Осколки - Том Пиккирилли
— Мы еще поговорим позже, — сказал он. — Завтра утром.
— Завтра утром меня здесь не будет.
— Тогда свидимся у тебя дома.
— Хорошо, — сказал я. Он готов был выйти с секунды на секунду, и все же, поскольку между нами происходило что-то, чего мы не могли досконально осознать, мне пришлось добавить: — У вас с Кэрри все будет хорошо. Она — твоя судьба. — Прозвучало это ужасно неправильно.
Он прошел мимо Джордан, даже не взглянув в ее сторону. Девушка одарила меня улыбкой и сказала:
— Так и подмывает тебя спросить — «ну как дела, пока не родила?». Но это не вполне тактично, правда же? — У нее было такое же, как у ее сестры, чувство юмора.
— Сойдет. Звучит забавно, по крайней мере.
Джордан Хартфорд была одета в белые джинсы и серый свитер из толстой шерсти, все еще подчеркивающий ее спортивные формы; на смену «калифорнийской бесшабашной блондинке» пришла «королева зимнего карнавала», образ мягкий, почти эфемерный. Ветер заставил оконные стекла дребезжать, и от этого звука она чуть заметно вздрогнула. Меня бы после всего случившегося окна тоже напрягали.
Я поел слишком быстро, и больничная снедь встала в желудке комом. Из-за болевых ощущений во всем теле меня с ног до головы покрыла нездоровая испарина. Я заерзал на кровати, тщетно пытаясь устроиться поудобнее; я пока не мог сказать, что скрывалось за ее яркой улыбкой и ямочками на щеках. Моя обычно компетентная интуиция подводила меня все больше и больше, головная боль усилилась, и мир перед глазами окончательно поплыл, завихрился нечеткими водоворотами.
Джордан теперь держалась со мной совершенно по-другому; от испуганной девочки, какой она была со своим отцом, не осталось и следа. Теперь она была хладнокровной леди, отменно контролировавшей себя.
— Мне по душе твоя стрижка, — подколола она. Быстрый взгляд в зеркало в туалете показал, что у меня на голове сгорели почти все волосы. — Местами немного неровно, но мой знакомый стилист, Моррис, привел бы все в порядок. Он творит с короткими волосами настоящие чудеса.
— Что ж, черкни для меня его номер, — подыграл я.
Она хотела погладить меня по голове, но повязка остановила ее.
— Я пришла поблагодарить тебя за то, что поддержал меня на встрече с отцом. Ты вел себя очень храбро с ним. Думаю, ты заслужил его уважение.
Что-то я в этом сильно сомневался.
— Я не очень уважаю человека, который бьет собственную дочь.
— Он ужасно сожалел об этом позже. Странно, а мне от этого даже как-то хорошо сделалось. Я почти обрадовалась, когда он ударил меня, понимаешь? Словно я обрела над ним какую-то физическую власть… будто не только страх меня с ним связывал. Тебе это не кажется странным? — Она надула губы. — Как по мне — очень странно.
— Я тебя понимаю. — Я подумал о Сьюзен, проводящей ножом по собственному телу: острие лезвия вонзается все глубже и глубже, по мере того как она проделывает с собой то, что Д. Б. делал с другими. Поймите меня правильно; после такого — какие еще странности?
— Что ты делал в похоронном бюро, Натаниэль? Ты спрашивал меня о шрамах, но, насколько я знаю, у нее их не было, так почему ты пошел туда? О чем вы говорили? Что случилось с моей сестрой?
Испарина на моей коже вдруг показалась исключительно скользкой и липкой.
— Я думаю, тебе следует уехать из города на некоторое время, Джордан.
— Что?
— Держись подальше от Ричи Саттера, толстых Эрни и всех остальных, кто был на вечеринке у Сьюзен. Твой отец прав. Они тебе не друзья. — Заднюю часть ног ужасно жгло, и мне пришлось перевернуться на левый бок. Спина горела, но больше не чесалась. Меня начинало морозить и потряхивать. — Уж точно — не все они.
Джордан открыла свою сумочку и вытерла мне лицо салфеткой.
— Боже, Натаниэль, что-то ты совсем бледный. Позвать врача?
— Мне просто нужно немного отдохнуть.
Но Джордан все равно сходила на сестринский пост; старая-добрая сварливая девица проверила мой пульс и зрачки и скормила мне пару обезболивающих. Она сказала Джордан, что пора уходить, и стояла в дверях, скрестив руки на груди, пока гостья не попрощалась.
— Я загляну завтра, — пообещала она.
— Нет. Лучше позвони мне, как только окажешься в безопасном месте. — Я заметил, что она тоже была бледна, а потом ее лицо заблестело, как снег, падающий сквозь голые, покрытые льдом ветви деревьев. — Будь осторожна, — попросил я и снова отключился.
Харрисон приехал в десять утра с тренировочным костюмом свободного покроя для меня; я не собирался надевать джинсы поверх бинтов на ногах. Как бы то ни было, я едва мог ходить, и каждый раз, делая шаг, я чувствовал, как волдыри туго натягиваются, угрожая разорвать мои икры и бедра. Я подписал соответствующие бланки, и из-за каких-то дурных больничных правил меня вывезли через парадную дверь в инвалидном кресле, доставив тем самым уйму боли. Сварливая медсестра ухмыльнулась как сумасшедшая, когда избавилась от меня. Может быть, ей все-таки нравилась ее работа.
Харрисон забрал мою машину с парковки у похоронного бюро Уайта и отогнал ее обратно ко мне домой. Он быстрым шагом пошел к своей «Хонде ЦР-Икс»; я едва поспевал за ним, морщась от неотступной боли. Старый циник замер в нескольких шагах впереди, не уверенный, следует ли помогать мне.
— Да, марафон тебе уж не одолеть, — заметил он.
— Да и по утрам теперь не побегаешь, — согласился я сквозь зубы.
Он открыл для меня пассажирскую дверь. Я юркнул внутрь. «ЦР-Икс» — маленькие двухместные машины, но в них хватало места для ног, за что я был благодарен. Я попытался пристегнуться ремнем безопасности, но не смог — ловкости задубевшим рукам не хватило. Харрисон справился со всем за меня.
— Ну, что нас ждет дальше? — спросил он.
Прежде чем я осознал, что у меня развязался язык, я заговорил, сам не зная, что меня к этому толкает. Я просто перестал себя контролировать. Злость кипела в душе, и поэтому мне позарез нужен был тот, кто надоумил Сьюзен наносить самой себе увечья. Я должен был хоть из-под земли достать поджигателя, уничтожившего ее тело и убившего Стэндона. И не было никакой возможности сдержать ярость — она захлестнула меня с головой, а я и противиться не желал.
Харрисон выслушал меня, как психолог-профессионал, на которого всегда можно положиться. Он вел машину бесстрастно, расслабленный, но бдительный. Я сидел
