Ребекка Джеймс - Сладкая боль
Адреналин отхлынул, и я понимаю, что дрожу, а сердце дико колотится. Я иду на кухню, беру пиво и выпиваю всю бутылку огромными глотками, стоя перед холодильником. Потом устало бреду к себе, задержавшись в коридоре на мгновение, прежде чем напоследок проверить одну за другой пустые спальни. Просто на всякий случай — я знаю, что там никого.
Я останавливаюсь у двери Анны и уже поднимаю руку, чтобы постучать, но вдруг меня посещает внезапная мысль. Я опускаю руку, возвращаюсь к себе, включаю лэптоп и наконец делаю именно то, что намеревался сделать в тот день, когда помешала Лилла.
Небольшое исследование.
Что такое агорафобия.
«Это психическое расстройство обычно начинается с легкой тревоги, вызываемой каким-либо конкретным местом или событием, которая постепенно нарастает, превращаясь в мучительную боязнь выходить куда-либо вообще. Человек, страдающий агорафобией, боится собственного страха, своей преувеличенной реакции, нестандартного отклика на самые обыкновенные ситуации. А главное, унижения, которое испытывает, если паническая атака застигает его при посторонних…»
Теперь я чуть лучше понимаю, отчего Анна живет в уединении и не любит общаться, но это ничуть не объясняет прочие странности, которые творятся в доме.
Я ложусь спать на рассвете.
И просыпаюсь через два-три часа. Чувствую себя отвратительно, но нужно выйти на свежий воздух и проветрить голову. Я варю кофе, после чего иду кататься. Шагая по коридору, стараюсь не поднимать голову и не обращать внимания на написанные на стене слова. Но алый цвет ярко выделяется на белом фоне, а буквы такие большие и агрессивные, что невозможно их игнорировать. Они словно призывают остановиться. Даже днем надпись выглядит пугающе.
Я катаюсь целый час, иду в ресторан, вытираюсь и переодеваюсь. Покупаю газету, устраиваюсь за столиком в кафе и заказываю большой завтрак. Какое облегчение — уйти из Фэрвью. Уйти от Анны. Приятно подумать о чем-нибудь еще, узнать новости, сосредоточиться на чужих проблемах, а не на собственных.
Я ем не спеша и возвращаюсь в Фэрвью почти в полдень.
С противоположной стороны улицы видно, что дверь открыта.
Анна в коридоре, по-прежнему в пижаме. Она оттирает стены и плачет. Краска стекает по рукам, по одежде. Испачканы щеки и волосы. Анна так поглощена работой, что даже не замечает моего появления.
— Анна?
— О Господи, Тим, — говорит она и мельком взглядывает на меня, прежде чем вновь взяться за щетку. Глаза у девушки покраснели, волосы растрепаны. Выглядит она жутко. — Нужно это отмыть…
Она продолжает тереть стену — лихорадочными, резкими движениями, но от ее попыток становится только хуже, она лишь размазывает краску.
— Погоди. — Я кладу руку ей на плечо. Хотя она не любит чужих прикосновений, сейчас Анне нужна помощь. — Перестань. Давай вызовем уборщиков. Пусть поработают профессионалы.
Но она не останавливается. Наоборот, трет все быстрее, развозя грязь.
— Нет-нет! Я вымою. Ничего страшного. Мне больше нечем заняться.
На полу стоит ведерко с мутной водой. Анна наклоняется, мочит щетку и оттирает стену, смешивая воду с краской. На пол текут алые ручьи. Рыдая, девушка некоторое время бессмысленно возит щеткой. Наконец Анна останавливается, опускает руки и подается вперед, упершись лбом в стену. Ее плечи вздрагивают от рыданий.
— Ну-ну… — я обнимаю Анну и осторожно поворачиваю лицом к себе. — Пойдем…
— О Господи, Тим, пожалуйста… помоги. — Она хватает меня за футболку и притягивает ближе.
Вполне естественная реакция — обвить девушку руками, и поначалу я просто пытаюсь ее утешить, но тут она поднимает голову, и в следующую секунду мы уже целуемся. Я не могу противиться или отстраниться. Никак не ожидаешь от Анны такого поцелуя. Он страстный и жадный, раскрытый рот плотно прижимается к моему, язык проникает внутрь. От нее сильно пахнет спиртным, а еще чем-то сладким, вроде ванили. Я чувствую, как мягкая грудь Анны прижимается ко мне, а спина упруго прогибается.
Внезапно она замирает и отодвигается.
— Блин. Извини, — говорит Анна и прикладывает руку к губам, оставив на них алое пятно краски. Я вытираю его пальцем и прошу:
— Не извиняйся. Не надо.
Девушка роняет щетку на пол.
— Зря старалась, да?
— Ты только хуже сделала.
— Хуже? — Анна смотрит на меня и улыбается. Это одна из тех удивительных, лучезарных улыбок, которые преображают ее лицо. С безумными глазами, растрепанными волосами и пятнами краски на лице, Анна выглядит более чем странно, но в то же время притягательно. — Куда хуже-то?..
47
Пока Анна принимает душ, я варю кофе. Она возвращается, переодевшись в чистое, с мокрыми волосами, заправленными за уши. Девушка подавлена и выглядит очень усталой, но спокойной. Руки не дрожат, поведение вполне обычное — в кои-то веки Анна, кажется, чувствует себя в своей тарелке.
Мы относим кофе в гостиную и садимся рядышком на кушетке.
У меня тысяча вопросов, но я не хочу форсировать события. Можно и подождать.
— Наверное, ты думаешь, что я совсем чокнутая, — начинает она.
— Да нет. Ты не чокнутая.
— Иногда, честное слово, я сама не уверена.
— Ты… в смысле… стены…
— Это я их разрисовала? — Анна жмет плечами. — Не знаю. Наверное, я.
Она почти с надеждой смотрит на меня.
— Или, может быть, ты?
— Ну нет, — отвечаю я. — Сто процентов.
И жду продолжения.
— Понимаешь, я не помню. Иногда, когда мне плохо, когда слишком тревожно… — девушка вздыхает. — Тогда я принимаю успокоительное. И пью водку. Не самое лучшее сочетание.
— А-а, — говорю я. — То есть ты сидишь на таблетках?
Я отчасти, шучу, но она вдруг энергично мотает головой.
— Нет! Нет! Я не такая. Я редко пью таблетки… — Анна замолкает. — То есть… я вполне могу жить без таблеток. И без спиртного. Я не… я только… короче, я сейчас это делаю не чаще пары раз в неделю.
Она хмурится.
— Господи, может быть, я и правда становлюсь… да, наверное, надо быть осторожнее. Лишние проблемы мне не нужны.
— Я просто пошутил, — говорю я. — Но если ты действительно потом ничего не помнишь, лучше не смешивать одно с другим.
Я уже собираюсь намекнуть, что кто-то опять наблюдал за мной ночью. Время самое подходящее, чтобы расспросить Анну. Но девушка придвигается ближе и быстро произносит:
— Я хотела извиниться. За то, что со мной нелегко жить. Я… я не хочу показаться грубой. Честное слово, не в моем характере так ужасно себя вести. Просто я нервничаю. Иногда мне так страшно, что я даже не могу на тебя смотреть. Я ужасно боюсь, что люди заглянут в мою душу и поймут, что я напугана. Тогда они будут меня презирать за то, что я такая слабая и глупая. Что я всего пугаюсь…
— Чего именно?
— Ничего… не знаю… я боюсь собственного страха, наверное. Понимаешь?
— Да, наверное.
Анна встает, сует руку в карман, достает какую-то коробочку и смущенно улыбается.
— Вот что я купила. И забыла отдать. Правда, я совсем дура?
— Что это?
— Тебе на день рождения.
— Ты купила мне подарок?
— Заказала через Интернет. Я подумала: как оригинально. И написала поздравительную открытку. Ту самую, которую ты нашел вечером. Я ее потеряла и даже не стала искать, потому что все равно побоялась бы отдать. Я побоялась, что ты подумаешь… — Анна жмет плечами, вкладывает коробочку мне в ладонь и садится. — Не важно. Вот, держи. Поздравляю с днем рождения, хоть и с опозданием.
Я открываю картонный футлярчик. Там лежит крошечный стеклянный куб. Внутри что-то есть, но такое маленькое, что приходится поднести к свету, чтобы разглядеть. Я с удивлением вижу человечка, который стоит на доске для серфинга, согнув ноги и раскинув руки в стороны для равновесия. Вещица просто чудесная. Не знаю, как это, но серфингист и гребень миниатюрной волны сделаны из пузырьков воздуха.
— Здорово, — говорю я, искренне обрадованный. — Идеальная волна. Остановись, мгновение.
— Да, я тоже так подумала.
— Черт возьми, это прекрасно. — В приливе благодарности я, к собственному удивлению, целую Анну, даже не успев задуматься. Просто наклоняюсь и прижимаюсь губами.
Девушка не краснеет, не отступает, не отворачивается. Она смотрит на меня и улыбается, и вдруг я забываю про краску на стене, про таблетки, про пауков. Я думаю лишь об одном: Анна, ты прекрасна.
48
Тим готовит огромную кастрюлю пасты, и они едят на кухне. Анна беззастенчиво втягивает спагетти и смеется, когда Тим рассказывает смешные истории про ресторан — про невозможных клиентов, неприятности на кухне, сварливых поваров, которые бросают работу в самый разгар вечера.
