Черный дом - Михаил Широкий
– По-твоему… ну да, – скрипнул зубами Стас, продолжая ухмыляться и злобно поглядывать на Димона. – Ещё и ментов сюда впутать. Только их тут и не хватало!
Димон пожал плечами.
– А почему нет? Менты нам, конечно, не товарищи, но, как ты сам верно заметил, тут дело нешуточное. Самим нам браться за это рискованно – можем угодить в такую передрягу, что не обрадуемся. Это не над бомжами изгаляться! Тут, похоже, всё очень серьёзно. Вот пусть этой дрянью и занимаются менты. Им в самый раз!
– Менты, говоришь?! – зловещим полушёпотом произнёс Стас, сверкая глазами и едва сдерживаясь, чтобы не взорваться. – Ты вообще соображаешь, чё ты городишь? Какие нахрен менты после того, что произошло на Костиков день рождения? Уже забыл, что ли? Так быстро? Такая короткая у тебя память? А ведь ты тоже в этом участвовал, как и почти мы все. Ты тоже по уши в дерьме! Вспомни, Димон, ту весёлую ночь, вспомни хорошенько. Тогда, может, изменишь своё мнение?
Манёвр Стаса, очевидно, достиг цели, так как после этих его слов Димон слегка изменился в лице и не нашёлся что ответить. Он лишь хмуро поглядел на нагло ухмылявшегося Стаса, потом метнул беглый взгляд на приятелей, тоже отчего-то вдруг погрустневших и словно призадумавшихся о чём-то, и, так ничего и не сказав, опять воззрился на своего оппонента, точно ожидая, что тот продолжит развивать эту, по всей видимости, не слишком приятную для него, как и для большинства присутствующих, тему.
И тот не обманул его ожиданий: по-прежнему с ехидной, издевательской улыбочкой на лице, видимо, очень довольный тем, что нащупал наконец слабое место противника, и понимая, что надо пользоваться этим и бить в это слабое место до полной победы над врагом, он продолжал приглушённым голосом, то и дело озираясь по сторонам, точно опасаясь быть услышанным посторонними:
– Давай начистоту, братан: ты не просто участвовал в этой заварухе, ты, можно сказать, играл там первую скрипку. Ведь именно ты пошёл первым, а потом уж и мы, вслед за тобой, по очереди… – Он остановился и вперил в Димона неподвижный, чуть прищуренный взор, будто желая различить в его облике признаки смущения, волнения или растерянности.
Но не различил: Димон оставался внешне спокоен и невозмутим, ни один мускул не дрогнул на его лице, оно стало лишь ещё более сумрачным и непроницаемым. Он выдержал назойливый, как будто лезший ему в душу взгляд Стаса и так же негромко, но твёрдо, отчётливо выговаривая каждое слово, произнёс:
– Я не знал, как обстоит дело на самом деле. Я думал, что она обычная шлюха. Ведь ты же и привёл её. Ты должен был знать, кто она и чего можно от неё ожидать.
Стас закатил глаза и с недоумённым видом развёл руками.
– Откуда ж я мог это знать? Я тоже, как и ты, как и мы все, думал, что она обыкновенная шлюха и что никаких проблем с ней не будет. Перепихнёмся по-быстрому и разбежимся… А оно вишь как получилось! Она возьми и накатай на нас заяву. Мол, групповое изнасилование. Да ещё и небылиц там всяких насочиняла… А может, и не насочиняла, – обмолвился он, похабно ухмыльнувшись. – Типа, извращения там всякие были, то да сё… Короче, – прервал он себя, внезапно став серьёзным и с важным и чуть озабоченным выражением сдвинув брови, – дело это гадкое, пакостное, и не хочется даже вспоминать об этом. Слава богу, всё вроде улеглось, затихло, и не следует, по-моему, ворошить прошлое.
Димон, заметно обескураженный и, очевидно, потерявший вдруг желание отстаивать свою точку зрения и прекословить Стасу, стоял с несколько отстранённым видом, склонив голову и словно внимательно высматривая что-то у себя под ногами.
Стас же, поняв, что нанёс противнику неотразимый удар, от которого тому уже не оправиться, и стремясь закрепить свою победу, продолжал, оглядывая одного за другим своих товарищей и то и дело останавливая торжествующий взор на поверженном неприятеле:
– Да-а, ребятушки, дорого нам могла бы обойтись та бурная пьяная ночь, если б не помощь Костикового дяди. Век мы его благодарить должны! Если б он не подключил свои связи и не доказал, что эта курва – действительно распоследняя шлюха, пробы ставить негде, и никакого изнасилования не было, а всё произошло по взаимному согласию сторон, и она уже не раз пыталась предъявлять такие обвинения кому ни попадя, – если б он не сделал всего этого, дела наши были бы очень плохи. Даже представить страшно! Вели б мы сейчас беседу не здесь, в нашем дворе, возле родной беседки, а совсем в другом месте, где к насильникам, как известно, отношение очень специфическое!
Выделив последние слова голосом и выразительной мимикой, он в очередной раз обвёл приятелей многозначительным взглядом и остановил его на коренастом плечистом парне с неподвижным туповатым лицом без всякого выражения и пустым взглядом маленьких бесцветных глаз. С улыбкой кивнув ему, Стас поднял руки и сцепил их в приветственном пожатии.
– Костик, при случае ещё раз поблагодари дядьку. Скажи, что и мы, и наши родаки никогда не забудем его услуги. Возможно, только благодаря ему и разгуливаем пока на свободе. Если б не он… – То ли чтобы не повторяться, то ли не желая продолжать эту тему, Стас оборвал сам себя и лишь махнул рукой.
Безмолвствовавший до сих пор Костик, посчитав, вероятно, что ему необходимо высказаться в ответ на похвалу в адрес его родственника, выдавил ненатуральную деревянную улыбку и таким же невыразительным отрывистым голосом, делая большие паузы между репликами и с трудом подбирая слова, выдавил из себя:
– Да, дядька знатный адвокат… Выигрывает практически безнадёжные дела… К нему многие обращаются… Бабки гребёт лопатой…
Но Стас, видимо уже потеряв интерес к Костику и его влиятельному родичу, вновь обратился к своему разгромленному неприятелю, очень быстро утратившему свой недавний боевой задор и впавшему в глубокую задумчивость. Взглянув на примолкшего, понурого Димона, он с выражением явного превосходства и одновременно снисходительности – победителя к побеждённому – промолвил:
– Ну вот, дружбан, ты сам убедился, что в ментовку нам обращаться никак нельзя. У нас и до этого репутация была не ахти. Почти все из нас хоть раз побывали в «обезьяннике» и получили за что-нибудь свои пятнадцать суток. Нас даже здесь, в нашем собственном дворе, не любят – бабки вон, смотри, зверем глядят! – И он указал на группку старушек-соседок, проходивших в этот момент поблизости и крайне неприязненно посмотревших на приятелей. – Нас вообще никто не любит, – произнёс Стас холодно,
