Дэниел Силва - Убийство в Вене
– Значит, вы полагаете, что кто-то давал ему деньги, – произнес Донати, ловко накручивая спагетти на вилку. – Кто-то вроде святого отца, например.
– Деньги должны же были откуда-то поступать.
Донати опустил вилку и в задумчивости сложил руки.
– Есть свидетельство того, что епископ Гудал действительно получил от Ватикана фонды для оплаты работы с беженцами.
– Они не были беженцами, Луиджи. По крайней мере, не все. Многие из них были повинны в неописуемых преступлениях. Вы хотите сказать мне, будто Пий понятия не имел, что Гудал помогает разыскиваемым военным преступникам избежать правосудия?
– Давайте скажем прямо, что на основе имеющихся документов и показаний выживших свидетелей будет очень трудно доказать такое обвинение.
– Я не знал, что вы изучали церковное право, Луиджи. – И Габриель повторил свой вопрос, медленно, по-прокурорски подчеркивая определенные слова. – Знал ли папа, что Гудал помогал военным преступникам избежать правосудия?
– Его святейшество выступал против Нюрнбергского процесса, так как считал, что это только еще больше ослабит Германию и поощрит коммунистов. Он считал также, что союзники жаждут мести, а не справедливости. Вполне возможно, его святейшество знал, что епископ Гудал помогает нацистам, и одобрял это. Однако доказать, что он придерживался такой точки зрения, – другое дело. – Донати нацелил вилку на нетронутое спагетти Габриеля. – Вы бы лучше поели, пока они совсем не остыли.
– Боюсь, я потерял аппетит.
Донати воткнул вилку в спагетти Габриеля.
– Что все-таки, судя по слухам, наделал этот Радек?
Габриель кратко изложил выдающуюся карьеру в СС штурмбаннфюрера Эриха Радека, начиная с работы на Эйхманна в Центральном бюро еврейской эмиграции в Вене и кончая тем, когда он возглавил «Акцию 1005». К концу рассказа Габриеля Донати тоже потерял аппетит.
– Неужели они действительно верили, что смогут скрыть свидетельство столь огромного преступления?
– Я не уверен, что они считали это возможным, но в значительной мере это им удалось. Благодаря таким людям, как Эрих Радек, мы никогда не узнаем, сколько народу действительно погибло в холокосте.
Донати задумчиво посмотрел на свое вино.
– Что вас интересует в той помощи, какую епископ Гудал оказал Радеку?
– Предположим, что Радеку нужен был паспорт. Для этого Гудал обратился бы в Международный Красный Крест. Я хочу знать, какое имя было на этом паспорте. Радек должен был также где-то остановиться. И ему требовалась бы виза. – Габриель помолчал. – Я знаю, что это было давно, но епископ Гудал ведь вел записи, верно?
Донати медленно кивнул.
– Личные бумаги епископа Гудала хранятся в архивах «Санта-Мария-дель-Анима». Как вы можете предположить, они опечатаны.
– Если кто-то в Риме и может снять с них печать, это вы, Луиджи.
– Мы не можем просто вломиться в «Анима» и потребовать, чтобы нам показали бумаги епископа. Сейчас там ректором епископ Теодор Дрекслер, и он не дурак. Нам нужно оправдание – прикрытие, как принято говорить в вашей профессии.
– У нас есть такое.
– Что именно?
– Историческая комиссия.
– Вы предлагаете нам сказать ректору, что комиссия запросила бумаги Гудала?
– Именно.
– А если он заартачится?
– Тогда мы придумаем что-нибудь другое.
– А кем вы представитесь?
Габриель сунул руку в карман и достал ламинированное удостоверение личности с фотографией.
– Шмуель Рубинштейн, профессор сопоставления религий в Ивритском университете в Иерусалиме.
Донати отдал карточку Габриелю и покачал головой.
– Теодор Дрекслер – блестящий теолог. Он захочет завязать с вами дискуссию, – возможно, насчет общих корней двух самых старых религий в западном мире. Я абсолютно уверен, что вы облажаетесь и епископ поймет, что вы пытались его провести.
– А это уже ваша забота не допустить такого.
– Вы переоцениваете мои способности, Габриель.
– Позвоните ему, Луиджи. Мне необходимо увидеть бумаги епископа Гудала.
– Хорошо, но прежде я хочу задать один вопрос. Зачем?
Выслушав ответ Габриеля, Донати набрал номер на своем мобильном телефоне и попросил соединить его с «Анима».
19
Рим
Церковь Санта-Мария-дель-Анима находится в Centro Storico,[17] к западу от пьяцца Навона. В течение четырех столетий это была немецкая церковь в Риме. Папа Адриан VI, сын немецкого кораблестроителя из Утрехта и последний неитальянец из пап до Иоанна-Павла II, похоронен в роскошной могиле справа от главного алтаря. В находящуюся при церкви семинарию попадают с виа делла Паче, и там, в прохладной тени переднего двора, они и встретились на другое утро с епископом Теодором Дрекслером.
Монсеньор Донати поздоровался с ним на отличном немецком с итальянским акцентом и представил Габриеля как «профессора-эрудита Шмуеля Рубинштейна из Ивритского университета». Дрекслер протянул руку под таким углом, что Габриель на секунду растерялся, не зная, следует ли ее пожать или поцеловать кольцо. После короткой заминки он твердо ее пожал. Кожа была холодная, как мрамор в церкви.
Ректор провел их наверх, в скромный кабинет, уставленный книгами. Шурша сутаной, он уселся в самое большое из стоявших в комнате кресел. Его большой золотой крест сиял под солнцем, проникавшим в высокие окна. Епископ был низенький и упитанный мужчина лет под семьдесят, с легким ореолом седых волос и очень румяными щеками. Уголки его маленького рта были постоянно приподняты в улыбке – даже сейчас, хотя он был явно недоволен, – а светло-голубые глаза блестели ироническим, толерантным, либеральным умом. Такое лицо способно было утешить больного и наполнить страхом Господним душу грешника. Монсеньор Донати был прав. Габриелю следует быть очень осторожным.
Несколько минут Донати и епископ обменивались любезностями в адрес святого отца. Епископ сказал Донати, что он молится за здоровье понтифика, а Донати сообщил, что его святейшество чрезвычайно доволен работой епископа Дрекслера в «Анима». Всякий раз, обращаясь к епископу, он говорил: «Ваше преосвященство». Под конец этой беседы Дрекслер был до того умаслен лестью, что Габриель боялся, как бы он не съехал с обитого парчой кресла.
Наконец монсеньор Донати подошел к цели своего визита в «Анима», и Дрекслер быстро помрачнел, словно туча нашла на солнце, хотя улыбка твердо оставалась на своем месте.
– Я что-то не представляю себе, чтобы спорное расследование того, что епископ Гудал делал для немецких беженцев после войны, способствовало процессу примирения между римскими католиками и евреями. – Голос его звучал сухо и мягко, он говорил по-немецки с венским акцентом. – Справедливое и сбалансированное расследование деятельности епископа Гудала обнаружит, что он помог также и немалому числу евреев.
Габриель пригнулся. Пора было «профессору-эрудиту из Ивритского университета» вступать в разговор.
– Хотите ли вы сказать, ваше преосвященство, что епископ Гудал прятал евреев, когда на них производилась облава в Риме?
– И до облавы, и после. Немало евреев жили в стенах «Анима». Крещеных евреев, конечно.
– А те, что не были крещены?
– Их нельзя было спрятать здесь. Это не было бы правильно. Их отправляли в другое место.
– Извините, ваше преосвященство, но как можно с уверенностью сказать, что этот – крещеный еврей, а этот – некрещеный?
Монсеньор Донати положил ногу на ногу и старательно разгладил складку на брючине, что означало: надо прекратить эту линию расспросов и вообще отказаться от нее. Епископ набрал в легкие воздуха.
– Им могли задать несколько простых вопросов, связанных с верой и католической доктриной. Их могли попросить прочитать «Отче наш» или «Аве Мария». Обычно довольно скоро становилось ясно, кто говорил правду, а кто лгал, чтобы получить приют в семинарии.
Донати решил прекратить разговор, и в этом ему помог раздавшийся стук в дверь. Молодой монах вошел в комнату с серебряным подносом. Он налил чаю Донати и Габриелю. Епископ пил горячую воду с тонким ломтиком лимона.
Когда юноша ушел, Дрекслер сказал:
– Но я уверен, что вас не интересуют усилия епископа Гудала спасти евреев от нацистов, верно, профессор Рубинштейн? Вас ведь интересует, какую помощь он оказывал германским офицерам после войны?
– Не германским офицерам. А объявленным в розыск военным преступникам СС.
– Он не знал, что это были военные преступники.
– Боюсь, ваше преосвященство, подобная защита звучит весьма неубедительно. Епископ Гудал был убежденным антисемитом и сторонником гитлеровского режима. В таком случае разве не естественно, что он охотно помогал австрийцам после войны, независимо от того, какие преступления они совершили?
