Дэниел Силва - Посланник
Габриэль подошел к картине и застыл, подперев правой рукой подбородок, слегка наклонив голову вбок. Затем он протянул руку и осторожно коснулся жирных мазков. Мазков Винсента – Габриэль был в этом уверен. Винсента, пылавшего огнем. Винсента влюбленного. Реставратор спокойно оценивал то, что было перед ним. Складывалось впечатление, что картину ни разу не чистили. На ней лежал тонкий слой грязи и было три горизонтальных трещины – следствие, как подозревал Габриэль, того, что Исаак Вайнберг вечером накануне Jeudi Noir слишком туго ее скрутил.
– Я полагаю, нам следует поговорить о деньгах, – сказала Ханна. – Сколько, считает Джулиан, она может стоить?
– Порядка восьмидесяти миллионов. Я согласился, чтобы он удержал десять процентов комиссионных в качестве компенсации за свою роль в этой операции. Остальные деньги будут немедленно переведены вам.
– Семьдесят два миллиона долларов?
– Конечно, два-три миллиона туда-сюда.
– А когда ваша операция будет окончена?
– Я верну вам картину.
– Как вы собираетесь это осуществить?
– Предоставьте мне позаботиться об этом, мадемуазель Вайнберг.
– А когда вы вернете мне картину, что будет с семьюдесятью миллионами? Конечно, два-три миллиона туда-сюда.
– Вы сможете оставить себе любые проценты, какие набегут. Кроме того, я заплачу вам за аренду. Пять миллионов долларов вас устроит?
Она улыбнулась:
– Вполне, но я не намерена оставлять эти деньги себе. Я не хочу их денег.
– В таком случае как вы намерены с ними поступить?
Она сказала.
– Мне это нравится, – кивнул он. – Так мы заключаем сделку, мадемуазель Вайнберг?
– Да. Я считаю, что мы договорились.
* * *Выйдя из квартиры Ханны Вайнберг, Габриэль отправился на конспиративную квартиру Конторы в Булонском лесу. Они следили за ней три дня. За это время Габриэль видел ее лишь на фотографиях, сделанных наблюдателями, и слышал ее голос в записи. Каждый вечер он проверял пленки в поисках признаков предательства или болтливости, но видел только преданность делу. В тот вечер, когда она должна была отдать картину, он услышал легкие всхлипывания и понял, что она прощается с Маргаритой.
На другое утро Навот принес картину, завернутую в старое одеяло, которое он взял в квартире Ханны. Габриэль подумал было отправить ее с курьером в Тель-Авив, но потом решил вывезти ее из Франции сам. Он вынул ее из рамы, затем снял полотно с растяжки. Осторожно скатывая его, он подумал об Исааке Вайнберге, трудившемся вечером перед Jeudi Noir. На этот раз картина не была спрятана под полом, а надежно укрыта под ложной обивкой чемодана Габриэля. Навот отвез его на Северный вокзал.
– Агент из лондонской резидентуры будет ждать вас на вокзале Ватерлоо, – сказал Навот. – Он отвезет вас в аэропорт Хитроу. Там будет ждать самолет компании «Эль-Аль». Они позаботятся о том, чтобы у вас не было проблем с багажом.
– Спасибо, Узи. Больше тебе не придется заниматься моими разъездами.
– Я в этом не так уж уверен.
– Встреча с Амосом не прошла удачно?
– Его трудно понять.
– Что он сказал?
– Он сказал, что ему нужно несколько дней на обдумывание.
– Но ты же не ожидал, что он сразу тебе все выложит, верно?
– Я сам не знаю, чего ожидал.
– Не волнуйся, Узи. Ты получишь это место.
Навот остановил машину у тротуара в квартале от вокзала.
– Вы замолвите за меня словечко на бульваре Царя Саула, Габриэль? Амос любит вас.
– Откуда ты это взял?
– Просто мне так кажется. Все вас любят.
Габриэль вылез из машины, взял с заднего сиденья свой чемодан и отправился на вокзал. Навот постоял у тротуара, выждав пять минут после намеченного по расписанию отъезда Габриэля, затем влился в поток машин и уехал.
Когда Габриэль вошел в квартиру, там было темно. Он включил галогенную лампу и с облегчением увидел, что в его кабинете ничего не изменилось. Кьяра сидела в постели, когда он вошел в спальню. Она недавно вымыла волосы, и они были отброшены с лица, стянутые бархатной эластичной лентой. Габриэль снял с ее волос ленту и расстегнул пуговки ночной рубашки. Картина лежала рядом с ними, пока они занимались любовью.
– Знаешь, – сказала она, – большинство мужчин приезжают из Парижа с шарфом от «Гермес» и духами.
В полночь зазвонил телефон. Габриэль поднял трубку, прежде чем раздался второй звонок.
– Я буду там завтра, – через минуту произнес он и повесил трубку.
– Кто это был? – спросила Кьяра.
– Адриан Картер.
– Что ему нужно?
– Ему нужно, чтобы я немедленно прилетел в Вашингтон.
– А что случилось в Вашингтоне?
– Картер нашел девицу, – сказал Габриэль.
Глава 16
Маклин, Виргиния
– Как летели?
– Вечность.
– Это осеннее расписание реактивных самолетов, – заметил педант Картер. – Они добавляют по крайней мере два часа на полеты из Европы в Америку.
– Израиль не Европа, Адриан. Израиль – это Ближний Восток.
– В самом деле?
– Спросите своего директора разведки. Он даст вам разъяснение.
Картер высокомерно посмотрел на Габриэля, затем снова обратил взгляд на дорогу. Они ехали в Вашингтон в разбитом «вольво» Картера по Даллес-Аксесс-роуд. На Картере был вельветовый спортивный пиджак с кожаными заплатами на локтях. Это как бы подчеркивало его принадлежность к определенной профессии. Не хватало лишь парусиновой сумки для книг и кофейной кружки. Он ехал со скоростью намного ниже указанной на столбах и то и дело посматривал в зеркальце заднего вида.
– Кто-то следует за нами? – спросил Габриэль.
– Транспортная полиция, – отозвался Картер. – Они на этой дороге настоящие фанатики. Могут быть проблемы при проверке паспорта?
– Никаких. Собственно, они, казалось, были очень рады меня видеть.
Вот этого в Америке Габриэль никак не понимал – не понимал радушия пограничников. Ему всегда было как-то спокойнее при виде скучающей неприветливости израильтян, штамповавших паспорта в аэропорту Бен-Гурион. Американские таможенники были куда теплее.
Он посмотрел в окно. Они свернули с Даллес-Аксесс-роуд и теперь ехали по Маклину. Он был в Виргинии лишь однажды, с кратким посещением конспиративного дома ЦРУ, в коневодческом округе близ Мидлберга. Он нашел Маклин архетипичным американским провинциальным городком, аккуратным и процветающим, но почему-то безжизненным. Они проехали по окраине центрального торгового района и попали в жилой район с большими типовыми домами. Участки носили такие названия, как «Веселый лес» и «Колониальные поместья». Навстречу им по дороге поплыла надпись: «Центр Джорджа Буша по разведке».
– Вы что, намереваетесь привезти меня в штаб-квартиру?
– Конечно, нет, – сказал Картер. – Мы едем в Округ.
Округом, как было известно Габриэлю, вашингтонцы называли свою маленькую деревушку на Потомаке. Они проехали под мостом через шоссе и попали в холмистую местность, заросшую густым лесом. Габриэль сквозь деревья заметил большие дома, выходящие на реку.
– Как ее зовут?
– Сара Бэнкрофт, – ответил Картер. – Ее отец был одним из руководящих сотрудников международного отдела «Сити-банка». Большую часть жизни Сара провела в Европе. Она свободно чувствует себя за границей, что большинству американцев не свойственно. Говорит на нескольких языках. Знает, какой вилкой когда надо пользоваться.
– А образование?
– Она вернулась сюда учиться в колледже. Получила бакалавра по истории искусств в Дартмуте, затем занималась в Институте искусств Курто в Лондоне. Я полагаю, вам известен Институт Курто?
Габриэль кивнул. Это была одна из самых престижных в мире школ по искусству. Среди ее воспитанников был торговец предметами искусства в Сент-Джеймсе по имени Джулиан Ишервуд.
– После Курто она защитила докторскую в Гарварде, – сказал Картер. – Теперь она куратор Коллекции Филлипса в Вашингтоне. Это маленький музей возле…
– Я знаю Коллекцию Филлипса, Адриан.
– Извините, – искренне произнес Картер.
Большой белохвостый олень выскочил из-за деревьев и пересек им дорогу. Картер снял ногу с педали газа и проследил, как животное тихо ушло в темневший лес.
– Кто обратил на нее ваше внимание? – спросил Габриэль, но Картер промолчал. Он сидел, пригнувшись к рулю и вглядываясь в деревья вдоль дороги, – не появятся ли еще олени.
– Там, где один, – сказал он, – обычно бывает и другой.
– Совсем как террористы, – заметил Габриэль. И повторил свой вопрос.
– Через несколько месяцев после одиннадцатого сентября Сара подала к нам заявление, – сказал Картер. – Она как раз получила доктора. На бумаге она выглядела интересно, мы пригласили ее и отдали в руки психологов в отделе персонала. Они пропустили Сару через пресс, и им не понравилось то, что они увидели. «Слишком независимо мыслящая», – сказали они. Возможно, чуть слишком острая на язык для собственного блага. Когда мы отказали ей, она осела в Филлипсе.
