Грегг Гервиц - Обвинение в убийстве
– Спасибо, Дженна. – Рейнер коротко кивнул – как отец, гордящийся тем, что его дочка играет на пианино. Он достал из сейфа верхнюю папку, сел и положил на нее руку:
– Мы начнем с Томаса Черного Медведя.
– С садовника, который в прошлом году убил в Голливуде семью Хиллс? – спросил Тим.
– Предположительно, мистер Рэкли. – Аненберг постучала карандашом по дужке своих очков.
– Отстань от него, Дженна, – сказал Роберт. Он сидел рядом с Тимом; от него пахло бурбоном и сигаретами.
– Какие доказательства? – спросил Тим.
План места преступления и отчеты об уликах были пущены вокруг стола. В то утро свидетель видел Черного Медведя. Во дворе перед домом потерпевших: он выкорчевывал засохший сикамор. У Черного Медведя не было алиби на двухчасовой промежуток, в течение которого были совершены преступления. Он говорил, что сидел дома и смотрел телевизор – сомнительное заявление, так как детективы обнаружили, что телевизор был сломан. Мотив был неясен; из дома ничего не пропало, следов на трупах жертв, указывающих на то, что убийца был извращенцем или сексуальным маньяком, не оказалось. Родители и двое детей – одиннадцати и тринадцати лет – были убиты выстрелом в голову, как будто их казнили.
После допросов с пристрастием Черный Медведь подписал признание.
– По-моему, дело пахнет наркотиками, – сказал Роберт, листая документы. – Его отец колумбиец.
– У Черного Медведя богатая биография в смысле задержаний, но ни одного обвинения, имеющего отношение к наркотикам или нападениям, – заметил Дюмон. – Все по мелочам. Угнанные машины, кражи со взломом, пьянство в общественных местах.
– Пьянство в общественных местах? – Роберт не сводил глаз с Аненберг. – Чертовы индейцы.
Аист, перед которым лежал отчет экспертизы, уже исписал несколько листов, но потом остановился и начал разминать кисть, которую свело судорогой. В руке у него как по волшебству появилась таблетка, он проглотил ее, не запивая, и продолжил писать.
– Чем он отделался?
– Все обвинение строилось на его показаниях, – сказал Рейнер. – Их признали недействительными, когда выяснилось, что он неграмотный и почти не говорит по-английски.
Дюмон добавил:
– Они мариновали его три часа, и в конце концов он подписал признание. Защита заявила, что он был измучен и не понимал, что делает.
– Интересно, включали они обогреватели? – спросил Роберт. – Мы так делали. Оставляли их жариться градусах при восьмидесяти пяти.
– Или кофе, – добавил Митчелл. – Литры кофе без перерыва на душ.
Аист положил на стол пухлые руки:
– В заключении экспертов ничего убедительного.
Аненберг спросила:
– Ни отпечатков пальцев, ни ДНК?
– Ни на нем самом, ни на его вещах не было обнаружено пятен крови. Возле дома нашли несколько отпечатков, но это ничего не значит, потому что он был их садовником. Ни волокон ткани, ни следов в дом.
– После суда он исчез, – сказал Митчелл. – Вряд ли это говорит о его невиновности.
– Но вряд ли доказывает вину, – отрезала Аненберг.
Тим просмотрел фотографии членов семьи. Мать засняли, когда она стояла в саду, согнувшись в талии, смеясь. Красивые, хорошо обрисованные черты лица, густые волосы забраны назад в хвост.
Тим по столу перекинул фотографию Роберту и ждал его реакции, предвкушая, что он прокомментирует ее внешность. Но когда Роберт поднял фотографию, выражение его лица смягчилось и на нем отразились горе и нежность – столь искренние, что Тим почувствовал острый укол совести.
Они просмотрели остальные бумаги из папки, а потом, по распоряжению Аненберг, в деталях проанализировали все дело с самого начала, комментируя документы и споря о доказательствах. Наконец они проголосовали: пять голосов за то, что подозреваемый невиновен, два – Роберт и Митчелл – за то, что виновен.
Тим испытал нечто, напоминающее облегчение.
Рейнер положил папку обратно в сейф. Роберт демонстративно вздохнул и громко зашуршал бумагами.
Тим посмотрел на часы: почти полночь.
– Следующее дело. – Рейнер открыл огромную папку, набитую листами бумаги и газетными статьями, и объявил:
– Дело, с которым, я уверен, мы все знакомы. Джедедайя Лейн.
– Парень, который пронес чемодан с нервно-паралитическим газом в Бюро переписи населения в центре города. И знаете, где он его оставил? – глаза Роберта горели яростью. – Возле электропроводки на первом этаже. Восемьдесят шесть смертей. Включая кучку второклассников, пришедших на экскурсию.
Дюмон пролистал протокол задержания:
– ФБР получило ордер на обыск его дома после того, как к ним пришел сосед и сообщил, что в то утро видел Лейна возле дома с похожим металлическим чемоданом.
– Этого было достаточно, чтобы получить ордер на обыск? – спросила Аненберг.
– И этого, и того, что Лейн состоял в нескольких экстремистских организациях. Судья выдал ордер, но не разрешил обыскивать его дом ночью. Но дело в том, что у следователей было других важных дел по горло. Им пришлось связаться с парнем из группы экстремистов из Анахайма, который собирал заряды для гранатомета М-16. Когда они в конце концов явились к дому Лейна, на их стук никто не ответил. Дверь была заблокирована изнутри двумя досками. Когда полицейские тараном открыли дверь, они свалили стол и среди прочих вещей, сломали часы. Знаете, какое время они показывали? – Дюмон захлопнул папку. – Девятнадцать ноль три.
Митчелл поморщился:
– Три минуты.
– Точно. Право на дневной осмотр заканчивается ровно в девятнадцать.
– Глупо, – пробормотал Аист. – Почему они не подождали до утра?
– Они вообще не проверили ордер. Наверное, подумали, что он стандартный. Не забывайте, у них этих ордеров была целая куча.
– Что они нашли? – спросил Тим.
– Карты, схемы, диаграммы, записи, контейнеры с остатками нервно-паралитического газа. Лабораторное оборудование, необходимое для того, чтобы создавать химическое оружие.
– И эти улики аннулировали?
– Все до единой. Прокурор пытался вылезти на основе показаний очевидца и нескольких пробирок, найденных позднее в машине Лейна, но этого оказалось недостаточно.
– После оправдания ему несколько раз угрожали смертью, поэтому он ушел в подполье, – сказал Дюмон. – Его дружки-экстремисты поселили его в безопасном месте.
– Тогда он, скорее всего, на каком-нибудь ранчо отсиживался за спинами кучки экстремистски настроенных придурков, – сказал Митчелл. – У этих ребят боеприпасов хватает.
– Было подано множество гражданских исков, но так как человека нельзя держать под арестом на основании гражданских обвинений, опасаются, что Лейн просто может, спасая свою задницу, свалить на секретную территорию где-нибудь в пустыне, как Усама Бен Ладен.
– Ну нет, Лейн планирует снова выйти на поверхность. – Рейнер щелкнул пультом, и экран телевизора замерцал и ожил. Лейн в накрахмаленной, застегнутой на все пуговицы рубашке и отутюженных брюках, в окружении толпы телохранителей, беседовал с кучкой репортеров на лужайке возле дома. Его волосы были по-армейски коротко подстрижены и аккуратно зачесаны на пробор.
«Кто бы ни совершил этот террористический акт против тоталитарной социалистической политики правительства, этот человек патриот и герой, – говорил Лейн. – Я бы гордился, если бы сам распылил нервно-паралитический газ, потому что, сделав это, я бы выступил за американскую свободу и независимость. Известно, что перепись населения использовалась Гитлером для облав на граждан; один из таких списков привел его к власти. Кровь восьмидесяти шести государственных служащих спасет бесчисленные жизни и защитит американский образ жизни. Я не говорю, что был замешан в этом, но могу сказать, что подобные действия не противоречат моей миссии как гражданина этой нации перед лицом Бога».
Лейн помолчал, потом вздернул подбородок: «Если хотите знать больше, смотрите мое интервью в среду вечером».
Рейнер выключил телевизор.
– Он упустил тот факт, что семнадцать из тех восьмидесяти шести «государственных служащих» были детьми младше девяти лет, – заметил Тим.
Роберт сказал:
– Если этот ублюдок залег на дно, мы, по крайней мере, знаем, когда и где его можно найти.
– Для человека, утверждающего, что он ненавидит предвзятую прессу левого толка, он многовато времени проводит на экране, – сказал Дюмон.
Рейнер положил руку на грудь и слегка поклонился, смиренная улыбка тронула его губы:
– Виновен.
– Лейн продал права на свою книгу за четверть миллионов долларов, и, думаю, несколько студий уже бьются за право на телевизионный сериал, – сказал Дюмон. – Поэтому в интервью он будет выступать в роли эксперта.
В течение еще нескольких часов они обсуждали дело. К тому времени, как заседание закончилось, утреннее солнце уже потихоньку ползло по паркету.
