возможно, Лорейн сотрудничает с кем-то еще? Хьюэс назвал имя ее партнера, попросил, чтобы его держали в курсе событий, несколько раз зевнул и вернулся в свою уютную теплую кровать.
Подобное же «везение» преследовало Кинкейда и дальше. Он дозвонился до криминалистов и рассказал о находке. Погода ужасная, слишком сыро для того, чтобы высылать эксперта. Они побеседуют, когда машину перевезут в какое-нибудь сухое безопасное место. А потом Мэри Сенейт пошла спать. То же самое Кинкейду сказали, когда он позвонил специалистам по дактилоскопии: снимать отпечатки с мокрой поверхности невозможно, так что позвоните, когда машина подсохнет, спокойной ночи.
Кинкейд сидел в полном одиночестве, продрогший до костей, и размышлял, какого дьявола он не стал бухгалтером, как его отец.
Он вышел из машины ненадолго — чтобы поговорить с Шелли Аткинс. Та уже отправила своих помощников прочесывать кусты. Плохо то, что дождь лил по-прежнему и видимость оставалась нулевой. Но с другой стороны, для ноябрьской ночи было не так уж холодно. Можно здорово замерзнуть, если промокнешь, но никакой непосредственной угрозы для жизни нет. Это в том случае, если Лорейн Коннер бродит где-то в лесу.
