Марсель Монтечино - Убийца с крестом
— Я смотрела репортаж об этом в новостях, доктор.
— Это всего лишь один случай из многих, Жанна. Это верхушка айсберга. Каждую ночь по всей двухтысячемильной американской границе тысячи мексиканцев (фактически вы можете видеть их собственными глазами из окна этой радиостанции) проникают сюда и вливаются в поток американской жизни подобно вирусу, всасывающемуся в кровь здорового человека.
— Однако, доктор Тичнер, не стоит забывать о том, что мы находимся здесь и ведем эту передачу благодаря гостеприимству мексиканского правительства, мексиканского народа.
— О, я вовсе не обвиняю мексиканцев, Жанна. Это не их проблема. Это наша проблема. Я люблю Мексику — для мексиканцев. И Америку люблю — для американцев. Я говорю не только о людях мексиканской национальности. Нашу страну наводняют нелегальные беженцы со всех концов света: Никарагуа, Гватемала, Вьетнам, Камбоджа, Филиппины, Иран. Боже мой, да мы не можем продохнуть даже от законно въехавших иностранцев! Можно пройти пол-Лос-Анджелеса и услышать какую угодно речь, кроме английской!
* * *
Примерно через час после Лос-Анджелеса движение на автостраде заметно разрядилось. Ветер пустыни продувал фургон, пощипывая волосатые руки Уолкера.
* * *— ...Сегодня вечером беседуем на волне «Радио Реальность» с доктором Филиппом Тичнером, возглавляющим организацию «Закроем наши границы», которая призвана достичь именно этого. Доктор Тичнер, какова, на ваш взгляд, главная угроза, связанная с потоком бесконтрольной иммиграции?
— Отвечу вам так, Жанна: разумеется, существует много опасностей. Однако главная из них та, что тревожит меня более всего, — это отрицательное влияние иммиграции на наше общество, нашу культуру.
— Не могли бы вы остановиться на этом подробнее?
— Конечно, Жанна: давайте забудем о рабочих местах, отнятых у американцев. Забудем о миллионах долларов, незаконно вывезенных в другие страны беспаспортными брасерос[53].
Забудем и о тех миллионах, которые пропали для нас, поскольку налогов эти люди не платят. Забудем о наших переполненных школах, о наших задыхающихся социальных и благотворительных учреждениях, приведенных в такое состояние все теми же людьми. Давайте сконцентрируемся лишь на одном вопросе: какое мышление, какой склад ума и какую мораль несут с собой люди в нашу страну. Нас заполонили люди, которым безразличен наш уклад жизни, наша христианская мораль и демократическая форма управления, наш язык и стиль жизни. Эти люди не хотят становиться американцами! Это уже не душераздирающий исход бедных и сирых толп, бегущих под сень Статуи Свободы. Это поток дельцов, ищущих рынок побольше и побогаче!
* * *
Уолкер съехал по наклонной на уровень пониже и, оказавшись под автострадой, повернул налево — на двухполосную дорогу. Высматривая, где бы вновь свернуть на автостраду, с тем чтобы вернуться в Лос-Анджелес, он заметил, как в полумиле от него что-то мелькнуло в свете фар. Ярко блеснули глаза какого-то зверя. Нажав на газ, он погнался за тенью: фары высветили койота, вприпрыжку удиравшего вдоль края дороги. Оглянувшись на стремительно приближающуюся машину, зверь спрыгнул с дороги и побежал в пустыню — он знал, что туда за ним не поедет ни один автомобиль. Но этот почему-то поехал. Уолкер съехал с шоссе на скорости семьдесят пять. Крепко сжимая руль, он заливался громким смехом. Койот понял, что его преследуют, сделал обманный финт направо и метнулся налево. Но голубой фургон неумолимо надвигался. Из последних сил койот развернулся почти на сто восемьдесят градусов. Фургон занесло на рыхлом песке и какую-то долю секунды он балансировал на двух колесах. Уолкер вдавил педаль газа в пол, и машина рванулась за койотом. Зверь вновь метнулся направо, к шоссе, — именно там его и настигла машина. Койот коротко взвизгнул и оказался под колесами. Уолкер ощутил мягкий удар. Он резко затормозил, фургон со скрежетом стал на дыбы и опустился на твердый бетон. Дав задний ход, Уолкер подъехал к койоту. Зверь валялся на дороге, пытаясь ухватить себя зубами, вдыхая запах собственной крови. Он пытался подняться, но не мог — задние ноги были раздавлены. Язык вывалился из пасти. Серая голова повернулась к Уолкеру, и невидящие глаза, полные боли, уперлись в него. Уолкер рассмеялся.
Дюйм за дюймом койот продвигался вперед, подтаскивая себя на передних лапах. Наконец он остановился, задрал окровавленную голову и завыл на луну — коротко и отрывисто. Потом свалился на шоссе и издох. Ветер, прилетевший из пустыни, растрепал его грязно-серую шерсть.
Уолкер дал полный газ — ярдов пятьдесят шины дымились. Над безлюдной пустыней раздался его победный вопль.
* * *— ...Жанна, у этих людей нет ни малейшего представления о том, за что стоит наша страна, что значит быть американцем. Они не понимают принципов демократии, той ответственности, которую подразумевает свобода. Они вообще ничего не понимают, кроме самых элементарных, примитивных основ нашей экономики. Подавляющее большинство этих людей прибыли сюда, фигурально выражаясь, из семнадцатого — восемнадцатого века. В своих странах они были почти крестьянами, крепостными холопами у феодалов Третьего мира. Они дикари — неграмотные и беспринципные, немытые и вечно больные. Какого же благотворного влияния мы вправе от таких людей ожидать?
Язык — вот фактор, который связывает нацию, Жанна. Язык объединяет людей. Он цементирует их, дает им общенациональную цель. А у этих иммигрантов нет ни малейшего интереса к изучению английского языка. Уже одно это раскалывает наше общество. Впервые за всю историю нашей страны мы превращаемся в расколотую нацию, как это я называю. Некоторые чрезвычайно образованные люди, которые озабочены таким положением вещей (и которых я весьма уважаю), высказали опасение, что в недалеком будущем Южная Калифорния превратится в отдельное испаноязычное государство.
Или даже в один из мексиканских штатов. И это может произойти куда быстрее, чем мы предполагаем. Может быть, даже до наступления нового века.
* * *
Уолкер несся обратно, в город.
* * *— Стало быть, доктор Тичнер, вы предлагаете, чтобы, с целью уменьшения незаконного притока иностранцев в нашу страну, были проведены такие мероприятия, как усиление пограничных постов, введение более строгого визового режима и так далее?
— Я предлагаю гораздо большее, Жанна. Я предлагаю, даже требую, чтобы мы прекратили, приостановили, заблокировали любую иммиграцию в нашу страну; чтобы мы покончили с иммиграцией. Любой — будь то законная или незаконная. Раз и навсегда. Нам не требуется больше поселенцев, как в былые времена. Нам надо сохранить и защитить то, что у нас уже есть. ЗНГ именно это и означает: «Закроем наши границы». Или Америка для американцев, если угодно. Сегодняшний мир совсем не таков, каким его представляют сочинители наших устаревших и совершенно идиотских законов об иммиграции.
* * *
Уолкер вернулся в город после двух. Объехал Голливудский и Сансет-бульвары. Шлюхи исчезли, движения на улицах почти не было. Забирать газеты было еще рано.
Он подумал, что надо бы поесть. Когда он гонял на такой скорости, то мог забывать о еде целыми днями. Сейчас он почувствовал, что проголодался. Он проехал мимо всех этих ларьков с хот-догами, гамбургерами, пиццей и круглосуточными цыплятами: они были забиты черными, мексиканцами и всяким белым уличным сбродом. Все они толкались в очереди, выкрикивали заказы и наконец получали свою сомнительную еду. Готовили и подавали пищу негры, мексиканцы и азиаты. Уолкер подъехал к стоянке у кафе «7-11», что на Сельме, рядом с Голливудским бульваром. Здесь тоже пили несколько убивавших время негров, но Уолкер был уверен, что вся еда здесь упаковывалась автоматически — она была запечатана в пакеты из толстого пластика, герметически закрытые в раскаленном воздухе. Эта пища была чиста: к ней не прикасались руки цветных. Он заказал цыпленка и сандвичи с тунцом, а также пакет молока из холодильника. Он принес с собой термос и наполнил его здесь из резервуара с кофе. Кассир был пакистанец, и Уолкер поднес сандвичи к его глазам, чтобы тот прочел цену, не прикасаясь к ним. В сумку он их положил тоже собственноручно.
Когда он подходил к своему фургону на стоянке, один из молодых негров отделился от толпы и преградил ему путь.
— Эй, мужик, закурить не найдется? Дай пять долларов. — На черном не было ни рубахи, ни обуви — ничего, кроме грязных брюк. Уолкер хотел было обойти его, но наткнулся на еще одного.
